«Да что я, в самом деле? Совсем раскис! Не могу еще раз заглянуть в ее глаза? Увижу и усну!»
Он заставил себя проснуться.
Патя лежала рядом с открытыми глазами и смотрела в потолок. Он тоже посмотрел туда.
В потолок был вмонтирован большой экран телевизора. Он не знал, что бывают такие огромные!
Заиграла музыка. Позывные передачи. Теперь он слышал прекрасно. Спросонья показалось: специально заманили сюда, ведь он три года не смотрел телевизор! Даже не видел ту программу, где было интервью с ним! Нет! Не надо! Не надо! Он знает, что это позывные ее передачи! Она ему когда-то говорила, даже напевала эту мелодию!
Но было поздно звать на помощь. Да он и не звал, просто лежал с расширенными в ужасе зрачками, как Болконский на Аустерлицком поле, и глядел в потолок.
– Ида Багинская приветствует вас!
Родное, полузабытое лицо. Улыбка, какой нет больше ни у кого! А глаза при этом печальные. Несчастливые какие-то глаза! Но почему? Ведь она добилась всего по полной программе! В массовку ее никто не затер! Она стала звездой! Покорила столицу, страну! Миллионы мужиков сидят сейчас у своих ящиков и мысленно обладают ею! В чем же дело? Ах да, один маленький пунктик не выполнен. Он не стал ее мужем… А тогда…
* * *
…Дым рассеялся. Ида подобрала с пола розы. Ушла с ними на кухню.
Он сидел, не сняв даже ватника, старого китайского ватника цвета квашеной капусты, выцветшего знамени эпохи экспедиторства. Антон безропотно ожидал приговора.
Почему-то в этой насквозь прокуренной комнате ему сделалось легче. Мозг заработал стремительно.
«Обратного пути нет! Если прогонит, до набережной как-нибудь доберусь!»
И тут вдруг до него дошло, что река скована льдом. И это обстоятельство огорчило бывшего экспедитора.
Она вернулась с трехлитровой банкой, наполненной водой. Молча поставила ее на пол возле узкого продавленного диванчика, который должен был служить им брачным ложем.
Она снова сунула в рот сигарету и чиркнула спичкой.
– Раздевайся! – приказала королева. – Переночуешь как-нибудь. А завтра поедешь домой, к Маргарите!
Он помотал опущенной головой.
– Ты трус! Я не хочу жить с трусом! Я не хочу больше страдать!
– Я пойду, – прохрипел Антон.
– Куда ты пойдешь?
– У меня есть в Москве родственник, – внезапно вспомнил он Костяна, двоюродного брата Марго.
Он поднялся и побрел к двери.
– Стой! – крикнула Ида. – Ты никуда не уйдешь.
Она вцепилась в его ватник. Он не остановился. Поволок ее за собой.
– Пусти! Я сам не хочу с тобой жить! Вы мне обе осточертели! Одна ставит условия, другая…
– Ах, я для тебя другая? Всего лишь другая! – Она стиснула зубы, чтобы не разрыдаться.
Они стояли возле двери. Он не решался дернуть на себя ручку. Она смотрела с ненавистью. Он слышал, как за дверью бурлит жизнь коммуналки. А здесь царствует смерть. Его, оказывается, похоронили. И завтра в гробу доставят обратно. Прощай, Сретенка! Прощай, королева!
– У тебя ничего нет от температуры? – спокойно, как ему казалось, попросил Антон. – В голове какая-то муть…
Ее взгляд потеплел. Начала дергаться верхняя губа.
– Ты останешься?..
Он взял ее под локотки и притянул к себе.
– Останусь, Идочка! Конечно, останусь. Я ведь к тебе приехал! Навсегда!..
Тут она дала волю слезам, порываясь разорвать в клочья его нищенскую одежонку, но Антон, несмотря на слабость в теле, крепко держал ее в объятьях и без конца целовал мокрые от слез глаза.
Уже в постели она спросила:
– Ты опоздал на поезд?
– Ида, милая моя, я больше никогда не буду оправдываться. Ладно?
– Хорошо…
На следующий день она притащила откуда-то старую механическую машинку и сказала:
– Вот твоя коза!
Он не стал дожидаться выздоровления, в тот же вечер написал три страницы и показал ей.
Ида схватилась за голову.
– Ты – болван! Зачем ты пишешь о деревне? Ты там никогда не был! И этот старикан. Как он у тебя говорит? Так говорили в деревнях до революции!
– Что же делать? – опустил он голову.
– Писать детектив! Городской детектив! Про деревню никому не интересно! И начинать с трупа! А не с полоумного старика! Иначе не продашь!
– Я не могу с трупа…
– Почему?
– Я не могу убивать…
– Ну что за детский сад? – всплеснула она руками. – На бумаге, Антошечка! На бумаге, милый мой!
– Может, кража какая-нибудь…
– Не продашь! Пусть похитят ребенка! – подсказала Ида.
На похищение ребенка он согласился.
Она устроилась на телевидение ассистентом режиссера. Получала мизерную зарплату. Это был единственный их доход. Половина его уходила на оплату комнаты. На остальную половину покупались макаронные изделия, супы в пакетах, крупа и картошка. Питались два раза в день. Какое удовольствие доставлял им процесс поглощения пищи!
Они не отказывали себе и в других радостях жизни.
Королева любила, удивлять. Облеклась как-то в испанский наряд, раздобытый в костюмерной Останкина для каких-то съемок. Намазала губы ярко-красной помадой. Вставила в свои смоляные волосы увядшую розу. Завела кассету с «Изабеллой Севильяной». И выдала ему такой фламенко, что Полежаев сидел с открытым ртом.
– Я не знал, что ты…
– Ты забыл, что я актриса?
– Ты – Великая актриса!
А Великая актриса скинула казенную одежду, оставшись в туфлях и колготках, надетых на голое тело. Подошла вплотную и опустилась на колени. Он только видел, как она закатила глаза и как медленно приоткрылись губы в яркой помаде. И снова бешено тикал будильник. А за окном – внезапная оттепель. А роман шел туго.
– Помоги мне! – умоляла Ида. – Ты видишь, я выбиваюсь из сил на этой чертовой телестудии! Пиши быстрей! Быстрей!
Он просиживал за машинкой по пятнадцать часов в сутки, иногда клал отяжелевшую голову прямо на клавиатуру, отключался на полчаса и снова принимался остервенело бить по клавишам, из-под которых уже вылетали и трупы, и изнасилованные девицы, и расстрелянные дети!
Когда хозяйка комнаты подняла цену за съем, перешли на одноразовое питание.
– Я не могу работать, когда в животе бурчит! – начиналась у него истерика.
– Не стони, прошу тебя! Мне еще хуже, я все время на людях!
– Ты можешь бесплатно питаться.
– Не могу. Все поймут, что я голодаю. Ведь раньше я этой дотацией не пользовалась!
Это была королева. Настоящая королева. Она могла умереть с голоду, но никто бы не догадался об истинной причине смерти.
Однажды она принесла ему с кухни сухарь.
– Ешь! Набирайся сил!
– Где ты его взяла?
– Украла у старухи Капитоновны, – запросто ответила Ида.
– Украла? Вот так дела! Королева – воровка!
– У нее полный холодильник жратвы. Внук каждую неделю привозит. Не обеднеет от одного сухарика. Для кого-то ведь она их сушит?
Они тихо посмеялись, постановив, что Капитоновна сушит сухарики для них. А потом, поделив его пополам, грызли и плакали от бессилия и беспомощности.
Эти изнурительные, полуголодные, безумно-сексуальные месяцы, проведенные на Сретенке, были самыми счастливыми в его жизни.
Он закончил роман и отдал его сразу в два издательства. Потянулись судорожные дни ожидания. Ответ он получил через две недели. В обоих издательствах отказ.
Ида была права. Издателям, как прожорливым гиенам, нужен был труп с самого начала, а жевать до середины романа кашу, не приправленную мертвечиной, они не хотели!
Он попробовал счастья еще в двух издательствах. И снова сел на две недели в камеру изнурительного ожидания.
Ида тоже пребывала в волнении. Она проталкивала на телевидении проект своей авторской программы и в случае успеха становилась ее режиссером и ведущей. Все зависело от какого-то начальника, которого она называла не иначе как Дерьмо Иваныч. Королева не гнушалась никакими средствами для достижения цели своей жизни. Впереди замаячили деньги и слава. Она плела интриги вокруг Дерьма Иваныча, медленно, но верно продвигаясь к его недосягаемости. В сущности, она была девчонкой с улицы, несколько месяцев проработавшей ассистенткой, и, двигая эту сверхотлаженную махину, могла попросту свернуть себе шею.
В тот роковой день ему позвонили из издательства, сказали, что роман понравился, и попросили приехать. Ида работала, и ему не с кем было поделиться радостью.
Он не рассчитывал, что заплатят много, но предложенная сумма оказалась просто грабительской. Горло сдавило от обиды. Неужели такова цена каторжным месяцам?
Антон стал торговаться, как на базаре, рискуя быть выброшенным обратно на улицу. Он видел, как лицо директора издательства напряглось. Тот сомневался. Конкуренция на рынке детективной прозы велика. От кого больше пованивает мертвечиной, тот и в цене. От полежаевского романа не сильно воняло.
– Хорошо, – мило улыбнулся директор, совсем не похожий на злодея. – Еще пятьсот долларов. Вы поймите правильно, молодой человек, я рискую…
