Кстати, игра в карты, причем серьезная, на деньги, осталась страстью Маяковского на всю жизнь.
1906 год принес большие перемены в жизнь семьи. Ее глава Владимир Константинович умер совершенно нелепым образом. Сшивая бумаги, уколол палец иголкой. И не обратил на такую ерунду внимания. Но в результате воспаление, нагноение, сепсис, смерть. У его сына, человека впечатлительного, с той поры выработались два устойчивых психоза — айхмофобия, боязнь иголок, булавок и других мелких колющих предметов, и вермифобия, боязнь микробов, случайно заразиться. Он ни разу не пришил себе пуговицу. Приходилось кого-нибудь просить. Боялся, как это ни покажется смешно, уколоться о собственную щетину, поэтому брился ежедневно. И все время таскал с собой мыльницу с мылом, моя руки при каждом удобном случае.
Мать со взрослой Людмилой и подростками Олей и Володей перебралась в Москву в надежде на помощь государства. В автобиографии «Я сам» Маяковский вспоминал: «Двинулись в Москву. Зачем? Даже знакомых не было… Сняли квартиренку на Бронной… С едами плохо. Пенсия — 10 рублей в месяц. Я и две сестры учимся. Маме пришлось давать комнаты и обеды. Комнаты дрянные. Студенты жили бедные. Социалисты. Помню — первый передо мной „большевик“ Вася Канделаки». Отсюда и ранняя революционность Маяковского.
Владимир поступил в 5-ю гимназию[14]. «Единицы, слабо разноображиваемые двойками. Под партой „Анти-Дюринг“… Беллетристики не признавал совершенно. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлекся более, чем „Предисловием“ Маркса. Из комнат студентов шла нелегальщина… Помню отчетливо синенькую ленинскую „Две тактики“»[15]. Хорош был бы поэт, если б этим его обучение ограничилось.
В 1908 году Маяковский был исключен за неуплату. Тогда же в талантливом недоучке проснулась страсть к сочинительству. «Третья гимназия издавала нелегальный журнальчик „Порыв“. Обиделся. Другие пишут, а я не могу?! Стал скрипеть. Получилось невероятно революционно и в такой же степени безобразно».
Тогда же пятнадцатилетнего подростка запросто приняли в РСДРП (б). Это Лиля Брик придумывала себе революционное прошлое. А у Маяковского все было на самом деле. Юного и более-менее образованного эсдека направили пропагандировать среди рабочих. Ненадолго. Где-то через месяц арестовали. Всего за два года революционной работы больше года тюремного срока. В одиночной камере Бутырки — 11 месяцев. В отличие от тюрем, куда сажали пришедшие к власти коммунисты, в царских застенках заключенные никогда не испытывали недостатка в книгах. И не были загружены работой. Каналы и железные дороги тогда строили вольнонаемные люди. Так что времени было предостаточно. Некоторые революционеры специально стремились сесть, когда чувствовали острую необходимость заняться самообразованием.
Нащупал верную дорогу и Маяковский. В самом деле, читать в 15 лет Маркса и Ленина — непонятно и скучно. До 1917 года этим занимались из чувства бравады, после — по необходимости. Маяковский начал читать стихи и прозу. И начал писать уже по внутренней потребности поэта. Но вначале плохо. «Вышло ходульно и ревплаксиво. Что-то вроде:
В золото, в пурпур леса одевались,Солнце играло на главах церквей.Ждал я: но в месяцах дни потерялись,Сотни томительных дней.
Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям — при выходе отобрали. А то б еще напечатал!» Далее случилось то, о чем в биографии «Я сам» поэт не пишет. В 1910 году он вышел из РСДРП и больше никогда ни в какую партию не вступал, хотя в должные годы в стихах и в полемике утверждал, что он коммунист. Может, фортуна его хранила, а может, полицейский Махмудбеков, оказавшийся давним другом отца Маяковского и рискованно для себя отмазавший юнца, когда того взяли с оружием и когда тому грозила ссылка в Туруханск. А то б еще со Сталиным там познакомился.
Затем целый год сплошного ученичества и сидения на шее у родных. Позже он отдаст им сторицей. Разочарование в поэзии подвигло его на обучение живописи. Сначала в подготовительном классе Строгановского училища, а с 1911-го — на первом курсе Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Он действительно много рисовал. В советские годы рисунки Маяковского в «Окнах РОСТА» стали даже своего рода модным эталоном плакатного стиля. Но все же в этом роде деятельности Маяковский не создал ничего особенного — шаржист, карикатурист. Судьбе было угодно прославить Владимира как оригинального, необычного, страстного поэта. А после этой неоспоримой славы можно было уже продаваться большевикам и тосковать о том, что поэма «Хорошо» отнюдь не творческая вершина. Эта вершина была раньше и оказалась неразрывно связана с Лилей Брик.
Но вначале было нужно, чтобы в Россию пришел футуризм. Только прежде пару слов о коммунистической культуре. Когда власть в России взяли большевики, некоторым восторженным интеллигентам показалось, что сбылись вековые чаяния угнетенных классов, наступила новая эра в истории планеты, а с ней и новая культура. Но быстро выяснилось, что так называемая диктатура пролетариата — это диктатура ВКП(б) и ВЧК. А из трудов обожествляемых экономистов Маркса, Энгельса и Ленина вообще ничего не выжмешь, что могло бы послужить философским обоснованием какой-то новой культуры. Как Луначарский и бесчисленные доктора научного коммунизма ни старались. В конце концов советской культурой сделалось второе издание классицизма.
Новая культура возникала сама по себе, используя как философский базис ницшеанство, теории Владимира Соловьева и многое другое. Модернизм в архитектуре, символизм, акмеизм, неославянофильство и пр. в литературе, кубизм, абстракционизм и фовизм в живописи. Кое-что из этого продолжало цвести в двадцатые годы и в Советской России, пока всех не свели к одному знаменателю. В том числе и родившееся в Италии агрессивное течение в поэзии и живописи футуризм.
Отцом его считается прозаик, поэт и философ Филиппо Томмазо Маринетти. Вместе с ним «Манифест футуризма» подписали художники Умберто Боччони, Джованни Руссоло, Карло Карра, Джино Северини и еще несколько человек. Документ был издан 20 февраля 1909 г. в газете «Фигаро». Само название подразумевает культ будущего и дискриминацию прошлого вместе с настоящим. «Самые старые среди нас — тридцатилетние, — объявлял тридцатитрехлетний Маринетти, — за 10 лет мы должны выполнить свою задачу, пока не придет новое поколение и не выбросит нас в корзину для мусора…» В манифесте Маринетти провозглашался «телеграфный стиль» в поэзии, отказ от традиционной грамматики, право поэта на свою орфографию и словотворчество. Свои картины Боччони и Руссоло посвящали поездам, автомобилям, самолетам. Мотоцикл был объявлен более совершенным творением, нежели скульптуры Микеланджело. Маринетти говорил: «Жар, исходящий от куска дерева или железа, нас волнует больше, чем улыбка и слезы женщины», «Новое искусство может быть только насилием, жестокостью».
В 1912 году в Париже состоялась первая выставка художников нового направления, будетлян, как иногда футуристов называли по-русски. Отказываясь от старой и современной культуры, творя нечто бесчеловечное, нечто для роботов, андроидов (хотя их тогда и в идее не существовало), Маринетти откровенно провозглашал себя певцом грядущих кровавых революций. Предлагал этим революциям свои услуги. И они действительно понадобились, когда в Италии к власти пришел Муссолини. Между прочим, незадолго до прихода к власти Муссолини считали в Италии настолько преданным учеником Ленина, что журналисты называли его Муссоленин.
В Россию футуризм завез художник и поэт Давид Бурлюк. Он был на 11 лет старше Маяковского. Ко времени поступления обоих в училище живописи, ваяния и зодчества Бурлюк уже 11 лет учился в разных художественных школах в России и за границей. И многое успел узнать. В частности, про футуристов и Маринетти. Весьма небедный человек выделялся среди студентов безупречным костюмом и лорнеткой. И Гиппиус, и Бурлюк, пользовавшиеся этим видом очков, почему-то раздражали собеседников. Давиду Давидовичу сей оптический прибор, впрочем, был жизненно необходим. Дело в том, что в ранней юности два горячих еврейских парня, родные братья Давид и Володя как-то подрались. Да так серьезно, что Володя выбил родственнику глаз. С тех пор его левое око было стеклянным, а правое с небезупречным зрением. Тем не менее Бурлюк стал художником. Рослый и громогласный Маяковский тоже выделялся среди студентов. Только был бедным.
…
Они вначале чуть не подрались. Но потом сошлись. Старший рассказал младшему, убежденному социалисту о футуризме. И однажды Маяковский решил прочитать Бурлюку строчки, написанные в новом стиле, сказав, что это стихи его знакомого. На что Бурлюк среагировал неожиданно: «Да это вы же ж сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» Иногда авансы бывают полезны. На другой день, представляя юнца кому-то из знакомых, Бурлюк заявил: «Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский». А потом, отведя в сторонку, сказал: «Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение».
