слетел тихий стон; точнее, жалобное поскуливание. Но девушка взяла себя в руки. Встав, она старательно изобразила книксен.
— Ваша супруга — ангел, пан Торвен! Мои поздравления!
— Благодарю…
«Откуда вы знаете, что я записал фрекен Пин‑эр своей женой?!» — хотел спросить Зануда. И не спросил. Поведение Волмонтовича не располагало к логической беседе.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — он сделался до оскомины вежлив. — Вы здоровы? Может быть, подошло время лечения электричеством?
— Я? Нездоров?
Волмонтович с изумлением воззрился на доброжелателя. Даже окуляры снял, что случалось с ним редко. В глазах князя клубился туман, заволакивая взгляд бессмысленной мутью.
— Нет, вы только послушайте! Я нездоров!
Князь расхохотался. Смех его напоминал карканье вороны. Швырнув цилиндр на стол, он чуть ли не бегом пересек комнату и остановился у окна, спиной к гостям. Торвен замялся, не зная, как продолжить разговор, и в его ладонь лег сложенный вчетверо лист бумаги.
Стараясь не шуршать, он развернул записку.
«Chien — terreur. Prince — malheur».[36]
Флюидического «пса», который, если верить рассказу Эрстеда, был заключен в девушке, Торвен воспринимал скорее как метафору. Однако сомневаться в чуткости китаянки не следовало. «Метафора» чуяла беду. Что же стряслось с князем?!
— У меня болит сердце, пан Торвен.
Волмонтович смотрел на него в упор. Прятать записку было поздно. Но князь, кажется, не интересовался чужой перепиской.
— Виной тому не болезнь, нет! Могу ли я спокойно смотреть на то, что кровавый тиран делает с моей родиной?
На щеках Волмонтовича проступили багровые пятна. Так выглядят больные чахоткой — или крайне взволнованные люди. Святой Кнуд! Куда подевалась обычная невозмутимость князя? Такого Волмонтовича Торвен видел впервые.
— Пся крев! Коронованный мерзавец задумал уничтожить Польшу! Вы читали его проклятый Манифест? «О новом порядке управления и образования Царства Польского»?!
— Увы, не читал.
— И правильно. Вам‑то зачем? — в голосе князя звучала горечь. — Думаете, русский медведь ляжет спать? Ошибаетесь! Польша ему на один зубок! И знаете, что он сделает с вашей фрау Данией?
Дикой кошкой прыгнув к столу, Волмонтович распахнул второй ларец и выхватил оттуда пару «барабанщиков». К счастью, стволы их были направлены в потолок, а не на слушателей.
— То я вам скажу, пан секретарь! Думаете, тирана остановят решения Венского конгресса? Ха! Плевать он на них хотел! Где польская Конституция, я вас спрашиваю? Где наша армия? Где Сейм польский?! Нет больше Польши! Нет! Есть провинция Империи Российской! Провинция, холера! Глухая окраина…
Князь нервно заметался из угла в угол. Торвен упустил момент, когда пистолеты исчезли из его рук — видимо, спрятал-таки под шинель, изыскал местечко.
— «Органический статут» читали?! То ж чистое глумление над шляхтой! Не желаете пятки лизать? — в Сибирь, на вечное поселение! Воевод — на виселицу, вместо них сядут губернаторы…
Взлетев на нос, окуляры скрыли лихорадочный блеск глаз.
— Ничего, пан Торвен! Еще Польска не згинела! Грядет гнев Божий! Каждый честный патриот станет орудием в руке Его!
— Опомнитесь! — Зануда еле дождался, пока в горячечной речи князя возникнет пауза. — Это безумие!
— Безумие?! Нет! То кара Божья!
И Волмонтович, как ветром подхваченный, вылетел из гостиной. Лишь глухо хлопнула входная дверь.
— Rassa do! — в сердцах выругался Торвен. — Мало мне одного Пупека…
Растерян и подавлен, он обернулся к Пин‑эр, ища совета. «Надо ждать», — беззвучно шевельнулись губы китаянки. В подтверждение она легонько хлопнула ладонью по дивану.
— Вы правы, фрекен, — согласился Зануда. — Все, что мы можем, — это ждать гере Эрстеда. Ну разве что еще читать из «Гамлета»…
И, мрачен, как туча, он начал монолог Полония:
— Итак, ваш сын безумен; нам осталось
Найти причину этого эффекта,
Или, верней, дефекта, потому что
Дефектный сей эффект небеспричинен.
Вот что осталось, и таков остаток…
3
— Лейтенант?! Фрекен Пин‑эр?! Вот так сюрприз!
Андерс Эрстед был шумен, бодр и слегка навеселе: макинтош нараспашку, щеки горят румянцем, глаза блестят. Похоже, дело шло на лад — естествознание, источая аромат ямайского рома, распространялось наилучшим образом.
— Какими судьбами?!
— Недобрыми, полковник. Ты в курсе, что Эминент в Петербурге?
Перемена настроения у Эрстеда случилась так быстро, что Зануда испугался: не подхватил ли полковник княжеское помешательство? Миг — и на Торвена глядел совсем другой человек. Трезвый, собранный; скулы затвердели, меж бровей обозначилась знакомая складка.
Не сняв макинтош, Эрстед присел к столу.
— Ты уверен?
— Я уверен, что они выехали из Парижа сюда. И вряд ли задерживались в пути.
— Они?
— Фон Книгге слишком велик, чтобы ездить без свиты.
— Думаешь, он явился по мою душу? — криво ухмыльнулся Эрстед. — Что, если у него другая цель? Галуа, Карно… Кто следующий? Проклятье! Я понятия не имею, на кого он мог нацелиться в Петербурге!
Зануда тихонько вздохнул. Да, в этом был весь полковник.
— Цель Эминента — ты. И не увиливай…
На стол лег лист бумаги, покрытый иероглифами. Оказывается, дочь мастера Вэя тоже зря времени не теряла. Эрстед стал читать, морща лоб — его познания в китайском были далеки от совершенства.
— Фрекен Пин‑эр считает, что следует нанести удар первыми. Затевая бой, надо стремиться к скорой победе, иначе оружие напрасно затупится. Это из Сунь-Цзы, фрекен?
— Я хотел сказать то же самое! — поразился Торвен.
Карандаш вновь забегал по бумаге. Зануда и не предполагал, как далеко продвинулось изучение китаянкой европейских языков. Сам он за столь краткий срок вряд ли освоил хотя бы азы иероглифики.
«Epoux et épouse — commun bodhiszattva. Me — bonheur».[37]
Торвен отчаянно покраснел.
— И как вы себе это представляете? — поинтересовался Эрстед, списав румянец юнкера на возбуждение перед боем. — Устроим пальбу с рукопашной возле Адмиралтейства? Меня не радует перспектива провести остаток дней в Сибири! Ты еще предложи вызвать фон Книгге на дуэль!
— Дуэль? — задумался Торвен. — А что? Где-нибудь за городом…
— Сперва Эминента нужно разыскать. Думаешь, это просто? Особенно если он не захочет, чтобы его нашли. Кроме того, вызови я фон Книгге, выбор оружия останется за ним. А вдруг он предложит дуэль на ядах? На каких-нибудь «жезлах Анубиса»?
Встав навытяжку, Торбен Йене Торвен щелкнул каблуками. Искалеченная нога не посмела перечить — послушалась, как миленькая.
— Дуэль отменяется, полковник. Будем сидеть сложа руки и ждать, пока Эминент превратит нас в буйнопомешанных… Святая Агнесса! Князь! Как же я сразу не сопоставил…
— Что именно?
— Два часа назад он умчался неизвестно куда. А перед этим вел себя хуже Гамлета. Размахивал пистолетами, спасал Польшу… Я никогда не видел князя столь неуравновешенным.
— Думаешь, это влияние фон Книгге? — Эрстед нахмурился. — Ты прав, в последнее время князь сам не свой. То прострация, то
