– ...благородно взять на себя вину за преступление, которого ты якобы не совершал? Прощай, Рональд! – И она гневно отвернулась, словно собираясь вернуться в дом.
– Подожди, Энид! Чего ты хочешь?
Энид резко обернулась на месте, глаза ее полыхнули.
– Чего я хочу? Что ж, слушай. Ты должен явиться к командиру полка и сказать правду! Постарайся, чтобы тебе поверили.
– Моя дорогая...
– И не называй меня своей «дорогой»!
– Прости... Но так трудно молчать о чувствах, переполняющих сердце! Клянусь, Энид, я выполню твое требование. Но сперва я должен отыскать брата. Я ищу его день и ночь, не брезгуя местами, которые стыжусь упоминать в присутствии дам... Но он всегда исчезает у меня из-под носа. Ужасно боюсь, что он совершит что-нибудь непоправимое, что до меня дойдет весть о трупе, выуженном из Нила или подобранном в каком-нибудь мерзком притоне...
Он поперхнулся и закрыл лицо руками. Однако Энид осталась невозмутима.
– А ты не бойся, Рональд, – произнесла она холодно. – Вернее, не питай напрасных надежд. Я жду тебя с документом, подтверждающим, что твой брат признан невиновным.
– И что тогда? – Он поднял голову. В глазах у него стояли слезы. – Что тогда, Энид?
– Я ничего не обещаю, – проговорила она дрожащим голосом. – Но тогда ты можешь прийти.
– О, Энид!.. Я приду! Дорогая моя Э...
Девушка юркнула в дом, захлопнув дверь перед носом кавалера. Дверь вряд ли остановила бы Рональда, не окажись на его пути моего дорогого супруга.
– Нет-нет, – проворковал Эмерсон тоном, который легковерные на свою беду принимают за признак добродушия и симпатии. – Если вы запамятовали, я вам напомню: джентльмен не навязывается леди, ежели та не жаждет его знаков внимания. У нас тут с приличиями строго, знаете ли.
– Она жаждет! – возразил Рональд, лихорадочно сверкая глазами. – Еще как жаждет! Вы не знаете Энид, профессор! Она всегда меня оскорбляла. Это повелось с самого детства. Так она демонстрирует свое расположение.
– Какой экстравагантный способ! Никогда о таком не слыхивал.
– Надеюсь, меня поддержит миссис Эмерсон. – Рональд оглянулся, по лицу его гуляла дурацкая улыбка. – Вы ведь знаете, миссис Эмерсон, что некоторые молодые особы обожают мучить тех, кого любят. Точно так же Энид обращается с Дональдом. Вы наверняка были тому свидетельницей.
– Будь у меня возможность наблюдать их вдвоем, я бы непременно обратила на это внимание, – ответила я не очень любезно. Этот нахальный юнец явно считал меня своей союзницей. – А теперь, мистер Фрейзер, рискуя показаться невежливой, я предлагаю вам удалиться.
Рональд округлил глаза:
– Что ж... Я убедился, что Энид в безопасности. Отныне у меня одна забота – мой брат, мой бедный, страдающий брат. Энид всегда принимала его сторону. Она нежна с ним, как сестра. Он совершил дурной поступок, но уже понес суровое наказание. Теперь я должен найти его и вернуть домой. Мы вместе будем отражать невзгоды, на которые так щедра жизнь. Мне бы только с ним поговорить! Я бы напомнил ему о счастливых днях детства, о наших невинных играх, о том, как мы прятались на заре в камышах, наблюдая за птицами...
– Нет, это невыносимо! – простонал Эмерсон как бы про себя. – Сначала он блеет, как овца, всхлипывает и пускает пузыри, потом что-то лепечет про детство и про птичек, причем не стесняется самых затасканных, слюнявых штампов! Спокойной ночи, мистер Фрейзер. Скатертью дорога!
Даже Рональд Фрейзер не сумел бы превратить этот афронт в обычное вежливое напутствие. Однако все же попытался: наклонившись к моей руке, он прочувственно поблагодарил за приют, который мы предоставили его нежной, хрупкой крошке...
Услышав последнюю фразу, Эмерсон не выдержал и перешел от слов к делу. Если бы не проворство молодого человека, его бы оторвали от земли и швырнули на седло, как куль.
Когда Рональд Фрейзер умчался прочь, Эмерсон гневно потребовал, чтобы Абдулла наконец запер ворота.
– Если сюда еще кто-нибудь сунется, целься в голову и жми на курок, – распорядился мой ненаглядный, после чего вспомнил обо мне: – Долго ли до ужина, Пибоди? Я чудовищно проголодался.
– Да, денек получился хлопотный. Сядь, Эмерсон, и выпей-ка еще чаю. Я мигом вскипячу воду.
– Нет уж, предпочитаю виски. Составишь мне компанию, Пибоди?
– Да. А куда все подевались?
– Фрейзер – наш Фрейзер, – наверное, бездельничает где-нибудь в укромном уголке. – Эмерсон подобрал искалеченное кресло и подверг его внимательному осмотру. – Ножка сломана... Далась этим братцам наша мебель!
– И не говори, Эмерсон!
– Юная особа, если я хоть немного разбираюсь в юных особах, безутешно льет слезы в своей комнате. Надо сказать, любимое занятие юных особ в состоянии душевного смятения... Не знаю, говорил ли я тебе, Пибоди, что одна из причин, почему я тебя обожаю, – это твоя склонность дубасить кого ни попадя зонтиком, вместо того чтобы упоенно рыдать в подушку. Привычка заливаться слезами крайне действует на нервы.
– Совершенно с тобой согласна, Эмерсон. Значит, нам осталось проверить, что делает Рамсес, и спокойно...
– Я здесь, мама! – крикнул Рамсес, выскакивая из дома с бутылкой виски и рюмками на подносе. Вручив поднос Эмерсону, он продолжил: – Я все слышал через трещину в двери, но не показывался, чтобы не прерывать вашу интересную беседу. Но раз я здесь, мы можем обсудить все последствия недавнего разоблачения и их значение для главной беспокоящей нас проблемы. Я имею в виду, конечно...
– Господи, Рамсес! Значит, в дополнение к остальным твоим проказам, ты еще и шпионишь? – вскричала я. – Подслушивать под дверью недостойно.
– Зато как полезно! – возразил Рамсес, подавая Эмерсону рюмку. Его никогда не покидает надежда, что отец по рассеянности нальет и ему рюмочку, а я по рассеянности позволю выпить. Вероятность, что то и другое произойдет одновременно, крайне мала, но Рамсес давно познакомил меня со своим девизом – «Попытка не пытка».
В этот раз его опять ждало разочарование. Эмерсон протянул рюмку мне.
– Не пойму, – сказал он задумчиво, – как Рональд Фрейзер догадался, что его пассия находится у нас. Он не показался мне человеком больших умственных способностей.
– Может, заметил ее вчера?
– Не исключено. Ну, Пибоди, кто, по-твоему, виноват – Дональд или Рональд?
– Ты еще сомневаешься? Ведь Энид говорила...
– Говорила. Но это всего лишь слова девушки против слов обоих братьев. Куда такой пушинке против тяжеловесов?
С точки зрения логики Эмерсон был прав, не со всех остальных точек зрения – нет. У меня не было рациональных доводов, зато я всегда вооружена глубоким знанием человеческой натуры, а это куда более эффективное оружие, чем логика. И сие знание подсказывало мне, что при разговоре с Эмерсоном лучше не размахивать своим излюбленным оружием.
– Конечно, любовные дела в треугольнике – любопытная и трогательная тема, но поиски – только не сердись, Эмерсон! – Гения Преступлений куда важнее. Ключом к разгадке могут стать признания отца Теодора. Вдруг в деревне найдется кто-нибудь, способный поведать кое-что интересное?
Рамсес незамедлительно потребовал разъяснений. Эмерсон рассказал ему о соблазнении отца Теодора, ограничившись, правда, упоминанием коньяка и ни словом не обмолвившись о прочих грехах.
– Гм... – Рамсес задумчиво поджал губы. – Это происшествие бросает интригующий свет на личность преступника, но я не усматриваю в нем полезной информации. Если бы я сам допросил священника...
– ...то узнал бы не больше, чем мы, – закончила я за него. – Такому юному собеседнику отец Теодор постеснялся бы сознаться даже в том, в чем сознался нам. Твой папа прав: Гений Преступлений...
Эмерсона передернуло.
– "Гений"!.. От этого словечка так и несет благоговением!
– Ничего благоговейного в этом имени не вижу! Но если оно тебя так раздражает, согласна называть его Сети. Кстати, очень любопытная кличка... Вот бы понять, почему он ее выбрал!
Эмерсон презрительно фыркнул:
– Лично мне на это наплевать!
– Тем не менее мамочка подняла очень важную тему, – встрял Рамсес. – Мы знаем, что этого человека отличает своеобразное чувство юмора и желание подразнить соперника. Что, если и кличка – шутка и одновременно вызов? Тогда...
– Вряд ли, Рамсес. Скорее прозвище говорит о поэтичности натуры, о богатом воображении. Мумия Сети Первого очень красива (для мумии, конечно). Вспомним и сравнение Сети со львом в долине...
– Какие глупости, Пибоди! – не вытерпев Эмерсон.
– Склонен согласиться с папочкиным определением, – поддакнул Рамсес. – Но только по сути Языковое оформление оставляет желать лучшего. Я проявил бы сыновью непочтительность, если бы отозвался в подобных выражениях об умственных способностях одного из родителей, тем более...
