На столе у Неймана уже выставка футляров. И ни в один я так и не заглянула. Поймала себя на мысли, что от скуки готова засунуть нос в каждую из них, чтобы посмотреть, что этот мужчина с таким упорством таскает для меня. Но делать этого я, конечно, не стала.
В эту ночь он пошёл дальше. Лёг рядом. Кровать большая. И три человека легко могут легко поместиться. Но я ведь не рассчитывала, что он возьмёт и обнаглеет настолько, а то бы предварительно отодвинулась подальше к стенке. Делать это демонстративно, когда я притворяюсь, что сплю, я не решаюсь. Лежу тихо. А он рядом. Не прикасаясь.
Вытянулся, руки за голову положил. Я слышу его лёгкий выдох. Он умеет застывать надолго. Лежит неподвижно. Тихое дыхание да слегка прогнутый матрас. А так – словно и нет его.
Меня начала окутывать дрёма. Он рядом. Дышит. И почему-то спокойно, будто так и надо. Он не раздражает меня, хоть и странно, что лежит рядом.
Я почти соскользнула в сон, когда услышала его тихий голос:
– Трудно простить, правда, Ника?
Я не ответила. Лишь поглубже спрятала лицо в одеяло.
Может, простить было бы и легко, если б он сказал: «Прости». Нейман этого не делает. Хотя, наверное, все его молчаливые знаки как раз говорят об этом. Но это не то, что мне нужно. Жаль, что он этого не понимает.
Я всё же уснула. А проснулась под утро от жаркого томления.
Он близко. Вжимается в меня всем телом. Рука его лежит на моём животе – большая властная ладонь. Сердце подскакивает в груди так, что становится страшно. На короткий миг кажется, что я захлебнусь в чувствах, что заполоняют меня всю.
Наверное, я вздрогнула. Или пошевелилась. Не знаю.
Горячие губы в то же мгновение коснулись моей шеи, рука пришла в движение. Впечаталась в меня, прижимая.
Застигнутая врасплох, я замерла. Пальцы его нырнули в мои трусики. Я попыталась извернуться, оттолкнуть и эту нахальную ладонь, и этого ненормально горячего мужчину – от него веяло жаром и опасностью. Он прожигал меня насквозь – слишком большой и уверенный.
– Тш-ш-ш… – ткнулся он лицом в мой затылок. Пальцы его ожили, рисовали узоры – медленные, завораживающие, томительные.
Я хватала ртом воздух. Плавилась, выгибаясь. Порочно влажнела, а он вытворял со мной нечто невообразимое.
Пальцы его стали жёстче, неумолимее. Ему хватило нескольких секунд, чтобы я разбилась вдребезги, ослеплённая вспышкой.
Я вскрикнула. Меня затрясло. Бёдрами я зажала его руку, безмолвно умоляя не продолжать, иначе взорвусь, выйду из берегов, не смогу вернуться. И он послушался, остановился, но не отпустил.
Я так и не увидела его лицо.
– Спи, Ника. Ещё рано, – ровный тихий голос. Как же я ненавидела его в эту секунду!
А затем он, как заправский паук, оплёл меня руками и ногами, притиснул к себе так, чтобы я и подумать не смела шевелиться.
Горячие губы на шее. Укус. Язык. Будто клеймо на собственности. Остро до ещё одной вспышки.
Казалось: я не усну, не смогу. Не с этим мужчиной. Не после того, что только что случилось.
Но он снова размеренно дышит, хоть я и чувствую его возбуждение.
Минута. Другая. Третья. Предрассветные сумерки пробиваются сквозь шторы. Тело сладко ноет. Мой первый оргазм. С ним. С человеком, которого я ненавидела долгие годы. С тем, кого считала своим врагом. С тем, кого хотела убить.
Сомнения. Чувство вины за то, что я такая слабая и бесхарактерная. И лёгкость. Упоительное чувство парения в облаках. В руках, что сейчас похожи на колыбель.
Нейман не шевелится, а меня укачивает, будто я плыву, плыву по течению и даже не пытаюсь бороться.
Я снова уснула. А когда открыла глаза, Неймана уже не было.
«Прости» – единственное слово в записке, что лежит на примятой его головой подушке. То самое слово, что он так и не сказал вслух.
Это извинение за сегодняшнюю ночь? Он сожалеет?
Я вскакиваю, чувствуя, как внутри меня клокочет что-то тёмное, не поддающееся объяснениям.
А рядом, на тумбочке, всё тот же набор. Записка. Букет. Драгоценности.
«Ты прекрасна».
А потом я протираю глаза. Вглядываюсь в то, чего не заметила сразу. И начинаю хохотать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 45
Сегодня букет из кактусов. Они торчат смешно, задиристо. Зелёные головки с пушистыми иглами. А рядом – что-то похожее на розочки. Бабушка такое растение называла каменным цветком. А ещё – орхидеи: ярко-зелёные, с бело-красными сердцевинами. И впервые за пять дней я порадовалась.
Что-то внутри словно лопнуло. Наверное, кактусы пробили какую-то оболочку, что не позволяла мне раскрыться, позволить миру войти внутрь.
Коробка с драгоценностями тоже приложена. Видимо, Нейману без этого – никак. И, может, потому что мне весело, а может, потому что он меня додавил, я вдруг решаюсь на самый сумасшедший поступок в своей жизни. Ну, если не считать тот день, когда я залегла с винтовкой на крыше.
Как давно это было. И если бы кто сказал мне, чем закончится тот день, наверное, я бы села в первый попавшийся поезд и удрала из столицы. Но сейчас ничего не изменить. Прошлое останется прошлым – со всеми тайнами, которые, если не вытащить, так и затаятся, будут ждать своего часа. А будущее я могу сделать своими руками. Сегодня. А может, завтра. Кто знает, когда этот бирюк надумает явиться.
Я выспалась, впервые за пять дней нормально поела, выбрала платье и туфли, красивое бельё на кровати разложила и перебрала, не могла определиться – кружево или атлас? Белое или чёрное? Остановилась на зелёном – в цвет орхидей.
Долго наряжалась, расчёсывала волосы, позволяя им струиться по спине тяжёлыми волнами. Накрасилась, а затем умылась и снова нанесла макияж – лёгкий, неброский. У меня другая задача. Не к себе привлечь внимание, а к кое-чему другому.
Кактусы я выставлять не стала. Много чести. Они мои. Замечательные. Лучший букет в моей жизни. Хотя бы потому, что кроме Неймана цветов мне не дарил никто. Только Влад, да и то не букеты.
Однажды он привёз фиалки – бархатные, с кружевными краями, бело-розовые, нежные. А ещё раз – луковицы гладиолусов, крокусов, тюльпанов для бабушки Поли. Это был настоящий шикарный подарок. Наверное, где-то там, в городе моего детства до сих пор цветут тюльпаны и крокусы, посаженные бабушкиными руками…
Вечером я пробралась в кабинет Неймана. Футляры лежали там, где я их положила. Стройным рядом, прижимаясь друг к другу бархатными боками.
Вначале я поставила туда последнюю коробочку. Полюбовалась. А затем, вздохнув, открыла первый футляр.
Я совершенно не разбираюсь в драгоценностях. Не могу оценить их красоту. То есть, это красиво, конечно же, но кактусы согрели душу и понравились куда больше. В них тепло, живая гармония, некая неправильность в линиях. Несовершенство, способное восхищать и радовать сердце.
Камни подобных эмоций во мне не вызывали. Я пыталась ими любоваться. Смотрела на свет, ловила глубину граней. Пыталась вспомнить названия (точнее, догадаться). Кажется, это были и сапфиры, и бриллианты, и ещё что-то. Колье – в первом, цепочка с кулоном – во втором, браслет и кольцо – в третьем, серьги какой-то запредельной филиграни. И да, я засмотрелась.
Наверное, чем больше глядишь, тем больше проникаешься. Это завораживает, как вода. Тянет, как омут. Мерцание стоит перед глазами, даже если их закрыть. Это как болезнь – прилипает.
Я тряхнула головой. Волосы тяжело колыхнулись в такт. Плевать. Кактусы лучше. А затем сделала то, что надумала: напялила все драгоценности на себя сразу. И цепочку, и кулон, и кольцо, и браслет.
Уши я так и не проколола, поэтому серьги защёлкнула на цепочке. А потом поняла, что ещё одна коробочка, последняя, осталась не открытой.
Не знаю почему, но я медлила. Держала футляр в руках, гладила его пальцами. Не хотела то ли разочароваться, то ли очароваться. Мне казалось: там что-то особенное, не похожее на то, чем я обвешалась.
Может, там письмо. Или прядь волос. Какая-нибудь личная вещь. Не знаю, чего я ждала, но когда всё же решилась нажать на замочек, то прикрыла глаза и затаила дыхание.
