– Мне самой трудно в это поверить, но я веду поистине монашескую жизнь. Это меня убивает, – призналась Серена.
Габриэль понимающе улыбнулась. Подумав о тех мгновениях, когда ее охватывал соблазн уступить Рэдфорду, она с сочувствием произнесла:
– Меня тоже. Но как только я вспоминаю о Гэвине, то вижу, что именно так и следует себя вести. Даже будь иначе, с кем прикажешь крутить романы? В Сайгоне только два типа мужчин: толстобрюхие журналисты да измученные триппером солдаты.
Подруги залились смехом и торопливым шагом отправились в ресторан «Континенталя», собираясь приступить к очередной трапезе – как обычно, в меню будет невероятно жилистое воловье мясо и рис.
Вскоре их жизнь потекла по заведенному распорядку. Игнорируя явную неприязнь Майка Дэниелса, Серена проводила в приюте дни напролет. Она коротко подстригла ногти и удалила с них лак, а волосы перехватила тонкой резинкой. Она забыла о своих мини-платьях, сапогах и босоножках на высоком каблуке и носила теперь более практичные джинсы, футболки и туфли на плоской подошве.
Габриэль продолжала устанавливать связи с людьми, входившими во Вьетконг либо сочувствовавшими ему, надеясь со временем познакомиться с кем-нибудь, кто мог бы предоставить ей сведения о Дине. Это была непростая задача. Вьетнамец, признавшийся в принадлежности Вьетконгу либо сочувствии партизанскому движению, рисковал свободой, а то и головой. Однако по мере того как становилось известно о ее родственных связях с Динем, Габриэль медленно, но уверенно завоевывала определенное доверие. И все же никто не мог сказать ей, где находятся Динь и Гэвин и живы ли они вообще.
На Рождество обе подруги получили по открытке и длинному письму от Эббры. В конце января, когда Габриэль уже почти решила, что не сможет жить без крошки Гэвина, и стала предпринимать кое-какие шаги для его переезда в Сайгон, Вьетконг начал новогоднее наступление.
Габриэль и Серена спали в своем номере в «Континен-тале», когда их разбудил грохот стрельбы и разрывов.
– Черт возьми! Это совсем рядом! – воскликнула Серена, рывком усевшись в кровати и включая ночник. – Такое чувство, будто бой идет у стен отеля, на площади.
– Это невозможно, – сонным голосом отозвалась Габриэль. – Который час?
Серена посмотрела на свой маленький походный будильник:
– Половина третьего.
Сквозь треск непрекращающейся стрельбы послышался звук взрыва, от которого зазвенели стекла. Глаза Габриэль широко распахнулись.
– Кажется, ты права! Действительно, это на площади.
Подруги отбросили одеяла и подбежали к окнам. В полумраке виднелись люди, которые вылезали из канализационных люков и бежали к концу улицы Тюдо по направлению к посольству США. Пока Селена и Габриэль следили за ними, с южной стороны на площадь хлынули американские солдаты, стреляя на бегу. По стенам «Континенталя» застучали первые пули, и женщины торопливо отступили в глубь комнаты.
– Что происходит, черт побери? – выдохнула Серена, сбрасывая ночную рубашку и натягивая джинсы и футболку.
– Это Вьетконг, – ответила Габриэль, мечась по комнате в поисках нижнего белья и лифчика. – Вьетконговцы пробрались в город и пытаются его захватить!
Три следующих дня, пока продолжались яростные схватки между Вьетконгом и американскими и южновьетнамскими силами, Серена и Габриэль не могли покинуть отель. Серена предприняла несколько отчаянных попыток выйти наружу, желая удостовериться, что персонал и воспитанники приюта в безопасности, но всякий раз ее загонял обратно прицельный огонь.
Третьего февраля ей наконец повезло. Снайперская стрельба по-прежнему не утихала, гремели взрывы, но, перебегая от здания к зданию, растрепанная и задыхающаяся, Серена все же сумела добраться до приюта.
Здесь были отключены вода и электричество.
– Одному Богу известно, сумеем ли мы выжить, если бои будут продолжаться, – сказала ей Люси. От усталости ее лицо превратилось в пепельно-серую маску. – У нас заканчиваются раствор хинина и запасы продуктов, которые сумел доставить доктор Дэниелс. Всякий раз, выбираясь из приюта за водой, он рискует жизнью.
Когда Дэниелс отправился в очередной поход за припасами, Серена пошла с ним. Он не поблагодарил ее за помощь, но с этой минуты в его отношении к ней появилось скупо отмеренное уважение.
– Он перестал презирать меня, – с удивлением сказала Серена Габриэль. – Теперь он ограничивается грубостью...
После того как пик противостояния был пройден, подруги получили по письму от Эббры, Габриэль – послания от Рэдфорда и Мишеля, а Серена – от Чака.
– Кажется, ты говорила, что Уилсон отказался поддерживать с тобой связь, – с любопытством заметила Габриэль.
– Да, действительно. Но это было до нашей встречи. – Серена положила письмо в ящик гардероба.
Чак Уилсон продолжал ставить ее в тупик. Всякое воспоминание о нем имело эротическую окраску. Порой Серена жалела, что ей не хватает решимости написать Чаку и прямо спросить, мешают ли ему ранения заниматься любовью. А если нет? Что она будет тогда делать? Серена так и не нашла достойного ответа на этот вопрос. Она лишь понимала, что не в силах выбросить Чака из своих мыслей и что его письмо доставило ей радость.
Послание Мишеля ошеломило Габриэль, а письмо Рэдфорда – огорчило. Мишель подробно рассказывал ей об успехе одной из их песен времен «Черной кошки». Габриэль сочинила стихи, Мишель положил их На музыку, а группа с заменившей ее певицей записала на пластинку. Композиция поднялась в британских поп-чартах до тридцать пятого места, и ее тут же исполнил знаменитый английский певец. Эта вещь принесет нам целое состояние, – с восторгом писал Мишель. – Еще три наши песни проданы известным исполнителям, и скоро выйдут пластинки. Ты могла бы прославиться как певица, Габриэль, но теперь я вижу, что ты могла бы стать знаменитой в роли автора!
Письмо Рэдфорда оказалось коротким до лаконизма. Он лишь желал знать, когда, черт побери, Габриэль вернется домой.
31 марта, когда президент Джонсон выступил по американскому телевидению с сообщением о том, что не намерен выставлять свою кандидатуру на повторные выборы, Габриэль находилась неподалеку от демилитаризованной зоны. Приятель Нху, журналист, рассказал ей о человеке, который служил в северовьетнамской армии под началом Диня, оставил службу из-за ранений и теперь проживал в родной деревне в нескольких милях к югу от семнадцатой параллели. Габриэль в сопровождении одного из новых друзей-вьетнамцев немедленно отправилась в путь по истерзанным войной землям.
Она вернулась в Сайгон 6 июня, в тот самый день, когда Роберт Кеннеди был застрелен в лос-анджелесском отеле «Амбассадор».
