когда на луг они пришли, Дафнис, как обычно, севши под дубом, стал играть на свирели… И вновь, на свирели играя, прекрасным он ей показался, и опять она решила, что причина его красоты – это прелесть напева… Она убедила его опять купаться пойти, и вновь увидала его во время купанья, и, увидав, к нему прикоснулась, и ушла опять в восхищении, и восхищение это было началом любви. Что с ней случилось, девочка милая не знала, ведь выросла она в деревне и ни разу ни от кого не слыхала даже слова «любовь». Томилась ее душа, взоры рассеяно скользили, и только и говорила она что о Дафнисе. Есть перестала, по ночам не спала, о стаде своем не заботилась, то смеялась, то рыдала, то вдруг засыпала, то снова вскакивала; лицо у нее то бледнело, то вспыхивало огнем…
(Далее рассказывается, как за Хлоей начинает ухаживать пастух Доркон; однажды он затевает с Дафнисом спор о том, кто из них красивее; в судьи они выбрали Хлою, а наградой победителю должен был стать поцелуй девушки; Хлоя, конечно же, выбирает Дфниса).
Хлоя не стала уже более медлить, но, вспыхнув от радости… да и сама давно желая Дафниса поцеловать, быстро вскочила и его одарила своим поцелуем – бесхитростным, безыскусным, но таким, что смог он всю душу его воспламенить…
Дафнис же, будто его не поцелуем одарили, а укусили, тотчас сумрачным стал: часто вздрагивал он и сердца быстрые удары старался сдержать; хотелось ему на Хлою смотреть, а как взглянет – весь краской зальется. Тогда-то в первый раз он увидал с восхищением, что золотом кудри ее отливают и глаза у нее огромные, словно у телки, а лицо поистине молока его коз намного белей. Как будто тогда он впервые прозрел, а прежде будто вовсе не было глаз у него… Об одной только Хлое были речи его…
Разжигала их и сама года пора. Был конец весны и лета начало, и было все в расцвете. Деревья в плодах, равнины в хлебах, нежное всюду цикад стрекотанье, плодов сладкое благоуханье, овечьих стад веселое блеянье. Можно было подумать, что сами реки сладостно пели, медленно воды катя, а ветры как будто на флейте играли, ветвями сосен шелестя; и, будто в томленье любви, падали с веток на землю; и солнце – любя красоту – всех заставляло снимать одежды…
(Далее рассказывается о нападении разбойников, которые похитили Дафниса, и о том, как ему удалось спастись от них; встретившись с Хлоей, он опять отправляется в пещеру нимф, чтобы омыть свое тело).
Омывает Дафниса Хлоя, к нимфам его приведя и в пещеру его введя. И сама впервые тогда обмыла тело свое на глазах у Дафниса, белое, чистое в красоте своей и не нуждавшееся даже в омовении, чтоб быть прекрасным; а затем, собравши цветы, что цвели той порою, увенчали они венками статуи нимф… А вот Дафнис не мог заставить себя быть веселым, увидав Хлою нагой и красу ее, прежде скрытую, открытой; заболело сердце его, будто яд какой-то его снедал: то дышал он часто и скоро, как будто кто гнался за ним, то задыхался, как будто все силы свои истощил уже в беге. Казалось, в ручье купанье было для него страшнее, чем в море крушенье; думал он, что душа его все еще остается во власти разбойников, был ведь он молод и простодушен и не знал еще, что за разбойник – любовь…»
Дафнис и Хлоя томятся от неведомого им чувства. Однажды их навещает старик Филет. От него юноша и девушка впервые узнают об Эроте и любви. В заключении тот говорит: «Нет от Эрота лекарств ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, разве только одно – поцелуи, объятья, да еще – нагими телами друг к другу прижавшись, лежать». Дафнис и Хлоя понимают, что влюблены друг в друга. «А когда они, с наступлением дня выгнав стада на пастбища, увидали друг друга, то поцеловались и, чего никогда раньше не делали, обнялись крепко, руками сплетаясь, но третье средство применить не решились, – снявши одежды на землю лечь. Слишком уж смелым оно показалось не только девушке скромной, но даже юному козопасу…»
Далее повествуется о том, как между Метимной и Митиленой начинается война. Метимнейцы делают набег, угоняют скот, захватывают пленных, в числе которых оказывается и Хлоя. Но вмешательство бога Пана спасает ее от неволи. Приходит зима – мучительное время года для влюбленных, ведь они видятся теперь только изредка. Дафнис и Хлоя с нетерпением ждут весны. Наконец, снег тает. Дафнис и Хлоя вновь отправляются на пастбища. Наступает второй год их любви.
МУКИ СТРАСТИ
(Из третьей книги романа)
«…Заблеяли овечьи стада; ягнята прыгали, залезая под маток, и за соски их тянули. А за овцами, еще не рожавшими, гонялись бараны, сзади взбирались на них, каждый выбрав себе одну. И козлы гонялись за козами и наскакивали на них с любовной страстью… Даже старых людей, случись им это увидеть, к делам любви побудило бы такое зрелище. А тем более – Дафнис и Хлоя, юные, цветущие и давно уже искавшие наслаждений любовных: распалялись они, слыша все это, млели, видя это, и сами искали чего-то получше, чем поцелуи и объятия, – особенно Дафнис. За время зимы, сидя дома без всякого дела, он возмужал; поэтому рвался он к поцелуям, и жаждал объятий, и во всем стал гораздо смелей и решительней.
Вот он и стал просить, чтобы Хлоя уступила ему в том, чего он желал: нагою с ним нагим полежала бы с ним подольше, чем делала раньше. «Ведь это одно, – говорил он, – осталось, чего не исполнили мы из советов Филета. Единственно здесь ведь, наверно, то средство, что нашу любовь успокоит».
Когда же она задавала вопрос, что ж есть еще больше, чем целовать, обнимать и вместе лежать, и что же еще он делать задумал, если будут они, оба нагие, вместе лежать, он ей отвечал: «То же, что бараны с овцами и козлы с козами. Разве не видишь, что после того, как дело сделано, овцы и козы от них не бегут, а те не томятся, гоняясь за ними, но, как будто взаимно вкусив наслажденья, вместе пасутся. Видимо, дело это сладостно и побеждает горечь любви». – «Но разве не видишь ты, Дафнис, что и козлы с козами, и бараны с овцами все это делают стоя, и козы и овцы, тоже стоя, их принимают. Те на них наскакивают, они же спину им
