деньги, но ничего не добьешься. Девочка — наша дочь, и она должна жить в своем доме.
— Ее дом здесь, — возразила Энграси, — и ты, кажется, забыл, почему она живет у меня и при каких обстоятельствах здесь оказалась.
Хуан невозмутимо посмотрел на нее, и на секунду ей показалось, что перед ней стоит Росария.
— Любой судья поймет, что мать была нездорова и не могла заботиться о дочери. Мы приняли это болезненное решение ради ее же блага. Ты знала это, и ты согласилась, чтобы Амайя временно пожила у тебя, пока Росария выздоравливает.
Лицо Энграси исказилось от гнева.
— Нет, ты привел ее ко мне не потому, что Росария больна, а потому, что она издевалась над ней, унижала ее и запугивала.
— Росария плохо себя чувствовала, — повторил брат как заклинание.
— А ты, ее отец, ничего не делал. Ты ничего не делал, когда она заставила ее изображать мертвую девочку. Ничего не делал, когда видел, как жена просыпается ночью, идет к постели и пугает ее, ничего не делал, когда она обкорнала ей голову ножницами…
Хуан взорвался.
— Она была больна! — крикнул он.
Энграси и бровью не повела.
— Ты ничего не сделал, потому что удобнее было закрыть глаза и подождать, пока не станет слишком поздно. Пока она наконец не…
— Это был несчастный случай! — снова крикнул брат.
— Ничего подобного! — крикнула она в ответ изо всех сил.
Хуан зажмурил глаза и стиснул зубы. Когда он заговорил, голос его дрожал от отчаяния:
— Нет, Энграси. Я много думал об этом, и все-таки это был несчастный случай.
Энграси снова подошла к брату и угрожающе ткнула пальцем ему в грудь.
— Ты говорил мне совсем другое в ту ночь, когда привел Амайю. Нет, Хуан. Про несчастный случай ты рассказал людям, которые видели, как ты выходил из пекарни с девочкой на руках и она была без сознания, вся перепачканная мукой. Ты говорил, что девочка оступилась и упала в корыто, ударившись головой. Это чертово вранье, но ты всем рассказывал эту историю и, похоже, сам в конечном итоге в нее поверил.
Каждое слово Энграси сопровождала обвиняющим тычком пальца.
— Когда ты принес мне Амайю, ты сел вон там, — сказала она, указывая на лестницу, — и признался в том, что произошло. Может, ты забыл об этом, но я — нет.
Хуан заплакал.
— Я видела Амайю и помню, как она выглядела тогда: раненая, измученная, испуганная… Прошли месяцы, пока она не научилась засыпать одна, не просыпаясь посреди ночи от собственного крика, так что ты можешь рассказывать эту чертову ложь кому угодно, кроме меня.
Хуан побледнел; казалось, он вот-вот потеряет сознание.
— Девочка забыла про это, — прошептал он, шмыгая носом. — Росария тоже. Почему бы и тебе об этом не забыть?
Энграси горько улыбнулась и покачала головой.
— Я знаю тебя, Хуан. Ты порядочный человек, но трус. Это не преступление, особенно если ты перестанешь верить в чужое вранье и идти на поводу у тех, кто желает другим зла. Подумай об этом.
Хуан вытер слезы рукавом своего воскресного пиджака.
— Я не хочу больше об этом говорить, — сказал он, поворачиваясь к двери.
— Подожди, у меня есть для тебя кое-что, — сказала Энграси и потянула за тонкую цепочку, которую носила на шее. Затем наклонилась, чтобы висевший на ней маленький ключик дотянулся до ящика. Оттуда она достала большой конверт и положила на стол рентгеновский снимок человеческого черепа, маленького черепа.
— Что это? — спросил он, подходя ближе.
— Когда ты привел ко мне Амайю, она почти не разговаривала. Было видно, что она в шоке. Я никогда не доверяла этому доктору Идальго. Я боялась, что у нее внутренняя травма, и помимо невролога, как я уже упоминала, отвела ее к знакомому врачу-патологу, который сделал точную реконструкцию того, что случилось в тот день. Вот, — сказала она, указывая на тонкую белую линию на рентгеновском снимке. — Первая травма нанесена тяжелым тупым предметом, девочку ударили сбоку. Еще у меня есть рентген пальцев ее правой руки, сломанных при самозащите: она пыталась остановить удар. А вот и второй удар, от которого она уже не сумела защититься и упала на пол без сознания. Третий удар пришелся по тому же месту, но сверху и с гораздо большей силой. Край стального валика проломил ей череп. — Она впилась обвиняющим взглядом в глаза Хуана. — Росария собиралась ее убить, и у нее почти получилось.
Хуан смотрел на рентгеновский снимок на столе, и вид у него был такой, как будто с ним сейчас случится удар.
Энграси вытряхнула остальное содержимое конверта. Рентгеновские снимки, фотографии, подробный отчет.
— На шее у Амайи была ссадина, образовавшаяся от шнурка, на котором висел ключ, когда Росария его сорвала. Ключ со всей силы дернули вперед и назад, и Амайя получила травму шейных позвонков. Также у нее были раны на икрах, ягодицах и локтях, когда она ползла по полу, спасаясь от матери.
— Ты велела сделать этот отчет, чтобы…
Энграси посмотрела на него с отвращением.
— Что ты несешь! Я отвела девочку к врачу, чтобы убедиться, что она в порядке, и, конечно, сохранила его. И теперь вижу, что не зря.
Следующие слова брата поразили ее. Теперь она знала, в каком плачевном душевном состоянии он находится.
— Если ты кому-то это покажешь, это будет иметь последствия и для тебя.
— Разница между нами в том, что я готова сделать все, чтобы защитить Амайю, даже если мне что-то угрожает.
Хуан тупо уставился на документы.
— Можешь забрать их себе. Подруга, которой я полностью доверяю, хранит у себя копии.
Он поднял встревоженный взгляд и махнул рукой, отказываясь от ее предложения.
— Скажи своей жене, чтобы она показала их этому своему адвокату; посмотрим, что, по его мнению, скажет судья. Потому что каждый увидит здесь то же, что вижу я: это был не несчастный случай, а покушение на убийство.
Хуан направился к двери, Энграси последовала за ним, по-прежнему держа в руке отчет.
— Она подготовилась заранее: пошла за Амайей в пекарню, где в это время никого не было. Знала, что у девочки есть ключ. Она могла поговорить с ней дома, но ей было выгодно, чтобы Амайя осталась одна. Тебе она солгала, что отлучилась из дома по какому-то делу, и отправилась следом за девочкой, уверенная, что никто ей не помешает и она спокойно убьет ее. В пекарне Росария принялась избивать Амайю, и отпустила только тогда, когда решила, что та мертва. Затем закопала ее в корыте с мукой и только после этого вернулась домой. Она полагала, что наконец-то
