Его беспокоило другое. Бродяга собирался свернуть в Эзмил, могильник. Альх знал о людях, что ходят по мёртвым городам, не понаслышке. Если парень окажется могильщиком…
Что он тогда сделает?
— Поехали, — рыкнул Альх, махнув рукой вознице головной телеги.
Возница поплевал на руки, что-то сказал одному из двух стражей, сидевших рядом, и тронул коней. Заскрипели колёса, зафыркали кони, послышался цокот копыт о дорогу. Дорога была старой, довоенной, мощёной булыжником. Хорошие дороги тогда делали, до сих пор дюжат, по таким обозы гнать — одно удовольствие, не то что нынешние просёлки — дерьмо раскисшее. И это ведь пока ещё даже не Имперский тракт, выложенный из цельных плит…
У Элаги ведь даже нет могилы. Нет надгробной плиты. Ничего нет. Ему, отцу, некуда вернуться к дочери, негде поговорить с ней, негде погоревать о ней.
Если чёрный окажется могильщиком, что он, Альх, купец средней руки, потерявший прошлой осенью свою дочь, сделает?
***
Велион, развалившись на мягких тюках с кожами, грелся на весеннем солнышке и лениво оглядывал дорогу и ближайшие леса. Было тепло. Так, как может быть тепло только в конце марта — грело мягкое солнце, но воздух, пахнущий талым снегом, был ещё прохладным. Местами снег сошёл ещё не до конца, но по довоенной дороге обоз шёл хорошо, хотя не стоит ждать такой благодати от новых дорог, наверняка ещё не просохших.
На деревьях уже начали распускаться почки, могильщику даже казалось, что он чувствует их запах. Их, грязи и талого снега. Хорошие запахи. Запахи, которые говорят о пробуждающейся жизни. И новых неизведанных могильниках, конечно же.
— Куды путь-то держишь? — раздался голос возницы.
— Эзмил.
— А чаво тама делать-то, а?
— Сверну к хуторам, — солгал Велион.
Эзмил — хоженый-перехоженый могильщиками и даже обычными мародёрами город. Когда-то к нему вёл большой торговый тракт, по участку которого сейчас двигался обоз. Так получилось, что уже после войны люди начали тянуться к этому тракту, строить на нём города и сёла. Где это было возможно, конечно. Старый торговый тракт стал новым, только теперь шёл в обход города. Благодаря хорошей дороге могильщики слетались к Эзмилу, как мухи на мёд.
Будто бы всё, как в Крозунге. Но не совсем. Эзмил был в несколько раз больше Крозунга, и обшарить его, как следует, не могли никак и не смогут ещё десятки лет. И уж если в безымянных городках находились места вроде того поместья, то в Эзмиле их должно остаться предостаточно.
К тому же, ему нужна тренировка. В том поместье все едва не погибли из-за его ошибки. Он слишком поторопился, не заметил подвоха в охранных заклятиях. Эту ошибку можно было списать на долгий запой или те галлюцинации, что посещали его после Импа…
Велион задушил в себе мысли об Импе.
Всё. Хватит. Он выжил. Элаги… Элаги — нет.
Могильщик часто думал о ней в последнее время. Возможно, думал и раньше тоже, но большую часть зимы видения той резни и алкоголь затмевали всё остальное. Что толкнуло её на тот шаг? Их накрывало безумие, но почему она бросилась спасать того младенца? Наверное, потому что на её глазах убивали младенца. Быть может, то, что она сама никогда бы не смогла стать матерью? Настоящей матерью, не кукушкой: даже родив, могильщица не смогла бы воспитывать ребёнка — проклятие всё время тянуло бы её прочь из дома.
Поговаривают, что сильные эмоции порой перебивают тягу к могильникам, но сильные эмоции проходят быстро, а проклятие живёт столько же, сколько сам могильщик. Избавление приходит лишь людям вроде Леварда или Греста, к тем, кто уже не мог продолжать.
Нет. Велион не был виноват ни в смерти Элаги, ни в ранах Греста. Мысли о том, что он мог бы что-нибудь исправить, спасти девушку, Мише или пальцы Греста, одолевали его последние недели. Из-за слов воришки.
«Ты виноват», — сказал Грест, и Велион начинал вспоминать. Думать о том, что мог бы что-нибудь исправить. Не дать Элаги броситься на проклятия. Как следует отработать с той дверью. Вдолбить парню, что он может зарабатывать не только воровством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот только всё это не вело ни к чему. Элаги сошла с ума и умерла. Вор не мог не воровать. И только Мише, тот, на которого ему, собственно, было больше всех остальных наплевать, мог бы жить дальше, не допусти Велион ошибку. Потому-то он и направлялся в простой могильник, чтобы потренироваться, проверить себя. Потому что следующая ошибка будет стоить жизни ему.
Как и, возможно, следующий запой. Но Велион справился с призраками. Отказался их замечать. И тогда они перекочевали в его сны, необычайно яркие и хорошо запоминающиеся. Эти кошмары донимали могильщика, но уж лучше просыпаться в холодном поту от дурного сна, чем видеть его наяву.
О том дурацком совпадении Велион тоже старался не думать. Кто знает, видел ли он травмы Греста во сне точь-в-точь, как наяву, или это его воспалённый от видений мозг подкинул ему эту идею? Воспоминания стираются, мутнеют, становятся удобней для человека, правды в них становится всё меньше. Так что же говорить о сне? Разве не мог он подсознательно его приукрасить, заставить думать себя, что видел именно те травмы, которые позже увидел наяву?
Велион почесал заросший щетиной подбородок и зевнул. Все эти мысли от скуки. Он сидит на заднице вместо того, чтобы идти на своих двоих, и ему в голову опять лезет всякая чепуха. Нужно взяться за работу, и тогда ему будет не до воспоминаний.
— Тпр-р-ру-у-у! Стоять! — раздался резкий вопль Альха, за которым последовал треск ломающегося дерева и ругань Свирге.
Сначала могильщик решил, что передняя телега наехала на корягу. Или попала в рытвину, которые всё-таки иногда встречались на дороге. Такое случалось два или три раза за те три дня, что Велион путешествовал с обозом Альха. Хотя, «путешествовал» сказать было трудно — он ел и сутками просиживал штаны на повозке. Всё было так хорошо, что казалось сказкой.
Но когда могильщик увидел четверых вооружённых людей, высыпавших из леса, он понял, что эта сказка кончилась.
Типичная картина — подрубленное дерево, перегораживающее дорогу, трое разбойников атакуют в лоб, четверо уже бегут на подмогу из леса. Скорее всего, ещё двое или трое атакуют задние телеги. Может, в лесу засели один или два лучника.
Стрела пролетела около его лица и с мягким звуком воткнулась в один из тюков, подтверждая опасения. Он, выругавшись, схватил свой рюкзак и перевалился через борт так, чтобы телега прикрывала его от стрелка. Могильщик расшнуровал завязки и принялся выгребать из рюкзака вещи. Из-за проклятых жрецов Единого перчатки лежали на самом дне. Они защитят его руки в драке. Особенно, если он потеряет щит. К тому же, среди нападавших были мечники, а они имеют мерзкую привычку рубить копейщиков по кисти.
Натянув перчатки, могильщик поудобней перехватил копьё, закинул щит за спину и, пригнувшись, рванул в лес. Ему вслед неслись звон оружия и вопль Свирге.
— Гнида! — прокричал командир стражи, обращаясь то ли к кому-то из нападающих, то ли к могильщику.
Велион почти сразу свернул направо, пробежал с несколько десятков шагов и ещё раз повернул. Теперь он бежал в обратном направлении, но на расстоянии пятидесяти шагов в сторону от места драки. Проскочив дорогу, могильщик снова повернул, надеясь на то, что он заметит лучника прежде, чем тот заметит его. Тело могильщика ещё не забыло, как двигаться по лесу быстро и бесшумно. Кроме как на тишину и неожиданность ему надеяться не на что.
Могильщику повезло — он заметил лучника первым. Кроме того, тот только что спустил тетиву и доставал очередную стрелу из колчана, висевшего за плечом. Эту стрелу Велион пустить ему уже не дал — наскочил сбоку, метким тычком проткнул шею, вспоров сонную артерию, и бросился к обозу, оставив истекающего кровью лучника корчиться на земле в бессмысленной попытке зажать рану.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Когда Велион выскочил из леса, ему сразу стало ясно — дело дрянь. Нападающих было около десятка, один, тяжело раненый, валялся на земле, испуская последние проклятия, тонущие в крови, обильно сочащейся изо рта. У обороняющихся из строя выбыло двое, причём один из них явно был мёртв. Впрочем, второй, тяжелораненый — у него из спины чуть выше поясницы торчала стрела — тоже ничем бы не смог помочь. Учитывая то, что Альх залихватски, но без какого-то толку размахивал с коня саблей, пятеро стражников, зажатые между двух головных телег, сражались против десяти… нет, одиннадцати нападающих.
