— Ты мудра, Проснувшаяся. Недаром на твоем прекрасном лице я вижу морщины забот и знаний.
Я холодею. Мне все думалось, что это мне лишь кажется. Теперь же Первая Мать Рона подтверждает мои опасения.
— Мудростью этой я обязана своему Инко, только ему.
Первая Мать Рона оглядывается на меня. Я почтительно склоняю голову и говорю:
— Земляне не забыли своего долга марсианам, которые предотвратили столкновение Земли с Луной. Подлинное добро всегда обернется добром для тех, кто его делает.
— Вот как ты думаешь!
— Эра недаром говорила о предотвращении грядущего потопа на Земле.
— Она вполне может сменить меня на посту Первой Матери, когда совсем вернется к нам на Марс.
И Первая Мать дала сигнал надеть скафандры.
Нависавшие своды в каменных потеках терялись в темноте. Под ними размеренно, лениво колыхалось, наступая и отступая, Море Смерти. Испарения над ним были ядовиты. Но их не было видно, сама же жидкость казалась темной в свете холодных факелов.
Мы с Эрой уже знали, что эта мертвая влага нескончаемым потоком выбрасывается из новых вулканов, где превращается в летучий газ водород и устойчивый азот, основу будущей атмосферы Нового Марса.
Полвека день и ночь из Моря Смерти через неисчислимые жерла под огромным давлением извергались струи этих газов.
— Поток Жизни, — говорит про них Эра Матери Роне и вдруг поступает совершенно неожиданно, не как будущая преемница руководительницы марсиан. Она сбрасывает герметический шлем, ее волосы рассыпаются по плечам, и я с ужасом вижу в свете холодных факелов седые пряди.
Эра снова надевает шлем и говорит:
— Таков был обычай моей юности, Первая Мать Рона. Инко подтвердит. Не было у нас более любимого упражнения, чем ныряние в отравленную атмосферу Мара и бег в пустыне. Здесь, на берегу Моря Смерти, я хотела отдать дань этому смелому спорту, на который не решалась в молодости. Иначе как мне стать тебе помощницей?
Первая Мать Рона была настолько ошеломлена поступком Эры, что ничего не возразила ей.
Тяжел был подъем из невероятных, глубин, занявший не один день. Я вдруг почувствовал, весь груз лет, как я хотел бы сбросить его ради юной Эры, у которой морщины забот и знаний появились здесь, в марсианской глубине.
Встревоженный, поднимался я, по-прежнему идя следом за Эрой и Первой Матерью Роной, стараясь размеренно дышать, как во время физических упражнений.
И началась наша с Эрой жизнь среди марсиан. Нам отвели одну из каменных келий, где мы оставались одни.
— Ты знаешь, Инко, я так хотела бы дожить до мига, когда мариане смогут без скафандров выйти наружу и жить на поверхности: не в пещерах, а в домах, как на Земле.
Я понимал, слишком хорошо понимал свою Эру. Она заметила в себе то, что я лишь начал подозревать. Недаром все дольше и дольше просиживала она при свете холодного факела перед зеркалом.
Она старела у меня на глазах. Старела с непостижимой быстротой. Боюсь, что наши друзья Земли Неон и Даль и другие не узнают ее, помня прекрасное лицо спящей в саркофаге.
Конечно, она и теперь казалась прекрасной, но ее красота стала зрелой.
— Не расстраивайся, мой Инко, — говорит она с улыбкой. — Ты боялся, что вставшие между нами полвека будут барьером. Видишь, сама природа уничтожает этот барьер. Я просто приближаюсь к тебе по возрасту, чтобы быть счастливой.
Эти слова звучат для меня угрозой.
Я решаю, что жизнь в глубинном Городе с его затхлой искусственной атмосферой губительна для Эры. Надо тотчас увезти ее назад на Землю.
Первая Мать Рона, выслушав мои опасения, соглашается.
— Я хотела, чтобы она сменила меня, — говорит она, и в ее словах я угадываю странный для меня смысл.
Одновременно это звучит и разрешением увезти ее.
Я даю радиограмму на Землю Далю и получаю ответ: корабль МАРЗЕМ-119 вылетает за нами.
В назначенный день мы видим через перископ, как опускается на зеленую равнину серебристая башня корабля.
Первая Мать Рона с печальной улыбкой провожает нас:
— Боюсь, что двойная тяжесть скорее повредит, чем поможет Эре, — на прощание говорит она тихо, только мне.
Эра держится бодро. Обнимает Рону, прощается с дежурными шлюзовыми марсианами, и мы вместе с нею в легких земных «аквалангах» выходим из шлюзов на берег знакомого озера. До корабля отсюда не так далеко.
Эра оглядывается вокруг, словно впитывая в себя красоту нового, рожденного здесь мира, и замечает в небе темную тучу, вдруг скрывшую солнце. Стаи белых птиц мечутся перед нею, как подхваченные вихрем хлопья.
И сразу же мутные космы дождя преграждают нам путь. Еще мгновение, и они бьют нас по лицу, стекают струями по плечам и одежде: мою бороду хоть выжимай.
Дождь на Марсе! То, что на Земле казалось бы угрюмым, непогожим, здесь вселяет веселье.
Эра, очевидно, поддается этому настроению. Она прыгает под дождем, потом бежит к кораблю.
Но что это? В приступе восторга или безумия Эра срывает с себя маску, забыв, что она не на Земле! И она бежит к кораблю от того же самого, теперь залитого водой кратера, от которого полвека назад бежал я без скафандра по песчаной пустыне.
Я никогда не переставал бегать, несмотря на свой возраст. Напрягая все силы, гонюсь за нею, но отстаю, задыхаюсь, и тревога сжимает мое колотящееся сердце.
Она не может долго бежать без дыхания, как я когда-то. И по мокрой траве бежать труднее, чем по песку.
И я вижу, как Эра падает сломленной тростинкой.
Задыхаясь, изнемогая от усталости, со слезами, смешанными со струями дождя на лице, я добегаю до нее.
Она лежит в изумрудной влажной траве. Наше маленькое, но яркое солнце снова выглянуло из-за туч и заставило сверкать капельки влаги на ее полуседых волосах. По ее осунувшемуся, застывшему лицу текут не дождевые струи, а слезы!..
С трудом став на колени, одеваю на нее маску и приступаю к искусственному дыханию.
Зачем она так сделала? Зачем?
Кто поймет земную женщину или марсианку до конца?
Космонавты в скафандрах подбегают к нам, и мы втроем несем ее к кораблю.
И, несмотря на половинный земной вес, она кажется тяжелой.
Только в корабле Эра приходит в себя, оглядывается, плачет и говорит:
— Инко, родной мой Инко! Как хорошо!
Эти слова становятся сигналом к старту.
Состояние невесомости приносит ей облегчение. Но ничто не может омолодить ее усталое, увядшее за время пребывания на Марсе лицо.
Я надеюсь только на Землю, на нашу вторую родину.
