— А что вы скажете о поправке депутата Крутова, согласно которой всем электронным СМИ запрещается трансляция информации о теракте и разрешается это делать уже после?
— Я считаю, что это исключительно реакционная поправка, которая сводит работу средств массовой информации просто к обслуживанию силовых структур. Так нельзя. Это ложно понятая лояльность СМИ по отношению к государству. Вообще главная лояльность СМИ по отношению к государству состоит в том, чтобы говорить правду. Чем больше правды говорит средство массовой информации, тем более лояльно оно и по отношению к государству, и по отношению к обществу. Это мое совершенно твердое убеждение. И из этого следует мое отношение к поправка Крутова.
— Но у государства и общества зачастую совершенно разные интересы. Власть, как правило, «питается» информацией закрытой, тогда как обществу нужна информация открытая. Тут противоречие, не находите?
— Разумеется, это так, но дело в том, что в рамках демократического строя общество и власть, постоянно находясь в такой диалектической связи-противоборстве, находят какой-то консенсус. Да, власти могут не нравиться СМИ, их достают эти наглые журналисты, которые вечно суют нос не в свое дело. Но, в конце концов, власть понимает, что без этого нельзя, что эти вредные журналисты, эти вредные газеты и телевидение действуют в ее же, власти, интересах. Но для этого нужен демократический строй. В странах тоталитарной системы власть сразу получает то, чего она требует при полном одобрении со стороны молчащего общества, и там роль СМИ сведена к обслуживанию. К «прими—подай». Ничего хорошего ни для кого, в конечном счете в том числе и для власти, — нет. Потому что такие общества нестабильны и при первом же кризисе все кончается большой кровью и сменой этой самой власти.
— Когда-то Юрис Подниекс снял фильм «Легко ли быть молодым?». А сегодня легко ли быть тележурналистом?
— Тут дело не в том, легко или сложно, — физически никаких сложностей нет. Я бы сформулировал по-другому. Интересно ли сейчас быть политическим журналистом? Отвечу. Разумеется, это значительно менее интересно, чем было несколько лет назад. Потому что гораздо скучнее, предсказуе-мее, тусклее стала политика, и в связи с этим гораздо скучнее, предсказуемее и тусклее стала политическая журналистика. Это несомненно.
— Видимо, этим не в последнюю очередь обусловлено то очевидное обстоятельство, что вы, ведущий аналитик второго канала, сейчас гораздо больше занимаетесь другим своим проектом — «Историческими хрониками»?
— Здесь как раз одно с другим не связано. Если бы сейчас политическая журналистика просто фонтанировала и иллюминировала, я бы все равно занимался «Историческими хрониками», потому что мне это безумно интересно.
— «Зеркало» сейчас выходит в прямом эфире?
— Да, «Зеркало» по «орбитам» полностью выходит в прямом эфире на Сибирь и Дальний Восток. Что же касается европейской части России, то и тут я выхожу в прямом эфире в той части, которая не касается интервью с гостем. Если передача полностью посвящена интервью с гостем, то на европейскую часть я выхожу в записи, потому что не могу серьезного политика или общественного деятеля, например митрополита Кирилла, пригласить в свою программу дважды — утром на «Орбиту» и вечером — в прямой эфир. Поэтому, если выхожу на Европу в записи, это связано с технологией.
— В свое время вы сказали, что самое интересное в вашей профессии — прямой эфир, но сейчас его значительно меньше. Чисто внешне.
— Что ж теперь делать? Это технология. Так выходят все и всегда. Так же я выходил и в те времена, когда вопросов о цензуре было значительно меньше. Иногда может быть такое: ну, скажем, в течение дня что-то выстрелит — в прямом или переносном смысле слова, и тогда перевёрстывается программа, и вечером другой гость. Тогда — прямой эфир. А так, вживую, я выхожу, если только у меня есть какие-то комментарии или дополнения к разговору, а сам разговор с гостем идет, естественно, в записи.
— Не хотелось ли вам изменить формат «Зеркала», например, сделав из него политическое ток-шоу, которых в последнее время стало значительно меньше?
— Нет. Я считаю, что политических ток-шоу хватает. Как правило, политики там не очень много и она очень поверхностна. В свое время я работал в формате ток-шоу. Тогда это было для меня занимательно, теперь — нет. Сейчас это обычное развлекалово и есть люди, которые развлекать публику умеют лучше, чем я.
— Как вы оцениваете очевидные антигрузинские тенденции на российском телевидении?
— Мне неприятны как антигрузинские настроения в России, так и антироссийские настроения в Тбилиси. Понимаете, здесь у меня позиция очень сложная и тонкая. Как человек с грузинской фамилией и этнический грузин, во всяком случае по отцу, но работающий в Москве и с родным русским языком, я испытываю определенные трудности и, честно говоря, от этой темы стараюсь всегда максимально дистанцироваться. Потому что, что бы я ни сказал на эту тему, всеми — и моей аудиторией в России, и моей аудиторией в Грузии — будет истолковано не в мою пользу. Как вы понимаете, никакого удовольствия мне напряжение в российско-грузинских отношениях не доставляет.
Сергей Варшавчик, сайт «Независимая газета»
Американские долги — бомба для мировой экономики
Официальный федеральный долг США оценивается в 4,6 триллиона долларов. По подсчетам Национального союза налогоплательщиков США, если учитывать необеспеченные обязательства, то общий долг оказывается равным 17 триллионам долларов. Это означает, что на каждого работающего американца приходится долг казне 145 тыс. долларов. Однако кому должна казна эти 17 триллионов, — не сообщается, хотя ясно, что казна должна глобальной ростовщической «элите» и биржевой «элите», стоящей и над США. Видимо, эта «элита» имелась в виду в докладе ООН по «Программе развития», опубликованном 15.06.96 г. агентством Рейтер, в котором сообщается, что всего 358 семей-кланов миллиардеров имеют доход, превышающий в долларовом исчислении совокупные доходы 45 % населения Земли.
В том же номере «Правды» сообщается, что финансовое положение Канады не лучше: на каждого канадца, включая детей и стариков, приходится почти 30 тыс. долларов долгов.
«Правда», 30.07.1996
Кабала веков
Связь же между темпами инфляции и размером ссудного процента действительно столь же устойчива, как и связь амплитуды качания веток с силой ветра.
Ссудный процент с неизбежностью порождает инфляцию, создавая необеспеченные покупательские возможности, а говорить о развитии производства, если учетная ставка превосходит 7 %, могут только методологически несостоятельные специалисты.
Ссудный процент является параметром глобального надгосударственного управления, инструментом концептуальной власти, устанавливающим "финансовую атмосферу" как внутри государства, так и в системе межгосударственных отношений.
Современную версию ссудного процента как параметра глобального надгосударственного управления неплохо изложил Джозеф Стиглиц (Joseph Stiglitz), некогда главный экономист Всемирного Банка. Новый мировой экономический порядок был его, Стиглица, теорией, реализованной в жизни. Об экономике какой бы страны ни шла речь, Банк, по словам Стиглица, предлагает всем министрам одну и ту же программу из четырех шагов.
Шаг первый — приватизация. Стиглиц рассказывает, что вместо сопротивления распродаже государственных промышленных объектов, некоторые политики — используя рекомендации Всемирного Банка заглушить местную критику — с радостью подстегивали к этому свои национальные компании электро- и водоснабжения. «Вам нужно было бы видеть их глаза, раскрывавшиеся при мысли о возможных комиссионных за сделки в несколько миллиардов долларов». «И правительство США знало об этом», — утверждает Стиглиц. Как минимум, в случае крупнейшей приватизации из всех — русской распродажи 1995 года. Американское казначейство придерживалось тогда такой точки зрения: «Это отлично, что Ельцина, как мы этого и хотели, выбрали вновь. НАС НЕ ВОЛНУЕТ то, что это могли быть коррумпированные выборы». Стиглица не могли просто так снять из конспиративных соображений. Он был частью внутреннего ядра — членом кабинета Билла Клинтона, председателем Президентского собрания экономических советников. Наиболее травмирующим для Стиглица явилось то, как опирающиеся на США олигархи вычерпали российские индустриальные активы, в результате чего ВВП страны уменьшился почти вдвое.
После приватизации шагом номер два является либерализация рынка капитала. Теоретически это должно позволить инвестиционному капиталу втекать и вытекать из страны. К сожалению, чаще всего деньги только вытекают — как это было в случае с Индонезией и Бразилией. Стиглиц называет это циклом «горячих денег». Наличность приходит для спекуляций недвижимостью и валютой, но при первых признаках затруднений убегает назад. Национальные резервы могут быть вычерпаны в течение считанных дней. И когда это случается, то для стимулирования спекулянтов к возвращению национального фонда капитала МВФ требует от затронутых государств поднять процентную ставку до 30 %, 50 % и даже 80 %. «Результат был предсказуем, — говорит Стиглиц. — Высокие проценты уничтожили цену собственности, жестоко обошлись с промышленным производством и истощили национальную казну». В этот момент, согласно Стиглицу, МВФ принуждает захваченную нацию сделать шаг номер три: введение рыночных цен — забавный термин для поднятия цен на продукты питания, воду и бытовой газ. Это предсказуемо ведет к шагу номер три-с-половиной, который Стиглиц называет «МВФ-овским мятежом».
