Часы показывали пять утра, но не было никаких признаков того, что мы скоро двинемся. Охрана находилась снаружи, наблюдая за нами через стеклянную дверь. В зале было душно, очень хотелось выпить чашку горячего чаю, но буфет был совершенно пуст. На стойке были тарелки, стаканы и никакой еды. Большой чайник был накрыт белой салфеткой, но никого рядом. Часы были над прилавком, и я смотрела на них время от времени. Сквозь стеклянную дверь было видно, что на улице светлеет, время тянулось бесконечно медленно.
Наконец нас всех вывели на улицу. Был душный день середины августа, небо было затянуто облаками и начинался дождь. Началось пересчитывание заключенных. Я заметила, как в некотором отдалении вынесли и усадили на извозчика князя Голицына. Большая телега, нагруженная свертками, чемоданами и корзинами, стояла рядом, готовая двинуться, как вдруг ко мне подошел начальник конвоя и приказал следовать за ним. Он подвел меня к телеге и сказал, что мне лучше ехать, поскольку я не гожусь для ходьбы. Я залезла в телегу, и мне освободили небольшое местечко. Рядом сидел высокий бледный молодой человек, непохожий на русского. Снова вышла задержка. Начальник подбежал к нам. Мой сосед, молодой иностранец, быстро выпрыгнул из телеги и поспешил к извозчику, где находился князь Голицын. Начальник громко закричал:
— Да не тебя, а барышню просят.
Он помог мне слезть на землю, говоря, что на извозчике мне будет удобнее.
Как только я села, процессия тронулась. Во главе ее были включенные мужчины, за ними следовали женщины, потом наш извозчик и сразу за нами телега. Мы почти не говорили во время пути, погруженные в свои собственные мысли. У дверей тюрьмы мы попрощались.
Тюрьма в Перми была не так плоха, как в Екатеринбурге, но, может быть, я просто привыкла к грязи; впрочем, не помню, чтобы там были клопы. Сначала у меня была отдельная камера, а через несколько дней меня перевели в большую, заполненную молодыми девушками, отбывавшими сроки в основном за воровство. Это была веселая компания, почти у каждой был поклонник из соседнего мужского отделения. Я мало с ними общалась — днем они работали. У меня было больше свободы. Я могла гулять в саду, расположенном неподалеку от нашей камеры, и в другом, рядом с тюремной больницей. Очень скоро, сама не знаю как, я тоже обзавелась поклонником, к большому удовольствию моих сокамерниц. Обычно он появлялся под нашим окном с букетом цветов. Было ясно, что он пациент тюремной больницы. Он приятно выглядел, был очень вежлив и никогда не стоял долго под окном.
Вскоре меня вызвали в проходную, где сказали, что меня отведут в ГПУ. Два стража с револьверами в руках сопровождали меня. Они вели меня кружной и безлюдной дорогой, но ничего неприятного не произошло, и вскоре я стояла перед кудрявым человеком, сидевшим за письменным столом — главой местного ГПУ. Он смотрел на меня с удивлением. Хотя мне было уже 24 года (возраст почтенный, как я тогда думала), никто не давал мне больше 16, особенно теперь, когда я потеряла все шпильки и заплетала косы. По контрасту с моим внешним видом обвинения против меня были очень серьезными.
Начальник ГПУ внимательно изучал мои документы. Мои ответы на многочисленных допросах, которые я прошла, делали картину еще более серьезной, и, возможно, он ожидал увидеть перед собой закоренелую политическую преступницу. Стража ушла, и мы остались одни. Он перебирал бумаги, потом стал внимательно изучать мою маленькую фотографию. Убедившись, что я та самая особа, он улыбнулся и сказал:
— Вы свободны. Начиная с этого момента вы свободны, как ветер, и хотя вы приговорены к трем годам в Мотовилихе, я разрешаю вам остаться в Перми. По сравнению с ней Пермь — большой город, и вам будет здесь лучше. Каждый понедельник вы должны приходить сюда, чтобы я мог лучше узнать вас. На сегодня всё, вы свободны.
Я не знала, что сказать, что делать дальше. Я просто стояла и смотрела на него.
— Ну, — сказал он, — вы не кажетесь счастливой.
И смеясь, добавил:
— Может быть, вы предпочтете остаться в тюрьме?
— Нет, сударь, я рада свободе, если это можно назвать свободой. Трудность в том, что мне некуда идти, мне не к кому обратиться, а город мне совсем незнаком.
— О, — сказал он и опять рассмеялся, — здесь есть гостиницы, для начала, а потом вы осмотритесь, заведете друзей и найдете комнату.
Хорошо ему было говорить в такой свободной, доверительной манере, но я чувствовала беспокойство, неуверенность и страх. Я никогда раньше не отвечала сама за себя. Я всегда жила с матерью, тетками или бабушкой, а теперь я оказалась одна, не зная, что делать и куда идти. Я попросила его:
— Умоляю вас, сударь, но не могу ли я побыть еще немного в тюрьме. Мне там нравится, мне это больше подойдет.
Он опять засмеялся:
— Ну и ну, я никогда не слышал о таком случае: заключенный не желает свободы, предпочитая оставаться в заключении. Неплохо, в самом деле неплохо. Конечно, — продолжал он, — наши тюрьмы превосходны — лучшие в мире. Мы со всеми обращаемся одинаково в нашей прекрасной свободной стране, и я солидарен с вами в вашей любви к ним, и тем не менее на свободе вам будет лучше.
Я чувствовала, что начинаю злиться. Прекрасные тюрьмы, — ну уж действительно! Я вспомнила всю грязь и унижения, на которые мы были обречены. Я подумала, что нет смысла продолжать разговор, который ни к чему не приведет, и сказала:
— Я хотела остаться немного дольше не потому, что мне там нравится, а потому, что мне некуда больше идти.
Я дала ему понять, что у меня нет настроения выслушивать его глупости.
Он помолчал немного, а потом сказал:
— А как вы смотрите на то, чтобы пожить в моем доме, у меня есть хорошая свободная комната, вам там будет удобно.
Сначала я онемела от изумления и не могла вымолвить ни слова. Потом, поняв, что всё это значит, я резко отклонила предложение и снова попросила разрешения остаться в тюрьме еще на одну-две ночи.
Думаю, что на этот раз он рассердился:
— Больше я не скажу ни слова, однако, если к концу дня вы окажетесь в тюрьме, вас выдворят силой. У нас нет возможности содержать свободных людей в тюрьме. Всего хорошего.
С этим я ушла. Было еще рано, около 10 часов утра. Я спросила дорогу на почту и послала телеграмму в Москву следующего содержания:
«Свободна. Пермь. Пришлите адрес матери. Ирина».
После этого я попыталась найти дорогу в тюрьму. По пути была церковь, и я вошла в нее. Пожилая женщина убирала церковь. Я спросила у нее имя и адрес священника. Она, услышав мою историю, охотно дала мне его, но сомневалась, поможет ли мне это. Перед входом в церковь, я встретила старомодно одетую даму, мне казалось, что я могу ей доверять больше, чем остальным. Я остановила ее и спросила, не знает ли она комнату, которая сдавалась бы. Я объяснила, что только что вышла из тюрьмы, совершенно чужая в этом городе и мне некуда пойти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
