– Расспросить или рассказать? Если первое, я бы не хотел такого разговора. Как я недавно понял, я недостаточно знаю о них, чтобы кому-то рассказывать.
– Что вы имеете в виду? Ведь это вы их нашли и вернули? – Недоумение Молинари выглядит настолько наигранным, что Федяев смеется.
– Видите ли, Том, у меня есть подозрение, что вы знаете об этой истории гораздо больше, чем я. Мы как раз собирались разыскать вас обоих и хорошенько расспросить. Но вы приехали сами. Наденьте на них наручники, пожалуйста.
Последняя реплика была обращена уже не к Штарку и Молинари, а к четырем спортсменам в черном, неслышно материализовавшимся за спинами гостей. Секунд через пять руки у обоих скованы, но у покорного Штарка они лежат на коленях, у Молинари – скручены за спиной; одному из спортсменов срочно пришлось отлучиться, чтобы наложить компресс на сломанный нос. Двое других держат их на прицеле.
– Ну вот, Том, теперь Иван сможет пить чай, а вы – нет, – комментирует Федяев. – Не надо было резких движений. Дело в том, господа, что я узнал из источника в музее, что картины, которые вы, Иван, передали моим адвокатам, как бы это сказать, не совсем подлинные. И я, надо вам сказать, задумался, как такое могло получиться. Теперь я в ином свете вижу роль Софьи Добродеевой – или Суэйн, смотря который из ее паспортов вам больше нравится. И особенно ваше участие в этом деле, Том, – его я вижу уже абсолютно в ином свете. Ведь фамилия вашей матушки – Ангило, не правда ли?
– Не впутывайте мою маму, – рычит Молинари. – Если с ней хоть что-то случится, я доберусь до вас, даже если буду мертв.
– Вы бывали на Гаити, Том? Говорят, там известны такие случаи.
Молинари лишь смотрит на Федяева полными ненависти глазами. Иван пытается вспомнить, где он слышал фамилию Ангило. Кажется, от самого Тома. «Коза ностра»… «Крестный отец»… Ну да, конечно, такая фамилия была у босса итальянской мафии, которого якобы сдал федералам Джимми Салливан. Вот так мама!
– Вы действуете вместе с Салливаном? – спрашивает Иван у Федяева, стараясь унять адреналиновую дрожь. Сейчас он точно должен быть камнем посреди бурной реки.
– Какая интересная гипотеза, Иван. С чего вы это взяли?
– Мне трудно вести интеллигентную беседу со скованными руками.
– К сожалению, я не могу снять с вас наручники. Оказать вам преференцию значило бы обидеть вашего друга из «Коза ностры».
– Нет никакой «Коза ностры», – кричит Молинари. – Мама была племянницей Джерри Ангило, но она никогда ничего не знала про его дела! Женщин к ним и близко не подпускали, ты же читал Марио Пьюзо, долбаный русский кретин! Ты видел, на чем мы приехали? Это моей мамы тачка. Настоящая мафиозная тачка, правда?
– Но вы ведь не женщина, Том?
– Когда Салливан сдал Джерри федералам, мне было пять лет, черт бы тебя побрал!
– С такими генами, Том, это не имеет значения.
– Простите, я правильно понял, – переспрашивает Штарк, – что вы подозреваете Софью и меня в сговоре с итальянской мафией в лице Тома с целью всучить вам фальшивые картины?
– Я бы не назвал мои выводы подозрениями, Иван.
– То есть вы в этом уверены?
– Я просто не нахожу другого логичного объяснения всему, что произошло. Но уверяю вас, я расспрошу не вас одних, чтобы составить полную картину. У меня в гостях сейчас некий мистер Суэйн с подругой, а также одна знакомая нам обоим дама.
Иван вскакивает со стула и делает движение в сторону Федяева. Тут же свет меркнет в его глазах от острой боли: человек в черном, стоявший за стулом, ударил его ребром ладони по шее. Иван снова опускается на стул и сжимает зубы.
– Напрасно вы так реагируете. Я-то как раз не мафиозо и не собираюсь ни убивать, ни пытать ваших приятелей и вашу подругу. Я просто задаю им вопросы. В первую очередь о том, где находятся подлинники картин. Вас тоже хочу об этом спросить. Видите ли, я должен минимизировать мои риски. Если выяснится, что в музее поддельные картины, ФБР может изменить свое мнение обо мне. Собственно, сейчас риск настолько велик, что мне лучше уехать из Соединенных Штатов, а мне очень не хотелось бы этого делать, – я уже объяснял вам, Иван, по каким причинам.
– Вы придумали схему, которая не имеет ничего общего с действительностью, – тихо произносит Иван, снова пытаясь говорить разумно и убедительно – другого выхода он не видит. Молинари больше не вмешивается в разговор, а только переводит глаза с Федяева на Штарка. «Наверное, прикидывает, как освободиться, – думает Иван. – С него станется».
– Если так, расскажите же мне, как все обстоит на самом деле, – благосклонно улыбается Федяев. – Только не забудьте упомянуть, где находятся оригиналы картин. Мне очень важно это знать.
– Как вы нашли меня и отправили сюда, вы помните. По дороге в Бостон я подумал, что не справлюсь один, потому что мало знаю обстоятельства дела. Я оторвался от вашего человека в аэропорту и поехал в Нью-Йорк к другу-галеристу. У него куча знакомых на арт-рынке. Я спросил его, не знает ли он эксперта по гарднеровскому ограблению, и он предложил Тома. Что было дальше, вы тоже знаете. Том вызвал реставратора Ди Стефано, своего друга детства, и тот сказал, что картины с большой вероятностью подлинные. А потом я оставил их в мотеле для ваших адвокатов. Я не знал Тома до той поездки, а с Софьей вы сами меня свели. Мы не виделись больше двадцати лет.
– Знаете, почему я вам не верю? Потому что мистер Суэйн – на самом деле господин Савин, еще один ваш старый знакомый, Иван, верно? – признал, что эти полотна написал – вернее, скопировал – лично он. Кстати, не хотите с ним побеседовать? Я попрошу его привести.
Федяев делает знак охраннику, тот наклоняется к нему и получает негромкие инструкции. «Почему эти ребята помогают ему так явно нарушать закон? – думает Иван. – И кто они вообще такие?»
– Я плачу этим людям по три тысячи долларов в день, – словно читает мысли Штарка Федяев. – Никаких пыток, ничего бесчеловечного. Просто помогают мне вернуть украденную собственность – ведь я оплатил картины, не правда ли? Наручники – просто мера предосторожности. Вам вообще нечего опасаться. Нужно только отдать мне подлинники картин, дальше я все сделаю сам, а все вы пойдете своей дорогой. Я даже не требую вернуть деньги: вы же передадите картины, как и обещали.
– Я понятия не имею, где картины. Молинари – тоже. Мы знаем только про те, которые в музее. Какие у вас основания для вашей теории заговора? Фамилия матери Тома? Мое знакомство с Софьей и ее бывшим мужем? По-вашему, это повод надевать на нас наручники?
– Как это ни банально звучит, вопросы буду задавать я. А вот и мистер Суйэн собственной персоной! Изготовитель самых совершенных подделок в истории искусства, как сообщил мне мой источник…
Савин, вошедший под конвоем двух чернокостюмных, окидывает комнату мрачным взглядом. Его седые волосы свисают до плеч грязными сосульками, щеки поросли неряшливой щетиной, плохо сочетающейся с еще не потерявшими форму бородкой и усиками. Глаз у бывшего преподавателя живописи подбит и распух – видимо, как и Молинари, он пытался оказать сопротивление. Руки скованы за спиной.
– Штарк, теленок ты тупоголовый, – говорит он по-русски. – И друга своего опять впутал… Все-таки ты удивительное ничтожество.
С одной стороны, Иван чувствует его правоту – в первую очередь ноющей шеей. С другой, в голове у него как раз сложилась, кажется, полная картина того, что происходит. И если эта картина правильная, скоро будут еще гости.
22. Санта-Клаус
Гринвич, 2012
Умнейший Лео Глик получил по своим «не очень прямым каналам» информацию не только о том, где сейчас находится Федяев. А может быть, ему просто повезло. Бывший агент ФБР, поделившийся с ним своим знанием, рассказал заодно, что Федяев только что нанял охранную фирму, «Айрон Шилд Инк.», принадлежащую одному его прежнему коллеге по Бостонскому бюро. «Отличная фирма, отличные ребята, – сказал отставник. – Думаю, наши же ему и порекомендовали».
Салли знает владельца «Железного щита». Собственно, когда-то он знал в Бостоне всех федералов, которые хоть что-то решали. Безопасно ли ему звонить? Пожалуй, решает Салли: Деррик Финн вряд ли захочет его сдать, потому что тогда самому Деррику не ровен час придется выторговывать себе иммунитет. А если и не придется, владельцу охранной фирмы вряд ли нужно, чтобы его связывали в газетах с Джимми Салливаном, который много что может об этом владельце порассказать.
Финн сразу соглашается встретиться у Глика и приезжает через пятнадцать минут, один. Времени на околичности они не тратят: очевидно, что Финн хочет, чтоб Салли сказал ему, чего хочет, и навсегда исчез из его жизни.
– Я выполню одну твою просьбу, Салли, и никогда больше не звони мне. Ты ведь в курсе, что сделали с Коннелли? У меня хороший бизнес и спокойная старость.
– Могу тебе обещать, что больше не потревожу, – отвечает Салли. – Я вообще не планировал здесь больше появляться, но надо довести до конца одно дело. Последнее.
