— И что же говорится в этих документах?
— Что я взамен получаю во владение Гростенсхольм, Липовую аллею и Элистранд.
Все охнули. Во дворе воцарилась полная тишина. Наконец арендатор Свартскугена мрачно произнес:
— Твой отец тоже выкинул такую злую шутку, когда отнял Воллер у моего отца!
Помещик не нашел, что ответить.
Габриэлла, побелевшая, как полотно от страха и боли в плече, больше не могла выдержать этого.
— Сначала покажи нам наших детей! Мы хотим видеть, что они живы!
— Зачем вам они? Ваша дочь — ведьма, которую рано или поздно сожгут на костре. Мы просто хотим немного укоротить ее мучения.
— Виллему не ведьма!
— Неужели? Спроси любого из них! Спро…
— Я хочу видеть ее! — в ярости и отчаянии бросила ему в лицо Габриэлла. — Что вы сделали с ней?
Воллер сделал знак одному из мужчин, стоящих за его спиной — и Виллему вывели на ступени, освещенные светом факелов. Руки ее были связаны за спиной, из носа текло, она сопела и шмыгала. Она казалась такой маленькой и беспомощной, остриженная, дрожащая от холода.
— Один мой взгляд, и она умрет, — сказал воллерский помещик.
— Виллему! — крик Габриэллы был похож на душераздирающий вопль.
— Мама! Дорогие мама и папа! — всхлипывала Виллему, и в ее плаче слышались все перенесенные ею страдания.
— А где Доминик? — спросил Бранд. — Где внук моего брата Тарье?
— Молодой человек оказал сопротивление, когда мы тащили сюда девицу, так что нам пришлось немного образумить его — сам виноват. Но с ним все в порядке. С моим сыном Монсом было в тот раз куда хуже!
— Что Вы заладили об одном и том же? — вспылил Калеб. — У Вас что, нет других наследников?
Это было сказано грубо, Калеб сам понял это, но вид измученной дочери заставил его потерять над собой контроль.
— У него есть наследник, — ответила Виллему, и все услышали, как страшно она была простужена. — У него есть дочь и внук, который смертельно болен. Дядя Маттиас, не могли бы Вы спасти его? Вместе с Никласом…
— Заткнись, девка! — крикнул Воллер.
— Я мог бы попробовать помочь ему, — дружелюбно сказал Маттиас. — Я прихватил с собой лекарства на случай, если они понадобятся нашим детям.
— Мне не нужна помощь учеников дьявола!
— Маттиас обычный врач, — сказал Бранд. — Но у Никласа целительные руки. Он может…
— Никогда в жизни! — выкрикнул помещик. — В этот дом Люди Льда не ходят! Всем известно, что Люди Льда — потомство Сатаны! Я сам смогу присмотреть за своим внуком.
В западной части дома распахнулось окошко.
— Отец! Прошу тебя, пожалуйста…
Все посмотрели туда: у окна стояла невзрачная молодая женщина, дрожащая от страха, потому что осмелилась перечить отцу.
Побагровев, он погрозил ей кулаком.
— Тебя это не касается! Закрой окно — и немедленно!
На ее лице появилась гримаса нерешительности: она уже взялась было за оконную раму, но остановилась, услышав голос Андреаса:
— Это ее ребенок, она имеет право принимать решение! Если она хочет, чтобы сначала Маттиас — не Никлас — осмотрел его, послушайтесь ее!
— Послушаться ее? Женщину?
Бранд наклонил голову и посмотрел исподлобья, по-бычьи, на Воллера.
— Ты боишься не Сатану, поскольку ты сам находишься скорее под его покровительством, чем под покровительством Господа! Ты воплощение самого зла! Ты просто ненавидишь Людей Льда — и это становится для тебя делом принципа! Забудь о своем жалком самолюбии и не приноси ему в жертву жизнь ребенка и душевный покой матери! У твоего внука есть возможность спасения — а ты ею не пользуешься! Какой же ты после этого дед!
— Вы все равно не сможете спасти ребенка, так что нечего и болтать об этом! — презрительно бросил Воллер.
— Этого ты не знаешь. Если ты боишься сверхчеловеческих способностей Никласа, то прими, по крайней мере, помощь Маттиаса! Он совершенно обычный человек.
— Я не боюсь…
Воллерский помещик заметил, что противоречит самому себе и раздраженно отвернулся.
— Ну, хорошо, идемте! Вы, двое, врач и колдун! Даю вам один час. Если вы не вылечите за это время мальчика, усадьбы будут моими. А если я не получу их, тогда конец ведьме и ее рыцарю!
Они ничего не ответили. Виллему снова увели, а Доминика они так и не видели. Все, кто остался во дворе, уселись на землю и на ступени.
Ночь была холодной, но они этого не замечали: холод страха, наполняющий их сердца, было куда труднее вынести.
— Один час? — произнесла Габриэлла, повернувшись к Калебу. — Что они, по его мнению, могут сделать за один час? Он намеренно поставил такое жесткое условие!
— Да. Я не понимаю его. Нотариус может прибыть с минуты на минуту — и что тогда он скажет в свое оправдание?
— Возможно, он думает, что мы подпишем документы о покупке усадеб до того, как приедет нотариус. Ты слышала, что он сказал Маттиасу в доме, перед тем, как закрыть дверь?
— Нет, а что?
— Что он указал в документах, что усадьбы продаются за две телячьи шкуры. «И догадайся сам, какие телячьи шкуры мы имеем в виду!» — злорадно сказал он Маттиасу. Что можно ожидать от такого человека?
Калеб тяжело вздохнул.
— Но она жива, и то хорошо, — сказала Габриэлла.
— Да, слава Богу! И мы должны вызволить ее отсюда.
— Ты готов отдать за нее Элистранд?
— Да, готов. Ты ведь тоже?
— Конечно! Но не говори об этом вслух, а то Воллер услышит!
Маттиас и Никлас вошли в комнату, где ждала их дочь хозяина, уже одетая. Вблизи она казалась еще более невзрачной. Но в ее любви к ребенку нельзя было ошибиться. Руки ее двигались нервозно, глаза, уставившиеся на обоих мужчин, расширились от призрачной надежды.
— Пойди прочь, баба, — сказал ее отец. — А вот и ребенок. Посмотрим, на что способны вы со своим искусством!
Маттиас захватил с собой сундучок с медикаментами. Поставив его на стол, он склонился над ребенком.
Мальчик спал или был без сознания, дыхание его было слабым и быстрым, как у птенца.
— Сколько времени он уже находится в таком состоянии? — тихо спросил Маттиас.
— С самого рождения, — грубо отрезал Воллер. — Он всегда был хилым. Но после того, как свартскугенцы убили его отца, я все надежды возлагаю на него.
— Это Ваша дочь? — спросил Маттиас. Помещик неопределенно фыркнул.
— Вы уверены, что это свартскугенцы убили его отца?
— Знаю? Это ясно и так! Мой зять был один, когда это случилось.
— Каждый волен думать по-своему, — ответил Маттиас своим мягким, дружелюбным голосом. — Можно раздеть ребенка? — спросил он у матери.
Она тут же бросилась раздевать мальчика. Он проснулся и начал хныкать усталым, жалобным голосом.
Маттиас вздохнул:
— Один час — слишком малый срок. За это время мы только, в лучшем случае, поставим диагноз. Возможно, определим, как нужно лечить его, но вылечить его за это время…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
