Но об Альфонсо Элизабетта говорить не захотела.
— А это правда, что ваша жена покончила с собой? — спросила она шепотом, в котором слышался благоговейный страх или даже ужас.
— Да, — ответил Рэй.
— И правда, что ваш тесть столкнул вас в воду в заливе?
— Да. И правда то, что я занимаюсь устроением выставок. Или, по крайней мере, начинаю этим заниматься. Как видите, кое-что из того, что я вам говорил, действительно правда.
Элизабетта промолчала, но Рэй понял, что она поверила.
— Но… Видите ли, это очень важно… Я ничего не хочу рассказывать полиции о том, что произошло в заливе. Об этом знаете только вы и еще один человек. Поэтому если вам случится иметь дело с полицией… — Рэй тут же пожалел, что сказал это. — Да с какой стати вам беседовать с ней? Просто мне не хотелось бы, чтобы вы сказали кому-то, что мой тесть столкнул меня в воду.
— Почему?
— Потому что он очень переживает и очень рассержен.
— Но он пытался убить вас.
— Да, пытался.
— Он сердится из-за дочери?
— Да, из-за нее. Но она уже сделала это, и я ничего не могу изменить. И если позволите, Элизабетта, я не хотел бы говорить сегодня об этом. Я хотел увидеться с вами именно потому, что мне не нужно будет думать и говорить об этом. Я вспоминаю то утро, когда впервые увидел вас, и как вы улыбались, когда в тот же вечер провожали меня к синьоре Кальюоли.
Ей было приятно слышать это, а ему — говорить, потому что слова эти были чистой правдой.
Они пришли на пьяцца и зашли в «Квадри'с». Элизабетта отказалась от шампанского, и Рэй заказал ей кофе с коньяком, а себе порцию бренди. Целых полчаса стараниями Элизабетты они умудрились проговорить ни о чем. Элизабетта расспрашивала его о доме, в котором он поселился на Джудекке, и он подробно рассказал ей обо всем, не упоминая лишь имени синьора Кьярди, о котором Элизабетта деликатно не расспрашивала. Она заявила, что кофе с коньяком слишком крепкий, потом сказала:
— Вы — самый необычный человек, какого я когда-либо встречала.
— Я?! Да я самый обыкновенный. Это вы — самая необычная девушка, какую я когда-либо встречал.
Она рассмеялась, откинувшись на спинку стула:
— Да что вы! У меня такая скучная жизнь!
Искренность и открытость девушки в общении очень нравились Рэю. Быть может, она оказалась бы хороша в постели, а может, и нет. Ему так странно было испытывать новые ощущения и при этом сознавать собственное безразличие к тому, будут ли они когда-нибудь заниматься любовью или нет, и то, что он, скорее всего, никогда не захочет жениться на Элизабетте. Но сейчас он был просто счастлив, словно действительно сделал ей предложение, а она ответила согласием. Ему хотелось продлить эти приятные минуты, и он спросил:
— В котором часу вам нужно вернуться домой?
Она улыбнулась:
— Знаете, еще никто не задавал мне таких вопросов. Думаю, в одиннадцать. Я сказала матери, что иду к своей подружке Натали. — Элизабетта хихикнула.
«Да, кофе с коньяком, наверное, и впрямь крепок для нее», — подумал Рэй.
— Можете не волноваться, потому что мне нужно быть дома еще раньше. — Ему было приятно произнести это слово — «дома», как и то, что его там действительно ждали.
— У вас еще одна встреча? — спросила она.
— Да, — сказал Рэй, откровенно разглядывая ее и стараясь запечатлеть в памяти образ венецианки Элизабетты.
Больше кофе с коньяком она не захотела. Они медленно, словно нехотя, побрели к ее дому. Рэй хотел было пригласить ее посидеть в компании синьора Кьярди и Луиджи, если тот придет, но передумал — не из-за позднего времени, а из-за того, что не хотел делить ее общество с кем бы то ни было. Тогда ему придется объяснять, как они познакомились, а она может проговориться, упомянув имя синьоры Кальюоли, — одним словом, ненужные осложнения. Рэй хотел, чтобы Элизабетта осталась для него чем-то вроде эмалевого портретика, который носят в кармане и не показывают никому. Он чувствовал, что сегодня видит ее в последний раз. В этом предчувствии не было ничего удивительного, он собирался пробыть в Венеции не более двух-трех дней.
— Спокойной ночи, Элизабетта, — сказал он в дверях.
Она грустно улыбнулась:
— Спокойной ночи, Рэйбурн.
И, быстро чмокнув его в губы, она повернулась к двери, так что он даже не успел ответить на поцелуй.
«Не такой будоражащий поцелуй, как два предыдущих, — подумал он, — зато куда более реальный». Как бы там ни было, Рэй Гаррет заработал его. В прошлый раз она называла его Филиппо. Рэй медленно шел по улице в приятном забытьи, не обращая внимания на прохожих, пялившихся на его повязку. Он подумал, что любовь — эротическая или романтическая — есть не что иное, как одна из форм проявления человеческого «эго». Только ориентировать это «эго» нужно не на людей, а на что-нибудь другое, а если на людей, то только на тех, от которых ничего не ждешь. Любовь может быть чистой, если она бескорыстна и лишена эгоизма.
Он остановился в задумчивости, пытаясь сформулировать для себя какую-то мысль. Ее концепция пришла из далеких веков, из времен рыцарства. «Очень важно, — подумал он снова, — чтобы объект любви был только получающей стороной». Любовь — это бескорыстное чувство, и никто не вправе ждать ответных даров взамен того, что дал сам. Должно быть, Стендаль говорил об этом, и Пруст тоже, только другими словами, — это у них он почерпнул такую мудрую философию любви, которую, к сожалению, не смог применить по отношению к Пэгги. И не из-за каких-то ее особенностей — просто он никогда не задумывался о такой простой вещи, как любовь, лишенная эгоизма.
Когда он вернулся, было десять минут двенадцатого и Луиджи еще не пришел, хотя его ждали с минуты на минуту. У синьора Кьярди для Рэя было сообщение, доставленное офицером полиции. На сложенном вчетверо желтом листе бумаги с просьбой позвонить в полицию стояла неразборчивая подпись. Рэю ужасно не хотелось, но пришлось снова выходить и тащиться в бар.
Капитана Дель Изолы на месте не оказалось, и с Рэем говорил совсем другой человек.
— Синьора Шнайдер очень обеспокоена, — сообщил он. — Она попросила нас убедиться, действительно ли вы находитесь там, где сказали. Вы ведь остановились в доме Кьярди?
— Да.
— Вы знакомы с синьором Антонио Сантини?
— Да, — неохотно признался Рэй.
— Синьора Шнайдер разговаривала с ним. — Голос в трубке звучал таинственно. — Она очень обеспокоена и боится, что вы причинили вред ее другу синьору Коулмэну. — Он сообщил это так бесстрастно, словно это была сводка погоды. — Она хочет, чтобы мы подтвердили ей, что вы на месте. Вот и все, синьор Гаррет. Спасибо.
Рэй повесил трубку. «Значит, еще и Антонио внес свою лепту, — с горечью подумал он. — Инес обеспокоена, а Антонио, похоже, не удалось успокоить ее». Рэй возвращался к дому синьора Кьярди с испорченным настроением, жалея, что позвонил. Магическое очарование вечера улетучилось.
— Рэйбурн! — услышал он чей-то голос. — Привет!
Ему навстречу шагал Луиджи.
— Привет, Луиджи! Как дела?
— Я разглядел твою повязку еще за километр! — сказал Луиджи, хлопнув Рэя по плечу. — Как себя чувствуешь?
— Спасибо, отлично. Надеюсь, завтра доктор снимет эту повязку. Или хотя бы наложит не такую широкую, а то люди смотрят на меня будто на Лазаря. — Настроение у Рэя вдруг поднялось. — На Лазаря, только что вышедшего из могилы!
Луиджи расхохотался и достал спрятанную под мышкой и завернутую в газету бутылку:
— Вот, бутылочка отличной «Вальполичеллы» для нас.
Они позвонили в дверь, хотя у Рэя имелся свой ключ, их впустила Жюстина.
— Эй, а ты, наверное, здорово врезал этому Коулмэну! — сказал Луиджи, направляясь на кухню.
Рэй был рад, что Луиджи так легко воспринял всю историю.
— Да, похоже, врезал так врезал. Он, кажется, потерял сознание.
— Отлично. И где он сейчас? — спросил Луиджи, как будто Рэю это было известно.
— Не знаю. Где-то прячется.
На кухне было весело и празднично. И повод моментально нашелся — дочь Луиджи должна была родить через неделю, и они решили отметить это событие заранее. Однако Луиджи еще не закончил свои расспросы. Его интересовало все. Как началась драка? Почему Коулмэн так сильно ненавидел Рэя? Луиджи посочувствовал Рэю по поводу самоубийства его молодой жены, перекрестился и пробормотал какую-то молитву, обращенную к Деве Марии, с просьбой простить ее и упокоить ее душу. Потом поинтересовался, где именно произошла драка и крепкий ли мужик этот Коулмэн и все ли у него в порядке с головой. Потом, бросив осторожный взгляд на синьора Кьярди, который все это время внимательно слушал, словно эта история была ему в новинку, Луиджи спросил:
— А той ночью, когда мы с тобой впервые встретились, ты, случайно, не был с Коулмэном?
Рэй медленно покачал головой и слегка нахмурился, надеясь, что Луиджи догадается, что он не хочет говорить об этом.
