ней и говорим. А по четвергам и пятницам — на греческом, но это гораздо труднее.
Теперь подростки Ногарола читают не только классиков. Мартино приносит им труды современных гуманистов: речи, диалоги, эпистолы. Вчера они зачитывали «Послание Гвидо Сетте, архиепископу Генуэзскому, о том, как меняются времена» сеньора Петрарки — оно написано элегантным слогом и, как и все эпистолы Ренессанса, предназначено не для одного адресата, а для всей читающей публики. (Сам Петрарка, как это было принято, отсылая письмо, снимал 20–30 копий и передавал своим друзьям).
В 1434 году Изотте исполняется шестнадцать лет. В солнечной Флоренции монах, прозванный Анжелико, золотыми красками с лазурью рисует «Коронование Мадонны», а император Священной Римской Империи Сигизмунд I Люксембург, надев бобровую шапку, позирует какому-то живописцу; наутро в сопровождении телохранителей он отправится стрелять из лука мятежников-таборитов.
Риццони все так же проводит дни в преподавании, а вечера — в тенистых садах академии.
Джиневра пишет превосходные стихи, которые с каждым разом становятся все лучше и лучше. Эрудиты, друзья Риццони, хвалят их.
— Еще бы, я помню, как отлично сочиняла ее тетка Анжела Ногарола! В этом роду женщины всегда блистали. Джиневра от нее не отстает, а по-моему, даже превосходит! — произносит один из них.
Риццони мимоходом упоминает на следующий день об этой похвале при Бьянке.
Через полчаса впервые со дня смерти мужа она снимает траур. Увы, годы берут свое: любимый алый корсаж на ней не сошелся.
Поэтому Бьянка посылает за лучшей веронской портнихой.
* * *
У Изотты все так же не выходят рифмованные строчки. Зато ее познания классиков и современников начинают опережать Джиневру. Потихоньку она упражняется в жанре эпистол. Она хочет, чтобы о ней говорили с таким же восторгом, как о Гуарино, она хочет заслужить честь и славу своими знаниями.
Изотта пишет «письма» в ящик своего новенького письменного стола из палисандрового дерева, инкрустированного перламутром со сценами из «Энеиды». Они «адресуются» правителю Вероны, дожу Венеции, папе римскому, Сократу, Аристотелю — мелочиться неинтересно.
Мартино читает их по праву ментора: их тропы, метафоры и эпитеты уместны, выверены и любопытны. Да, Изотта выучилась высокому стилю.
Одно из подобных писем адресовано Эрмолао Барбаро Старшему. В нем, как и положено тексту в жанре гуманистической эпистолы, коротенько (страниц на пять) в превосходных степенях описывается, сколь велика ученость Эрмолао, как уважает его за нее Изотта, употребляется сравнение с Ахиллом и Александром, и завершается это послание еще несколькими превосходными степенями.
— Как красиво, — причмокивает Мартино. — Пожалуй, и я бы не написал лучше! Кстати, ты знаешь, что Барбаро уже несколько дней как гостит у своих друзей в Вероне? Я видел его вчера вечером у сеньора Гуарино.
Вечером следующего дня Мартино письма к Барбаро в столе Изотты не нашел бы. Зато через несколько дней в академии сеньор Эрмолао оказывает ему честь, расспрашивая об Изотте, в доме которой он изволит служить.
— Сколь великолепно образованная дама, — произносит Эрмолао, — в ее латыни ни следа volgare. И сколько достоинства в речи — и при этом сколько уважения! Я потратил целый вечер, чтобы написать достойный этой донны ответ. Удивительно — женщина, и при этом так умна!
В течение следующего года Изотта начинает обмениваться письмами еще с рядом ученых из различных городов Италии. Как и положено, с ее писем и ответов ее адресатов делаются десятки копий, которые распространяются среди читающей публики. Все изумляются: «Женщина — и так умна!». А Изотта еще слишком молода, чтобы почувствовать в их речи тот оттенок изумления, который появляется, когда говорят об ученой обезьяне.
Ее имя начинает становиться известным. Мария делла Скала, женщина с тонкими губами и рыжеватыми кудельками, дожидается Бьянку после мессы на ступенях собора. Она по-змеиному шипит:
— Что же вы, сеньора Бьянка, позволяете своей Изотте так себя по-мужски вести? Непотребство это! Срам! Приличная девица переписывается только с родичами!
Бьянка готова поклясться, что ни у одного мужчины она не видала такого огромного адамового яблока, как у этой дамы. Месяц за месяцем Бьянка слышит, что шепотки по поводу ее дочери не стихают.
Однажды Изотте передают, что великий Гуарино отозвался о ней с похвалой.
— Так ли это? — спрашивает она у Мартино.
Тот отвечает, что его при этом не было, но прочие говорят, что так и было — да, отозвался.
Изотта начинает очередную выверенную эпистолу, адресуя ее Гуарино да Верона. Ей немного страшно — ведь он столь велик и пренебрегает даже просьбами Висконти и Медичи, которые зовут его к своим дворам. Только маркизу Сигизмондо д’Эсте удалось уговорить его приехать в Феррару учить бастарда Леонелло. Ее латинская речь красива и точна. С послания Изотты, как обычно, снимаются копии, которые отдают на сторону.
Оригинал она запечатывает красным сургучом.
Посыльный с мускулистыми икрами, обтянутыми лиловыми кальцони, берет письмо и уходит. Изотта садится перечитывать Вергилия. Она волнуется.
Гуарино не отвечает ни на следующий день, ни через неделю. Когда Бьянка с дочерьми стоит службу в день Воскресения Господня, она видит, как толпа надменных замужних веронок в золотой парче перешептывается и показывает на Изотту пальцем. Мария делла Скала метает ядовитые взгляды, и Бьянке через весь неф слышно, как та шипит, рассказывая перезрелой супруге венецианского посланника о том, как позорно ведет себя Изотта.
* * *
Гуарино не отвечает ни через две недели, ни через месяц. Веронские матроны пытаются завести обычай заглядывать к мадонне Бьянке в гости и спрашивать нежным голосом: «Ну как наш великий гуманист? Сеньорина Изотта все еще в ожидании ответного послания?» После третьей такой посетительницы мажордом заявляет всем, что хозяйки нет дома, а дочери не принимают. Бьянка со свинцовым карандашом укорачивает свой обширный список рождественских подарков.
Униженная Изотта сидит в своей комнате и плачет. Ей кажется, что вскоре в письмах ее собеседников начнут проскальзывать ноты: «Раз она женщина, то действительно не может быть уж настолько умна!»
Гуарино не отвечает ни через три месяца, ни через полгода.
Собравшись с духом, 18-летняя Изотта пишет ему второе письмо. Там есть строки, которых она потом станет стыдиться.
«Для чего я родилась в числе женщин, которых мужчины презирают на словах и на деле? В одиночестве терзаюсь я этим вопросом. Ваша несправедливость в отказе отвечать мне причинила мне столь много страданий, что их не может быть больше…»
Посыльный, щеголяя мускулистыми икрами, обтянутыми бирюзовыми кальцони удаляется, унося ее эпистолу.
Гуарино отвечает в тот же день.
«В своих словах, синьорина, Вы проявляете себя столь покинутой духом и столь смиренной — и столь женщиной,
