Сесил пытался примириться с мыслью о том, что королева еще может выйти за Роберта Дадли, хотя он по-прежнему считал, что такой брак не обладает никакими преимуществами для Англии. Он хотел, чтобы королева вышла за эрцгерцога Карла. Свои мысли он изложил в памятной записке, озаглавленной De Matrimonia Reginae Anglia cum extern Principe и поделенной на две колонки: «Причины подвигнуть королеву принять предложение эрцгерцога Карла» и «Доводы против графа Лестера». Почти во всех отношениях Дадли проигрывал своему сопернику: в его жилах не текла королевская кровь, он ничего не привносил в брак, его первый брак оказался бездетным – возможно, он бесплоден. В разделе «Любовь к супруге» Сесил записал: союз будет «плотским», а такие союзы начинаются с удовольствия и заканчиваются горем. Если Елизавета и Дадли все же сочетаются браком, «все решат, что клеветнические речи о королеве и графе были правдивыми».[526]
* * *19 июня из Эдинбурга в Лондон отправился сэр Джеймс Мелвилл с вестью, что Мария Стюарт родила здорового мальчика.[527] По прибытии в Лондон Мелвилл направился прямиком в дом Сесила, чтобы сообщить ему важную новость. Сесил немедленно отправился в Гринвич, где тогда находился двор. Он прибыл во дворец после ужина, когда Елизавета смотрела, как танцуют ее фрейлины. Неожиданно «все веселье прекратилось… все присутствующие гадали, что могло стать причиной такой перемены, а королева села, прижав руку к щеке, и призналась одной из своих фрейлин, что королева Шотландии родила здорового сына, в то время как она – бесплодная смоковница».[528]
Когда на следующее утро Мелвилл явился на аудиенцию к королеве, Елизавета постаралась скрыть свои истинные чувства. Она приветствовала Мелвилла французским танцем под названием «веселый поворот». Видимо, с помощью танца она хотела продемонстрировать свои радость, здоровье и пыл. Затем Елизавета сообщила: известие о том, что «королева, ее сестра, родила здорового сына», «чрезвычайно порадовало ее» и даже «излечило от тяжелой болезни, которой она страдала пятнадцать дней». Мелвилл во всех подробностях поведал Елизавете о долгих и тяжелых родах Марии. То было «счастье, купленное ценой жизни, ибо я сказал, что с ней так неумело обращались, что она жалела о том, что вообще вышла замуж».[529] Отчет о родах, как позже признал Мелвилл, был уловкой, направленной на то, чтобы отвлечь Елизавету от мысли о браке и деторождении.
Рождение принца Джеймса (Якова), сына и наследника, безмерно укрепило позиции Марии. Елизавету, которой исполнилось уже тридцать три года, осаждали требованиями вступить в брак и обеспечить наконец престолонаследие.[530] В одной петиции, озаглавленной «Общее воззвание англичан к благороднейшей королеве Елизавете и высокому суду парламента», недвусмысленно заявлялось: «Если ваше величество умрет… не оставив потомства, не выбрав преемника и не определив линии престолонаследия, как обстоит дело сейчас, что хорошего может из этого воспоследовать? Какие беды не обрушатся на нашу голову?.. Отсутствие наследника – пытка, которая мучает Англию, толкает ее ежедневно и ежечасно к погибели». Далее в петиции утверждалось: «Неизвестно, пожелаете ли вы выйти замуж. Неизвестно, будут ли в браке дети. Неизвестно, выживут ли ваши потомки и смогут ли наследовать вам, даже если они появятся на свет».[531] Доктора Уильяма Хьюика, личного врача Елизаветы, обвиняли в том, что он запугивал Елизавету, убеждая ее в том, что при ее хрупком сложении ей трудно будет рожать. Отдельные члены палаты общин проклинали доктора за то, что он «отговаривает ее от брака».[532]
12 октября, в субботу, Тайный совет напрямую обратился с вопросом о браке к самой королеве. Томас Говард, герцог Норфолк, на правах первого английского аристократа напомнил Елизавете о петициях, поданных ей обеими палатами парламента: они по-прежнему оставались без ответа. Парламентарии нижайше просили ее соизволения обсудить вопросы о ее браке и о престолонаследии на предстоящей сессии. Елизавета реагировала бурно: престолонаследие – ее дело, и она не испытывает желания прислушиваться к их советам. Ей не хочется, чтобы ее «хоронили заживо», как ее сестру Марию I в последние дни ее правления, когда толпы людей хлынули к Елизавете в Хатфилд. Что же касается замужества, «они прекрасно понимают, что оно не за горами». С этими словами королева покинула помещение.[533]
На первом заседании члены палаты общин предложили поставить в прямую зависимость вопрос о сборе средств, в которых отчаянно нуждалась казна, от согласия Елизаветы выйти замуж и выбрать наследника. Елизавета пришла в бешенство. Палата общин, заявила она, никогда не посмела бы «предлагать такое при жизни ее отца». Палата же лордов «не имеет права вмешиваться в ее дела». «Они все равно что просят ее выкопать себе могилу до того, как она умрет».[534]
Когда затем представители обеих палат составили совместную петицию, Елизавета набросилась на Норфолка, который подал ей документ, и назвала его предателем. А увидев, что в состав делегации входит и Дадли, она совершенно вышла из себя и объявила: если даже «весь мир ее покинет, он так не поступит». Она запретила Дадли показываться ей на глаза.[535] Позже Елизавета жаловалась де Сильве на неблагодарность Дадли, особенно «после того, как она излила на него столько доброты и милостей, после того, как осыпала его дарами даже в ущерб своей чести». Теперь, признавала она, она рада, что «у нее появился удобный повод отослать его прочь».[536] Ее гнев на Дадли был, как всегда, кратковременным; когда граф, грамотно рассчитав время, сказался больным, Елизавета оттаяла. В начале декабря она признавалась де Сильве: она пришла к выводу, что Дадли «действовал из лучших побуждений и что его обманули». Как впоследствии объяснил посол, «она вполне уверена, что он пожертвует жизнью ради нее и что, если одному из них суждено умереть, он охотно сделает это».[537]
Наконец Елизавета ответила на петицию парламента и в присутствии делегации из тридцати членов палат лордов и общин произнесла речь, которая станет одной из самых прославленных: «Что же до меня, смерти я не боюсь, ибо все люди смертны. И хотя я всего лишь женщина, я обладаю такой же храбростью, приличествующей моему положению, как в свое время мой отец. Я ваша миропомазанная королева. И меня ни за что не принудят что-либо сделать насильно. Благодарю Господа за то, что Он наделил меня такими качествами, что, если бы меня выгнали из моей страны в одной рубахе, я сумела бы прожить в любом месте христианского мира».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
