–?Мы с Андрюхой не успели все к твоему возвращению приготовить...
–?Мама не возвращается. Она остается у меня, – пояснил Алекс как нечто само собой разумеющееся.
Несколько мгновений Динка сосредоточенно молчала, переваривая полученную информацию, потом обняла мать, поцеловала в щеку и сказала:
–?Вот и хорошо. А то у нас с Андрюхой не нашлось глаженой простыни для тебя – лентяйничали, не очень-то занимались хозяйством, а когда спохватились, поздно было затевать глажку.
Теперь задумалась Каролина. Приписать эти слова о простыне, вместо поздравления, наивности Динки? Что-то плохо верится... Значит, не сдержалась и уколола – но почему? Неужели она все же права в своих подозрениях и Динке нравится Алекс настолько, что даже сейчас это проявилось? В таком случае понятен и ее поспешный отъезд из Италии в Москву.
Каролина обняла за плечи дочь и шепнула:
–?Я ужасно боюсь...
–?Чего? – немедленно среагировала Динка.
–?Не чего, а кого. Мать и бабушку...
–?Чушь какая, – сказала мудрая взрослая дочь и добавила философски: – Бояться надо себя.
...Встреча была торжественной.
Инна вышла к машине в сопровождении горничной Маши и кухарки, как королева со своей свитой. Она была в шелковом платье, которое вновь входило в моду после долгого пребывания в забытьи, элегантная, с легким макияжем на лице, с относительно скромными, но явно очень дорогими – Каролина женским взглядом мгновенно определила это – бриллиантовыми серьгами на тонких платиновых нитях, чуть покачивающимися в ушах. Она обняла сына, мазнула губами по щеке Каролину, сдержанно поздоровалась с Динкой и улыбнулась Андрею.
–?Милости прошу, – широким жестом указала на новую, роскошную парадную дверь. Она сделала небольшой ремонт, заменила старую, о чем давно мечтала, и теперь с интересом ожидала реакции Алекса. Но Алекс был занят Каролиной, вдруг оробевшей.
–?Анатолий Андреевич, не откажите в любезности, вещи занесите в гостевые комнаты на второй этаж, вы знаете, – распорядилась Инна. – Маша, помоги Анатолию Андреевичу, не стой. – И к Каролине: – Вам не трудно будет подниматься на второй этаж после операции?
«Так, первая парфянская стрела», – подумала Каролина. Страх улетучился, и она ответила как можно более жизнерадостно:
–?Что вы, Инна Евгеньевна, когда мы были на море, то гуляли даже по скалистому берегу...
В прихожей их встретила бабушка Берта Витальевна. Несмотря на свои восемьдесят лет, прямая, седая, с чуть подкрашенными в голубой цвет, хорошо уложенными в причудливую прическу волосами, в строгом закрытом платье, заколотом у шеи старинной – это Каролина тоже отметила – камеей, с изуродованными артритом пальцами, унизанными кольцами. Она внимательно оглядела Каролину, обняла, прижалась на мгновение нежной, несмотря на морщины, щекой к щеке, и обратила свое внимание на Динку. Что-то ее заинтересовало в Динке, она скупо улыбнулась, рассматривая ее, и сказала, что именно так она себе и представляла манекенщиц.
–?Она не манекенщица, бабушка, – сказал Алекс.
–?Я знаю, – ответила Берта Витальевна. – Но могла бы ею быть. Очень хорошая профессия. Из манекенщиц, как я читала, выходят в жены олигархов или во владелицы модельного бизнеса. Я думаю, деточка еще найдет своего Кардена.
–?У Кардена уже есть Майя Плисецкая, – не совсем к месту заявила Динка, не умеющая долго молчать. – А в жены олигарху я не хочу и не собираюсь.
–?Майя Плисецкая великая балерина, но я ее не люблю. Она слишком много говорит о своем величии, – изрекла бабушка и пригласила всех в ванную освежиться с дороги.
–?А затем – к столу, – перехватила инициативу Инна Евгеньевна.
Торжественный обед прошел без парфянских стрел и мелких колкостей. Берта Витальевна задала, правда, один скользкий вопрос:
– Когда будет свадьба? – но Алекс отшутился:
–?Не волнуйся, бабушка, тебе мы сообщим второй.
–?Почему второй? – последовал умело запрограммированный им вопрос бабушки.
–?Потому что первой узнает мама.
Завершилось все сюрпризом не только для всех, но и для Каролины. Алекс перешел из столовой в гостиную, все за ним последовали, а он сел за рояль, и только тут Каролина увидела, что на полированной крышке кабинетного «Блютнера» лежит ее скрипка. У нее замерло сердце. Она застыла, издали разглядывая футляр. Она отлично помнила, что он был раздроблен... Нет, целый, но безусловно, ее собственный. Она сделала несколько стремительных шагов к роялю, схватила футляр, достала скрипку, придирчиво осмотрела – ни малейших следов страшного увечья. Не то что у нее, вспомнила она шов на бедре.
–?Как это возможно? – только и смогла спросить она, разглядывая лакированное тело своей «подруги». Не осталось ни намека на страшные щели. Она пробежала чуткими пальцами по струнам, и сочный звук наполнил комнату.
Алекс сделал приглашающий жест рукой, в такой обстановке отказываться было невозможно, она подошла к роялю, взяла ноту, настроила скрипку, осторожно, словно боясь, что вдруг все рассыплется, оказавшись просто миражом, опустила смычок на струны и заиграла...
Наградой ей были каменные лица двух женщин.
После долгих ласк и бурной близости Каролина спала как убитая, без мыслей и сновидений. Только один раз среди ночи внезапно проснулась, проверила, рядом ли Алекс, положила руку ему на плечо и вновь провалилась в здоровый крепкий сон.
Глава 18
В самом начале сентября на Москву обрушились дожди. В первый день все почувствовали облегчение – как по волшебству, унесло отвратительный, замешанный на выхлопных газах и тонкой строительной пыли московский смог, листва деревьев, еще не начавшая желтеть от жары, словно умылась, стала вдруг зеленой и праздничной, и даже нависшие над самыми крышами высоток лохматые тучи не портили радостного ощущения. Но утром следующего дня дождь продолжился, и праздничность стала отступать перед его монотонностью, на третий день сырость начала проникать в квартиры, влажные вещи не успевали за ночь высохнуть, и все в природе приобрело какой-то серый, блеклый вид.
Настроение стало под стать дождливой погоде, и казалось, что уже никогда не проглянет сквозь тучи солнышко...
А может быть, причина совсем в другом?
Всю ночь после импровизированного и абсолютно неожиданного концерта Инна не сомкнула глаз.
Ее душила ярость. Она никогда раньше не думала, что может так яростно ненавидеть и, что греха таить, – по-бабьи завидовать. В этой зависти прихотливо сплелось материнское чувство к сыну, влюбленному бог знает в кого, и чувство женщины, долгие годы ради сына отказывавшей себе в плотских радостях, соглашавшейся на суррогат. Во имя чего? Зачем он устроил этот концерт в первый же день? Демонстрировал? Что, таланты кабацкой скрипачки? А она ждала, что он расскажет о картинах, купленных в загадочном, романтичном замке где-то в горах Тосканы... «Господи, что они там делают, сколько можно спать?»
