В ярко освещённой детской металась в жару на постели девочка — слипшиеся на лбу рыжие кудряшки, бледное, очень бледное лицо, губы с оттенком синюшности. Часто, тяжело дышала. Выкрикивала что-то сквозь сон. Седовласый гном в алом камзоле, что-то бормоча, протирал ей лоб спиртом, другой, рыжеволосый, сидел на трёхногом табурете подле кроватки — сгорбившись, тупо уставившись на стену.
— Как Лана? — с порога выпалила Нирулин.
Рыжеволосый поднял голову, скользнул равнодушным взглядом по новоприбывшим и беспомощно посмотрел на жену:
— Нир…
— Как Лана? — отрывисто повторила Нирулин. — Господин Гирре?
"…но ведь знает, не может не знать, что значат эти цветы…"
Седовласый устало вскинул на неё светлые-светлые, будто слепые глаза:
— Госпожа Миран, белая лихорадка — коварная болезнь…
— Господин Гирре, я задала вопрос.
Лекарь, вздохнув, затеребил краешек бороды. Сколько их у него было, сколько ещё будет — но выносить приговор нелегко, будь то первый или сотый раз…
— Девочка не переживёт этой ночи, — без намёка на эмоции произнёс он.
Господин Миран закрыл лицо руками.
Нирулин смотрела на дочь, будто каменное изваяние, будто одно из творений гномьих мастеров. Прямая, безжизненная, безнадёжная…
Арон неслышно шагнул вперёд.
— Что ты здесь забыл, человек? — холодно отчеканил лекарь, не замедлив встать между дэем и кроваткой Ланы.
— Я пришёл помочь, — мягко отозвался мужчина.
— Ей ничем не помочь. Можно излечить тело, но умирающую душу нужно отпустить.
— Эта девочка не должна умирать.
— Кто ты такой, чтобы это решать, дэй?
— А вы, знахарь?
Таша вдруг услышала тишину, которой не было раньше. Посмотрела на кровать.
Лана не металась больше. Лежала тихо, дышала редко. Лицо девочки было спокойным, почти умиротворённым…
…и бледность лица постепенно становилась восковой, а нос заострялся.
— Арон, — прошептала Таша, — она уходит.
Господин Миран отчаянно всхлипнул.
— Отойдите! Отойдите, пропустите его! — Нирулин рванула к лекарю, крича, срываясь на визг. — Вы что, не понимаете, что это моя дочь?! Она ДОЛЖНА ЖИТЬ!
Гном отшатнулся, Нирулин отступила — а шагнувший вперёд Арон опустился на краешек кровати.
Лекарь, рухнув на стул в углу, вдруг повесил голову:
— Она уже никому ничего не должна, — пробормотал он. — Я сделал всё, что в моих силах. А ты только испортишь всё, человек. Это будет трудно и больно. Для ребёнка. Она встречает смерть спокойно, а ты…
— А я не привык уступать, — Арон бережно взял Лану на руки. — Даже смерти.
Дэй положил ладонь на лоб умирающей девочки. Сжал губы, закрыл глаза.
Жара не было. Её тело больше не сопротивлялось болезни. Не боролось за жизнь. Дыхание Ланы было почти неслышным — Таше приходилось напрягать слух, чтобы различать его в звенящей тишине.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох…
Тишина.
"Нет…"
Дэй одними губами бормотнул что-то — сидя, как сидел.
"Что ты делаешь, Арон? Всё кончено. Минутой раньше ты это скажешь или позже — ничего не…"
…обмякнув, клирик начал крениться набок.
— Арон!
Таша с Джеми одновременно кинулись вперёд, судорожно вцепившись в чёрную накидку. Если бы ребята не поддержали дэя с двух сторон — он бы упал.
— Арон, что с тобой? Арон! Ар… ох…
Таша прижала ладонь ко рту.
Дэй не дышал.
"Нет, не может быть. Не может, не мо-жет…"
— Что? — четыре голоса прозвучали одновременно. Один с любопытством, один — с недоверием, двое — с надеждой.
Таша нервно сглотнула.
"Нет, как можно это сказать, если этого быть не может…"
— Это глупо… знаю… но он почему-то не…
Оборвавшись на полуслове, Таша уставилась в лицо дэя.
Его ресницы дрогнули.
…двойной судорожный вдох…
— Арон?!
Мужчина повернул лицо к Таше. Будто вернувшись из кошмарного сна — спокоен, но в недвижимых глазах — не страх, нет… боль?..
— Арон!
Дэй смотрел на неё. Лицо его мало-помалу прояснялось.
— Таша, — сказал он. Обвёл комнату странным, чуть удивлённым взглядом — словно увидев после долгих лет странствий, не в силах поверить, что это всё здесь, перед ним, настоящее, живое…
А потом Лана, моргая голубыми глазёнками, тихо хныкнула "ма?"
— Лана? — Нирулин осторожно, будто недоверчиво подхватила дочку на руки. Та не замедлила разреветься, захлёбываясь плачем.
— Позвольте, — лекарь подскочил ближе. Подозрительно взглянул на щёки Ланы, раскрасившиеся здоровым румянцем. Пощупал тёплый лоб. Велел высунуть язык — чего добился, однако, не скоро.
— Это… это невероятно! — гном озадаченно погладил девочку по рыжей макушке. — Конечно, необходимо наблюдение… вдруг наступит ухудшение… Но сейчас я бы сказал, что девочка полностью здорова!
Весь дрожа, силясь улыбнуться, господин Миран вскочил с табурета, чтобы обнять разом жену и дочь и вновь заплакать — теперь уже вместе с ними.
Впрочем, всё это Таша видела краем глаза. Она смотрела на Арона, не моргая, так упорно, что дэй оторвался от умиротворённого созерцания счастливой семьи:
— Да, Таша?
— Ты сделал то, что я думаю?
Арон, помедлив, кивнул.
Таша взгляда не отводила. Дэй — тоже.
— Может, ты ещё и по воде ходить умеешь? — наконец тихо сказала девушка.
— Я над этим работаю.
Таша качнула головой:
— А говорил, что не святой…
— Я не лгал.
Серебристые глаза против серых. Непонимание — против чуть ироничной невозмутимости.
— Кто ты?
Полуулыбка в ответ:
— Тот, в чьих силах сделать мир капельку лучше.
Шумно откашлялся Джеми:
— Святой отец, это потрясающе! Нет, я знал, что это возможно, архимаги такое могут, но без заклятий…
— Архимаги, — Таша изумлённо изогнула бровь, — тоже способны воскрешать людей из мёртвых? Не перерождая их в мертвяков? Но на это же только Чудотворцы способны!
— Конечно, способны! И техническая сторона вопроса довольно проста в теории, — авторитетно заявил Джеми. — И то, что ты этого не знаешь, убеждает меня раз — в том, что ты никогда не слышала о подобных случаях (кроме как в священном писании), и два — в том, что светловолосые особы абсолютно нелюбознательны.
— Джеми…
— Ой, молчу-молчу, святой отец. А ты — прости.
"Как будто не прости, а "заткнись" произнёс…"
"…ксаш, как же хочется ему вмазать!"
— Я знаю только, что ничего не знаю, — процедила Таша, — и знаю, что маги свято хранят свои тайны. У вас же секрет на секрете — наверное, есть что скрывать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
