Есть Марта Леши Добродеева и Паши – молчит, а вокруг сияние. И глаза синие-пресиние!
Есть Марта домработницы Алены Андреевны. Подруг не было, сидела дома, читала и смотрела кино, сказала Алена Андреевна. Святая, сказала она. Какие подруги? Кто ж с ней сравнится?
Есть Марта Лолы. Змеиное шипение, ревность и зависть…
Есть Марта, которую знала я. Было что-то… даже выговорить страшно, кликушество какое-то. И я никому! Дело в том, что я видела Марту! Я видела Марту в палате Паши. Но даже Галке об этом не сказала, не посмела. Пришли мы вдвоем с Лешей Добродеевым, с цветами и сумками. Леша зацепил в коридоре сестричку и распустил хвост, а я открыла дверь палаты и застыла на пороге. У изголовья спящего Паши сидела Марта. Наши глаза встретились, и она кивнула мне с улыбкой. Я невольно попятилась и оглянулась на Лешу, который приобнимал молоденькую сестричку и называл ее «малышаня». Спустя секунду Марты в палате уже не было. Когда я вошла, Паша был один. Как хотите, так и понимайте.
Было, не было… Ответа у меня нет. Не знаю. Ничего не знаю. Приняла как данность. И, как Галка, чувствую ниточку, натянутую между собой и Мартой. Помню, как она вдруг взглянула на меня осмысленно в лечебнице доктора Лемберга… и эта ее улыбка до сих пор у меня перед глазами. И потом, в палате Паши…
Я убеждаю себя, что мне показалось. Там никого не было. Там не могло никого быть. Я повторяю как заклинание: никого, ничего, показалось… Зная в глубине души, что мне не показалось!
Наверное, мне так легче. Наверное, я бескрылая – все во мне протестует против последних событий, которым нет объяснения. Наверное, я из тех, кто забывает увиденное чудо, потому что испытывает беспокойство и тревогу. Галка приняла чудо, я же… не знаю! Не умею я принимать чудо, мне хочется вывернуть его наизнанку, объяснить, истолковать, наклеить ярлык. Мы все разные. Не знаю, не знаю… Я стараюсь не думать о тайных узах, связывающих нас – меня и Марту, которой я почти не знала…
…Лола на похороны Марты не пришла. Наверное, поняла, что окончательно проиграла борьбу за Евгения. Да и не любила она Марту. Юнона стояла рядом с Евгением. Красивое ее лицо было бесстрастным. Они смотрелись парой. Ветер с заснеженных полей, раскинувшихся за кладбищем, швырял в нас пригоршни мелкого жесткого снега. Голова Евгения была непокрыта, от снега он казался седым. Он плакал; лицо его покраснело от холода. Толстый Леша Добродеев горой возвышался рядом со мной, шмыгал носом и гудел мне в ухо. Из-за свиста ветра до меня долетали лишь отдельные слова. Марта… Марта… Марта… печально гудел Леша, а мне казалось, гудит погребальный колокол. Я кивала. Нина плакала, Паша обнимал ее за плечи. Галка стояла по другую от меня сторону и тоже плакала. Поодаль горой возвышался дипломированный фотограф Иван Денисенко. Время от времени он щелкал камерой, наводя ее на то Марту, то на нас. Марта лежала в гробу вся в белых цветах, в белой вуали, как невеста, и снег не таял на ее бледном лице. В сплетенных пальцах она держала тонкую восковую свечку, оранжевую, обвитую белой ленточкой. Оранжевая тонкая свеча притягивала взгляд, она казалась теплой… Марта улыбалась знакомой слабой улыбкой, отчего казалось, что она спит и ей снится приятный сон.
Белизна, холод и необратимость…
Поминки были в доме Евгения. Мы вернулись с кладбища замерзшие и голодные. Юнона как-то незаметно взяла на себя роль хозяйки, и Леша не преминул драматически прошептать мне: «Король умер, да здравствует король!»
Он вызвался сказать слово о Марте и предупредил – не чокаемся. И говорил много, долго и витиевато.
– Марта, мы прощаемся с тобой сегодня, – говорил печально Леша. – Мы тебя не забудем, Марта. Ты нежданное чудо, которое появилось в нашей бренной жизни, как прощение, как светлый луч в дождливый сумрак, как цветок, распустившийся среди зимы, как надежда. Ты любовь и нежность. Мы недостойны тебя. Твой нежный голос, твоя улыбка, свет и сияние, исходившие от тебя… Ангелика, называл тебя Евгений, Ангелика называю тебя я. Ты всегда будешь стоять перед нашим мысленным взором в белоснежных одеждах, на недостижимой высоте, где-то там, в ослепительной синеве… Ты всегда будешь рядом с нами…
И так далее, и тому подобное. Он расплакался наконец, старый добрый сентиментальный Леша Добродеев, а за ним и все мы.
Вот и все.
Sic transit – короткая история любви Марты и Евгения.
Sic transit – короткая история блаженной Марты.
Прощай, Марта…
…А потом был Новый год… Я встречала его у Галки. Веник по традиции сбежал к мамочке. В итоге у нас получился девичник – была еще безмужняя Галкина соседка Аля, та самая вечная девушка, чьи разговоры вертелись в основном вокруг мужчин, которые теперь бескрылые, жадные до денег, избалованные и неромантичные. Мы с Галкой только переглядывались. Потом она ушла, и мы остались одни. Галка была печальна и неразговорчива. Она выглядела уставшей. Я думала, из-за сбежавшего Веника – оказалось, из-за фотографа Ивана Денисенко.
– Понимаешь, – сказала Галка, не глядя на меня – я не ожидала, что кто-то захочет меня. Я забыла, как нравиться мужикам, как флиртовать, как болтать всякие глупости, потому что в голове одна думка: как прокормить детишек? На Веньку надежда сама знаешь какая. А тут вдруг Иван! Как неожиданный праздник. Он водил меня на свою выставку, несколько раз мы были в ресторане, потом купили мне платье у Регины… Не сердись, Катюха, я не говорила тебе, мне было стыдно. Я боялась, что ты меня осудишь – многодетная мать, сомнительная внешность, не девочка… все такое.
– Глупая, я бы только порадовалась за тебя! – воскликнула я. – И что теперь?
– Ничего… – Галка пожала плечами. – Я сказала, что не могу. Что люблю мужа…
– Любишь? – не поверила я.
– Черт его знает! – ответила она искренне. – Привыкла, жалею… Знаешь, Катюха, иногда хочется взлететь, и такое чувство, что все еще впереди, что я все могу, что я сильная и молодая, что все будет хорошо! А потом снова плюхаешься в свое болото и понимаешь, что поезд давно ушел.
– Не ушел! Гони своего вечного пацана! Иван хороший человек, творческий…
– Ничего ты не понимаешь, Катюха, – перебивает Галка. – Куда я с такой обузой? Иван понятия не имеет, что такое дети, он сам как ребенок. Он такой же вечный пацан, как Веник. Сейчас мало осталось мужиков, сама знаешь.
Я похолодела, ожидая, что она заговорит о Ситникове. И не ошиблась.
– А помнишь тот Новый год, когда вы пришли вместе? – ностальгически спросила Галка. – Я сразу поняла, что он влюблен! На нем просто написано было, что он влюблен. Он так на тебя смотрел… у меня мурашки бежали по спине! Он так хотел тебе понравиться! Играл с детишками, острил, показывал фокусы, дурачился… а сам зыркал на тебя! Если бы ты знала, Катюха, какая я была счастливая! Ты встретила наконец стоящего мужика, а не хлыща какого-нибудь. – Она вздыхает.
«Перестань!» – хочется закричать мне. Мне хочется плакать. Я все помню. Я ничего не забыла.
Галка поняла.
– А чего это мы сидим без дела? – засуетилась она. – Катюха, наливай! За Новый год! За счастье! За нас!
А потом мы ходили на площадь смотреть на елку…
…И побежало время вперед, разделив реальность на «до Марты» и «после Марты». Говорят, прошлое хоронит своих мертвецов, а живые, вытерев слезы, идут дальше.
Мы не собираемся больше у Паши. Что-то ушло, какое-то связующее звено. Да и кому собираться? Евгений и Юнона вместе, и, если честно, видеть мне их не хочется. Да и Паше с Ниной… вряд ли. Я иногда звоню Нине, мы встречаемся, болтаем «за жизнь», старательно обходя события прошлого декабря. Иногда к нам присоединяется Галка. Нам хорошо вместе.
В последнюю нашу встречу Нина сказала, что поссорилась с теткой. Была она сама не своя и едва сдерживала слезы.
– Тетя Ника – мамина старшая сестра, – сказала Нина. – Мама ее всю жизнь боялась. И я ее боюсь. Она бессовестная и злая. Ну да ты с ней знакома… Если бы ты знала, Катюша, как я ее боюсь! – сказала Нина. – Она позвонила позавчера и сказала, что нужно встретиться. У меня сердце сжалось – что еще? Она соврала, что снова приходила та женщина по розыску и спрашивала меня. И таким загробным тоном: мол, ищут меня, но она кремень, могила, никогда меня не выдаст. Представляешь? Она тянула из меня деньги, а я не смела отказать. Она была как… как камень на шее! И вечные попреки, вечные намеки, что Паша может узнать обо мне… А потом, все-таки не чужая. А теперь она просто врет! Пугает. И я ей сказала, что не смогу прийти. И денег больше не дам. Как в омут кинулась. И повесила трубку.
Нина все-таки заплакала. Я протянула ей салфетку, и она засмеялась сквозь слезы.
