Припав к земле, волк тут же выпрямился человеком. Прежде чем идти дальше, Лютомер некоторое время постоял, отдыхая, – в эту ночь ему пришлось слишком часто менять обличье, и он устал, несмотря на то что сейчас, пока вокруг еще кипели силы высшей точки года, любая ворожба давалась легче. В другое время он не вынес бы – из человека в сокола, из сокола в волка, из волка в человека… И это еще не конец, потому что покинуть город в человеческом обличии вряд ли удастся.
Стирая пот со лба, он проверил, на месте ли волосок Семьюшки. Все в порядке – длинный тонкий волос, светлый и золотистый, был по-прежнему обмотан вокруг пальца. Можно идти.
Лютомер легонько толкнул дверь, и та раскрылась с легким скрипом. От кого воеводе запираться-то, за городскими стенами? А и случись что – тут войско и княжеская дружина кругом, только закричи. На появление оборотня, способного проскользнуть, как тень, между вздохами и мгновениями, воротынский воевода не рассчитывал.
Многочисленным домочадцам воеводы пришлось потесниться, чтобы найти место для гостьи. Сам хозяин с женой спал на лежанке за занавеской, полати заняли сыновья и еще какие-то парни, старуха похрапывала прямо на земле, но даже не шелохнулась, когда легкая босая нога оборотня неслышно опустилась на земляной пол возле ее головы. Целью его была широкая лавка под окошком, где лежали, прижавшись друг другу из-за тесноты, три молодых девушки. Вернее, две девушки, одна девочка-подросток, лет двенадцати, едва созревшая. Но здесь Лютомеру не требовался ни свет, ни чужая помощь, чтобы просто по запаху отличить одну из своих сестер от чужой девушки. Молинка – в самой середине. Просватанной невесте положено спать между сестрами, чтобы не добрался до нее Змей Летучий, охотник до тоскующих дев… Но князь Святко, устроивший Молинку сюда, хотел уберечь ее совсем от другой опасности. Не вышло.
Пробравшись вплотную к лежанке, Лютомер положил руку на голову спящей Молинки и быстро погрузил ее в более глубокий сон, точно втолкнул в темную воду. Потом размотал с пальца волосок Семьюшки и вплел его в косу сестры. Волосок самой Молинки, к счастью, Лютава нашла на рукаве своей рубахи, тем самым избавив брата от необходимости ходить туда-сюда.
Уже вскоре он так же неслышно выскользнул из воеводского жилья и прикрыл за собой дверь. Теперь только вернуться в лес и выспаться до утра, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.
Присев, Лютомер сжался в комок, обняв колени, собрал остатки сил… и прямо с земли в воздух взмыл сокол. Только бы стену перелететь – а там уже в лесу, считай, что дома.
Добравшись до ворот святилища, где его в тревоге и нетерпении ждала Лютава, Лютомер почти рухнул, не в силах приземлиться как следует, и прокатился по траве. Сестра кинулась к нему, а он, лежа неподвижно, пытался осознать себя и понять, не оставил ли себе «на память» левое крыло вместо руки или когтистые лапы вместо ног.
Нет, вроде обошлось. Слава Велесу. Лютава помогла ему встать, но всю дорогу через луговину и лес Лютомер шел, пошатываясь, и опирался на нее. К счастью, из-за облаков вышла яркая луна, и обратную дорогу Лютава нашла без особого труда.
Несколько бойников, несших дозор, не спали и сразу вышли им навстречу. Лютомер рухнул у костра на расстеленный плащ, не в силах даже одеться; Лютава накрыла его другим плащом, гневно отмахнулась от комаров, жаждущих хмельной оборотневой крови, и села рядом.
– Ну, что? – Дедила вопросительно двинул бровями.
– Все путем. Она как? – Лютава показала глазами на шалаш, где спала Семислава.
– Тоже ничего. Я заглядывал недавно, как Хортимку сменил, – спит ваша лебедь. А что, – Дедила нерешительно глянул на Лютомер, который, похоже, уже спал, – правда, что мы ее с собой возьмем? Ребята говорят…
– Неправда, – решительно ответила Лютава. Брать княгиню-лебедь с собой на Угру она не хотела по многим причинам. – Она нас проводит несколько дней, а с Оки назад отправим. А что? Нравится?
– Дева красивая, – с уважением и завистью протянул Дедила. – У нас таких и нету… Ну, ты разве что.
Лютомер проснулся на рассвете, чувствуя себя если не полным сил, то вполне готовым к дальнейшим подвигам. Лютава спала рядом, привалившись к его боку и съежившись. Бережан отчаянно зевал, сидя у затухшего костра с копьем на коленях. Перед шалашом Семиславы спал Милята, вытянувшись и загораживая вход.
Накрыв сестру своим плащом, Лютомер заглянул в шалаш – Семислава лежала, завернувшись в чью-то овчину, и все еще спала. И хорошо – ей вообще лучше в ближайшие три дня не просыпаться.
Сходив к реке окунуться, Лютомер оделся и стал искать гребень. Не найдя свой, он стал отвязывать гребень от пояса Лютавы, и она проснулась.
– Прихорашиваешься? – спросила она, подавляя зевок и глядя, как брат запускает гребень в свои густые, изрядно перепутанные волосы. – Дай я тебя причешу, а то зря зубья поломаешь.
– Причеши. – Лютомер подал ей гребень, сел рядом и наклонил голову. – Я ведь сегодня жених как-никак.
– Жених… – проворчала Лютава, ловко разбирая пальцами спутанные пряди. – Обманщик ты бессовестный.
– Сама говорила – ради чести рода можно зубами грызть. Чего цепляешься? Вместе же придумывали.
– Это я не выспалась просто. И есть хочу. У нас осталось что-нибудь?
– А вот сейчас Худота сети выберет – может, и будет.
Худота и Бережан вернулись с реки с уловом, Негожа из Дедилиного десятка тащил за ними котел, полный воды, Чуженя разводил огонь. Старшие бойники, свободные от мелких хозяйственных дел, потягивались, оправляли рубахи, ерошили волосы.
– Умываться давай, что, Зубашка, глаза трешь? – покрикивал Чащоба.
– Я онучи перемотал – считай, умылся, – ухмылялся Зубак, рослый, некрасивый, но весьма бойкий парень.
– Я тебе перемотаю! Эта шутка старше Перунова дуба, мне уже не смешно. А ну давай, а не то поленом в воду загоню!
Все было как всегда – что в походе, что дома в Варге. Но бойники нет-нет да поглядывали на шалаш, где спала пленница, и все помнили, что сегодня у них очень сложный день. Если не повезет, то для многих, если не для всех, он станет последним на белом свете. Но переживать за свою жизнь и бояться смерти среди бойников вообще не принято – каждый из «волков» приходит в лес, чтобы научиться всегдашней готовности погибнуть, унося с собой врагов. И каждый из этих зевающих и зубоскалящих парней был настоящим бойцом, и даже пятнадцатилетний Чуженя смог бы одолеть в бою троих более взрослых, но хуже подготовленных противников. А еще они верили в силу и удачу своего вожака. Без этого вообще никак.
Сам Лютомер был уже готов, – в самой лучшей из прихваченных с собой рубах, с серебром на поясе, с оборами из цветной тесьмы, с тесьмой на расчесанных волосах, он и впрямь выглядел женихом.
Из своего шалаша выползла Семислава. Ее рубашка так и лежала где-то в лесу грудой мятых лоскутов, и княгине пришлось надеть запасную рубаху Лютомера, тоже вывернув ее наизнанку. Таким образом, она стала как бы своей противоположностью, то есть из мужской превратилась в женскую. Есть много таких хитростей, позволяющих обойти разные установления, которые нельзя нарушать, но очень надо. Благодаря высокому росту Лютомера его рубаха была Семиславе ниже колен, и все-таки бойники против воли косились на ее стройные белые ноги. Лютава могла бы одолжить ей одну из своих, привезенных Лютомером из дома, но на свою рубашку ему было легче накладывать чары.
Волосы Семислава кое-как заплела и повязала голову простым полотенцем – светить волосами при посторонних замужней женщине еще более неприлично, чем голыми ногами. Этот обычай шел еще из тех времен, когда любая женщина, взятая в жены со стороны, из чужого рода, считалась опасной. А в волосах заключена ее чародейная сила, способная испортить род, принявший ее. Оттого женщина обязана закрывать волосы – как воин в дружественном доме обязан держать оружие в ножнах. Из тех же времен шел запрет жене называть мужа по имени – вроде как она его не знает и потому не может через имя сглазить человека. Муж и все его домочадцы должны называть женщину также не по имени, а как-то иначе – по мужу или хотя бы по отцу. Отчасти запрет смягчался для жриц, родовые священные имена которых служили оберегами сами по себе.
– Здравствуй, матушка! – весело приветствовла ее Лютава. – Сходи-ка умойся, да завтракать будем.
Семислава растерянно оглядела поляну, суетящихся бойников, дымящийся черный котел над огнем, рослую фигуру Лютомера, наблюдавшего за ней. После всех приключений и наведенного сна она еще плохо соображала, что происходит. И это пришлось очень кстати. Необходимость следить за княгиней-лебедью и не дать ей нарушить все замыслы, и без того сложные, заметно прибавляла трудностей детям волхвы Семилады. Вместе со своей рубахой Лютомер надел на пленницу сложное плетение чар, не дающее ее силам развернуться, и Семислава не могла избавиться от одежды без его разрешения. То есть это он ей запретил, но не мог быть уверен, что она не сумеет нарушить запрет. Ведь как она прежде не знала его, так и он не знал ее и не мог судить, где предел ее сил и способностей.
