Валерий Евгеньевич Люхт — владелец агентства по безопасности и мой хороший знакомый. Я очень помог ему в свое время, так что за ним должок. Он не спрашивает детали. Они ему не нужны. К тому же я не тот человек, который будет трезвонить по пустякам. На самом деле это первый раз, когда я к нему обратился за помощью.
Проходит каких-то пятнадцать минут, и в квартире появляется пара ребят в черной форме. Я растолковываю им, что тут случилось, и они забирают Горцева. Провожаю их до лифта, а потом возвращаюсь в квартиру.
Подхожу к двери в спальню и некоторое время просто смотрю на коричневую деревянную поверхность, на золоченую ручку. Нехотя тянусь к ней и наконец открываю.
— Глеб! — Мира стоит за дверью.
У нее в лице ни кровинки, щеки залиты слезами, глаза влажные.
Еще недавно я бы тут же сгреб ее в объятия, долго успокаивал, целовал зареванное лицо. Но не теперь. Ее слезы меня не цепляют. Почти…
За каких-то полчаса Мира перестала занимать в моем сердце львиную долю места. В груди все будто одеревенело, я к ней больше ничего не чувствую.
— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашиваю на выдохе.
— Хочу! — Она тут же принимается кивать.
— Я слушаю… — говорю, опершись плечом о дверной косяк. — Хочу в подробностях узнать, что здесь делал этот тип.
— Глеб, я об этом и хотела с тобой поговорить… — восклицает она с виноватым видом.
— О чем именно? О том, что я у тебя не один? И сколько раз ты с ним была, пока мы играли в любовь до гроба? Ты поэтому не хотела носить часы с трекингом? А? Боялась, что застукаю тебя с ним? Признавайся!
— Глеб, ну что ты такое говоришь, все не так…
Дальше Мира начинает нести полную ахинею. Говорит про то, что ее бывший был настоящим психом, что она сбежала от него в Москву. Дальше больше — что он ее подкараулил у школы, что угрожал ее матери, а потом выследил ее и явился в эту квартиру незваным гостем, что хотел ее изнасиловать.
Только вот не вяжется ее рассказ с действительностью. Если человек псих и ты его боишься, то ни за что не станешь с ним встречаться в квартире одна. Тем более обсуждать тот вид секса, который мы с ней даже ни разу не пробовали.
Ничего не отвечаю на этот бред.
— Телефон дай, — говорю с непроницаемым выражением лица.
— Телефон? — глаза Миры округляются. — Зачем?
— Проверю… — отвечаю со вздохом.
Пропускаю ее в гостиную, она поднимает с пола сумочку. Видно, от радости уронила, когда увидела бывшего полуголым. Она достает мобильный и протягивает его мне.
Смело.
Листаю ее исходящие звонки. Вижу свой номер, номер ее матери, номер службы доставки. Список не отличается длиной, однако вскоре я нахожу один незаписанный номер.
— Чей? — спрашиваю ее.
Она еще больше бледнеет.
И тогда я набираю его. Слышу бодрое треньканье где-то под диваном. Достаю мобильный. По всей видимости, это телефон Горцева — вылетел в пылу драки. Она ему звонила первой. Даже не он ей, а она ему.
И все.
Больше слова Миры не имеют для меня вообще никакого значения.
Возвращаю ей мобильный.
— Мне все ясно. Я пошел…
С этими словами разворачиваюсь к выходу.
— Глеб, подожди, ты куда? Я звонила ему, да, но только потому, что боялась за маму. Я же тебе только что объяснила, что он сделал!
— Как у тебя все складно… — хмыкаю, оборачиваясь к Мире в прихожей. — Мне пора отсюда.
— Глеб, ты куда? Ты что, мне не веришь? — стонет она, заламывая руки.
Наружу рвется саркастический смех.
— Знаешь, Мира, если я чему в детдоме и научился, так это никому не верить.
Глава 43. Обиженный мужчина
Глеб
Я не помню, как добрался до дома.
Сознание отключилось, как только я вышел из квартиры Миры, и включился автопилот. На этом автопилоте я доехал до дома, добрался до спальни, разделся и пошел в ванную.
Стою под струями горячей воды, смываю с себя адреналин и пережитое разочарование. А оно не смывается, тварь такая! Оно въелось под кожу и дико зудит. Чем дольше тру себя мочалкой, тем хуже мне делается. Наконец отшвыриваю ее, ступаю мокрыми ногами на белый кафель. Подхожу к запотевшему зеркалу у раковины, провожу по нему рукой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И вот из зеркала на меня смотрит рожа. Вроде моя, только я ее такой никогда не видел.
Мне двадцать девять. До старости еще далеко, но лицо такое, будто я постарел лет на десять, а то и больше. Скулы заострились, кожа как пергамент, а на лбу проступает морщина, потому что последние два часа я только и делал, что хмурил брови. Такое вообще бывает, чтобы человек постарел за пару-тройку часов?
Беру с вешалки полотенце, вытираю лицо, потом накидываю халат.
И тут в голове начинает пульсировать мысль: «Может, я что не так понял? Может, все невинно, как Мира и говорит…»
Она очень заразная, эта мысль. Едва появилась, уже не выгонишь. Тут же пропитывает душу насквозь.
Неожиданно онемение в груди начинает сходить на нет. Как будто заканчивается срок действия анестезии.
«Вдруг я и правда все не так понял? Ну не может же она так откровенно врать…»
Я хватаюсь за эту мысль как утопающий за соломинку, начинаю ее вертеть в голове и так и эдак. Даже приободряюсь.
В этот момент мой взгляд натыкается на кольцо, которое я вчера подарил Мире. Оно одиноко лежит на полочке возле раковины, поблескивает на свету. Бриллиант огранки «Принцесса», который я выбирал для своей невесты не одну неделю. Заказал кольцо у именитого ювелира, сам спроектировал дизайн.
Нашел себе принцессу, мать ее так…
Нет, ну а что? Сняла кольцо, собираясь на свидание к бывшему мужу. Логично же.
Все невинно, ага, как же. Держи, Глебка, карман шире. Она все спланировала заранее, именно поэтому оставила кольцо — не хотела светить камнем перед бывшим, скорее всего, грела в нем надежду, что вернется к нему. Как он там сказал: «я забираю жену»? С чего бы ему так говорить, если она не хотела с ним быть?
Доверился женщине на свою голову, разрешил себе влюбиться, раскрыл душу нараспашку. Тычьте в нее калеными копьями, мне не жалко.
Я же с этим еще в юности завязал! Именно поэтому женился на женщине, которая мне была глубоко безразлична, даже заключил контракт. У меня же все по плану шло…
А потом в моей жизни появилась Мира, и все пошло псу под хвост.
— Да мать вашу так… — рычу на свое отражение в зеркале. — Что за изъян во мне такой мерзкий? Почему ни одна женщина в этом мире не может искренне меня полюбить? Я что, такой хреновый?!
Бездумно поднимаю руку, замахиваюсь и врезаюсь кулаком прямо в центр зеркальной поверхности.
Зеркало идет трещинами, ранит мою руку, и без того поврежденную в драке. Я ведь умудрился сбить костяшки о морду того урода. Но что удивительно — физической боли не чувствую — куда ей сравниться с той болью, которая разъедает кусок мяса, что еще недавно звался моим сердцем.
Одного удара мне мало, хочу бить в это зеркало снова и снова, чтобы прекратило отражать мою искаженную физиономию.
— Спокойно, Глеб, спокойно…
Заставляю себя сбавить обороты. Я никому не сделаю лучше, если что-нибудь себе сломаю.
Промываю руку под струей воды. Потом достаю аптечку, обрабатываю порез перекисью, наклеиваю пластырь.
Перед выходом из ванной бросаю взгляд на разбитое зеркало.
Я себя таким же расколотым чувствую…
Выхожу в спальню, ложусь на кровать и проваливаюсь в какую-то черную дыру. Эта дыра сплошь состоит из хреновых мыслей вперемешку с болью и дикой обидой на весь женский пол вообще и на Миру в частности.
Надо же, какая умница мне досталась! С чего ее к бывшему потянуло? На кой черт она вообще тогда с ним расходилась, если вот так просто была согласна лобызать его сморчок…
Главное, со мной какую скромницу изображала — просто жесть. Даже смотреть мне ниже пояса стеснялась, не то что что-то там ласкать своими пухлыми губами. А я и повелся на невинные глазки, на брехливые сладкие речи про вечную любовь, семью. Дурак!
