Поняв свою ошибку, сельчане принялись кланяться Эрвину с двойным усердием, а старейшина изверг фонтан многословных извинений и приветствий. Ориджин взмахом руки прервал все это.
— Его светлость герцог Десмонд шлет вам дары, — молодой лорд бросил старику мешочек серебра, и Ховард принялся было благодарить, но Эрвин продолжил:
— Это — малая часть, прочие дары отправлены кораблем, который должен встретить нас здесь, в Споте. Не прибыло ли еще судно?
Нет, корабль еще не прибыл, и старейшина Ховард сообщил об этом столь виноватым тоном, словно опоздание судна лежало целиком на его, старейшины, совести.
— Но мы все глубоко надеемся, ваша светлость, что вы соизволите почтить нас радостью и погостите в Споте с вашими людьми, пока корабль не придет! Не побрезгуйте разделить с нами нашу скромную трапезу и наш кров.
Корабль запаздывает… Эрвин ощутил досаду. Не столько от самого опоздания, сколько от надежды, живущей в душе и оставшейся пока неудовлетворенной. Месяц назад отец отправил его в бессмысленную ссылку, не дав никаких объяснений, еще и унизив напоследок. Все это время Эрвин надеялся — осторожно, весьма сдержанно, но все же ощутимо — что его светлость смягчится. Пусть не отменит поход, но скажет доброе слово, как-нибудь пояснит свое странное решение. "Сын, не считай это наказанием. У меня была причина отправить тебя, и она такова…" Или хотя бы: "Легкого пути, Эрвин. Возвращайся здоровым". Отец мог бы сказать это на свадьбе Ионы или в день отправления эксплорады, но — нет. Корабль, что привезет припасы для продолжения пути, — последняя возможность связаться с отрядом. Эрвин ожидал, что через капитана судна герцог Десмонд передаст письмо. Что ж, подождем еще.
Он спешился.
— Старейшина Ховард, мы с радостью примем ваше угощенье.
Тут же образовался людской водоворот. Из домов на улицу вытаскивали грубо сбитые столы, скамьи и пеньки, выступавшие стульями. Столы шустро заполнялись яствами. Кушанья состояли почти исключительно из вяленой рыбы да соленой оленины и зайчатины. Гарниром служили лишь пучки каких-то горных трав и ягодные соусы. Ну, а чего еще ожидать? Лица сельчан, мелькавшие вокруг, были костлявы, кожа с желтушным оттенком, кое у кого недоставало зубов. Видимо, зимой здесь побывала цинга… Эрвина замутило. Если бы не долг вежливости, он с удовольствием сбежал бы отсюда.
Меж тем, его спутники восприняли трапезу с большим воодушевлением. Мигом спешились, разгрузили ослов, привязали коней. Коновязь представляла собою великолепно абсурдное зрелище: кусок изгороди перед кособокой избой, к которому привязаны полторы дюжины роскошных, могучих животных, просто таки сказочных созданий — по здешним меркам. У коновязи собралась стайка сельчан, желающих поглазеть. Они шумно переговаривались, восторженно окали; самые смелые тянули к лошадям руки, впрочем, не решаясь дотронуться. Наибольшее восхищение вызывала игреневая Леоканта. Ее льняной хвост, пышный, как девичья коса, свешивался до самой земли; бока блестели, под шкурой играли мускулы. Взволнованная вниманием, Леоканта встряхивала светлой гривой и постукивала копытом. Сельчане приговаривали: "Ну и красавица!"
— Разогнать их, милорд? — предложил Томми.
— Пускай себе… — ответил Эрвин. — Леоканте нужно привыкать к людям. Она боится толпы, это скверно.
Путники заняли места за столами. Греям было позволено сесть рядом с кайрами, как на праздничной трапезе. Сельская знать — старшие из охотников — разделили кушанье с гостями. Женщины и молодежь вертелись вокруг, прислуживая за столами и глазея.
Провозгласили несколько здравиц. Эрвин поднял кубок во славу святой Агаты, и тут же пожалел об этом: здешняя сивуха была до того отвратительна, что Праматерь могла бы и оскорбиться такой "почести". Филипп и старейшина Ховард устроили состязание на самую длинную речь. Они нагромоздили такую череду слащавых витиеватостей, что Эрвин впал в тоску, а сельчане захлопали в ладоши. Капитан Теобарт сказал лишь:
— Да пошлют нам боги сил.
Чаши вновь и вновь наполнялись, воины хмелели, застолье разгоралось. Сельчане, робея все меньше, наседали на гостей. Кто-то тащил сюда, к столу меха, совал их воинам, одетым получше: отличная бурая лиса, всего агатка за шкурку, добрый господин! Кто вкладывал в руки гостям рога и лил в них мутное пойло; кто упрашивал показать меч, ощупывал кольчугу. Девицы — столь же костлявые, малокровные, как и все сельчане — льнули к воинам, шептали что-то; одна уже восседала на коленях барона Лоуферта, другую, стоящую рядом, он обхватывал за талию свободной рукой… От выпивки, сытной пищи и обилия внимания щеки гостей быстро розовели, а взгляды становились тупыми, коровьими. Жители Спота терлись о чужаков, силясь урвать себе кусочек: слово, монетку, касание, объятие за талию…
Эрвин едва прикасался к еде и ждал того благословенного момента, когда приличия буду соблюдены, и он сможет убраться из-за стола. Во время пиршества люди переживают удивительное превращение, — думал молодой лорд. Каждый садится за стол, будучи личностью, наделенной своим, неповторимым нравом. Но на протяжении трапезы люди странным образом смешиваются, слипаются в единую гогочущую массу, и характер у них тоже становится один общий: крикливый, задиристый, одновременно жестокий и плаксивый. Эрвин не любил даже находиться рядом с этой массой, а тем более — являться ее частью.
— Ваша светлость, отчего вы не пьете? — спросил старейшина Ховард. — Наше угощение вам не по нраву? Конечно, в замке ваша светлость привыкли к более изысканным…
— Дело не в этом, — соврал Эрвин. — Нас ждет непростое путешествие, и я хочу иметь трезвую голову, чтобы как следует обдумать дорогу.
— Позвольте спросить вашу светлость, куда вы направляетесь и какова цель путешествия?
Эрвин ответил. Старейшина нахмурился.
— В чем дело, сударь?
— Видите ли, ваша светлость… Скажите, насколько хороши ваши карты? Имеются ли у вас надежные проводники?
Эрвин сказал как есть: карты прескверны, и никто из отряда прежде не бывал по эту сторону гор. Но ведь мы идем к Реке, которая тянется с севера на юг на много сотен миль. Мы просто не сможем ее проскочить, верно?
— Река-то да, — ответил Ховард, — с Рекою нет вопросов, ваша светлость. Но прежде вам придется пересечь Мягкие Поля. Это огромная опасность.
— В чем она состоит?
Старейшина глянул на лорда как на слабоумного. Эрвин счел нужным пояснить:
— Я понятия не имею, что такое Мягкие Поля. Для меня это просто штрихованное пятно на карте.
— Ваша светлость, Мягкие Поля — это огромное болото, гнилая топь. Кое-где имеются отмели, по которым можно пройти. Поверх топи растет трава-сеточница. Она может спасти: где трава густа, по ней можно пройти или проползти. Но она же может и погубить: из-за травы не видно, где отмель, а где полынья. Только самые смелые и опытные люди могут перейти Мягкое Поле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
