Осенний закат
Перевод А. Эппеля
Лето плутало в садах чародея,Осень осталась в кистях винограда.Грозди висят, пламенея и рдея,Меж золоченых рогож листопада.
Вечер, густея, кудесит, как детство,Мысли мешает в цветную причуду.Ни сожалений, ни лицедейства —Всё тут взаправду. И всё есть повсюду.
Сок распирает нутро винограду,Терпким вином колобродит и ропщет.День удался. Полыхайте в награду,Рыже-багровые к вечеру рощи.
Ars poetica
Перевод А. Эппеля
Мне трепет сердца сокровенныйВелит: «Лови! Теряй покой!Поторопись — ведь я мгновенный,Прозрачный, зыбкий, никакой!»
И, тайное ловя смятеньеНе для пустых и броских строк,Я воплотить хочу мгновеньеВ чеканный слог на вечный срок.
И, полагаю, в том заслуга,Когда — обретший лад и рост —Стих ясен, словно очи друга,И, как рукопожатье, прост.
Нике Самофракийская
Перевод М. Петровых
Реет музыка в складках одежды легчайшей.Недоступен для птицы полет твой великий,О богиня триумфа, — сквозь время все дальшеТы уносишься, Самофракийская Нике!
Хлещешь крыльями воздух и в вихре полетаЛавры славы несешь. Не хочу их нимало.Лишь тому я завидую, ради кого тыНапрочь голову в дальних веках потеряла.
Ладони разжимаются устало…
Перевод Д. Самойлова
Ладони разжимаются устало,Но бьется сердце, гонит кровь живую,И горько мне, ведь я слыхал, бывало,Хор голосов, пил воду ключевую.
Я вновь стою в отчаянье жестоком,Проходят дни в тоске, в печали, в муке,И, как пловец, стоящий над потоком,К тебе, о боже, простираю руки.
Переплыву, быть может, беды, войны,Пересеку печаль и разоренье,И снова буду тихий и спокойный,Как тот, кто вышел в горы со свирелью.
На разрушение памятника Шопену в Варшаве
Перевод В. Левика
О нет, не бронзой ты был равнодушной,Ты был как дыханье, как трепет воздушный,В котором небесные дивные звукиСплелись, как божьих ангелов руки.Уже отрешенный, в блаженном покоеГлядишь ты на подлое племя людское,На мир, где изведал всю бездну мучений,Каким обречен божественный гений.Безмерна была твоя слава святая.Лишь солнечный свет, лишь заря золотаяДерзала к бронзе твоей прикасаться.Но раздробил ее меч святотатца.Бездушный палач, убийца кровавый,В осколки твой образ разбил величавый.Пред смертью ты молвил, от боли тоскуя:«Пронзите мне сердце, когда умру я,Чтоб я не проснулся, не ожил в могиле».И волю твою мы святую свершили.Теперь твоим сердцем вся родина стала.Орда палачей твой край истерзала,И весь он — кровавая страшная рана.Но жив ты, бессмертный! Во мгле урагана,Средь молний и грома, непогребенный,На тучах играешь ты марш похоронный.
Первая прогулка
Перевод Д. Самойлова
Жене
Мы будем жить в родимом доме снова,Опять войдем хозяевами в двери,Никто о том еще не молвил слова,Одни сады весенние пропели.
Не озирай руины грустным взглядом.Утри слезу. Давай пройдемся вместе.Глянь: живы мы, хоть смерть стояла рядом.Пойдем, как прежде, в ближнее предместье.
Кругом безлюдно, не идут трамваи…Стоит худая женщина в проломе,Убогие баранки продавая.Мы будем снова жить в родимом доме.
Пустуют магазины и жилища,Как будто сотню лет, по крайней мере,Торгует гребешками старый нищий…Опять войдем хозяевами в двери.
Укутай плечи — ветер сыроватый.Сидят калеки около больницы,Без рук, без ног, одетые в халаты.А дальше поле, города граница.
Повалены разбитые заборы,Вон женщина несет сушить лохмотья.Ребенок копошится в куче сора.Петух запел крикливо на заплоте.
Два человека встретились в проулке.Кот щурится лениво под стеною.Вновь будут в лавке продаваться булки,Заплещет утром молоко парное.
Минуют дни, забудем о разгроме,Залечим раны, возместим потери,Мы будем снова жить в родимом доме,Опять войдем хозяевами в двери.
Взгляд в будущее
Перевод В. Левика
Как зарождается поэма огневая?Не думай сдвинуть, бард, планеты с их путей.Пегаса не гони в безумии страстейСквозь весь огромный мир, от края и до края.
Но, ребер клавиши рукой перебирая,Как по земле цепом, по струнам сердца бейИ помни об одном: о том, чтоб всех людейТы мог от нового насытить урожая.
Как в медный колокол, бей в собственную грудь!Но старых, грешных слов вовеки не забудь:Тюрьма, неволя, гнет, насилье, тирания!
И с бледных губ твоих, горячие, как кровь,Пусть мощной песнею звучат слова другие:Мир человечеству! Свобода! Жизнь! Любовь!
Сказка о маковом зернышке
Перевод Д. Самойлова
Была у него ручища,Клешня пятипалая,Весь свет он сграбастал, как семечко малое,Как малое семя,Как зернышко маково.Терзал так и сяк его,То зернышко маково,И тискал, и мучил,И мял.
Надоело зернышкуЖить не в чести,Стало расти.Выросло с горошину,А после с яблоко,А после с арбуз,Стало оно как земной шар,Переросло огромную руку,А рука на шаре мельчала, мельчала,Стала с кусточек, с листочек, с былинку,Стала с пылинку.
И смел ту пылинкуМогучий ветер,И зазвучалаПесня на свете,Песня миллионовПро мир и труд…
Вот и сказка кончается тут.
Юлиан Тувим
{61}
«Жизнь!..»
Перевод М. Живова
Жизнь!..Плечи расправлю, восставши от сна,Дуновением утра омоюсь,Крикну, радостно крикну,Небу светлому кланяясь в пояс:— Это счастье, что кровь человека красна!
Критикам
Перевод Д. Самойлова
А в маеЯ кататься привык, господа,На передней площадке трамвая!Город меня прошивает насквозь!А в голове что творится тогда:Огни, огнива, беги, побеги.И весело отчего-то,Особенно у поворота.На поворотахРасправляю плечи самозабвенно,А деревья шумят вдохновенно,И пахнет веснойШалеющий сад,И ликует вода,А улицы напропалую звенят:В мае! В мае! —Вот так и катаюсь на передней площадке трамвая,Многоуважаемые господа.
Лодзь
Перевод Д. Самойлова
Когда моей славы придут года,Безмерных хвалений эра,И станут из-за меня городаСпорить, как из-за Гомера,
Когда в Польше, как после дождя — опят,Будет статуй моих и бюстовИ в каждом городе завопят:«Здесь родина Златоуста!» —
Пускай потомки забудут розньИ спор о «Тувимовом деле».Я сам скажу им: мой город — Лодзь,Я здесь лежал в колыбели!
Пусть те восхвалят Сорренто, Крым,Кто на красоты падок.А я из Лодзи. И черный дымМне был отраден и сладок.
Здесь рос, штаны протирал наскрозь,Рвал пуговицы с мясом,Здесь старый педель, срывая злость,Ругал меня лоботрясом.
Тут слышал я бури первый громИ музы чуть слышный шорох.(Доныне стоит знаменитый дом:Андреевская, номер сорок.)
Здесь я лет десять в школу ходил,Со скукой, сказать по чести;Среди лентяев и заводилСидел на почетном месте.
И тут мое сердце забрал в полонНекто тихий и золотистый,И здесь семь лет, огромных, как сон,Писал я стихи и письма.
Я признан был Лодзью с первого дня,Без всяческой проволочки.И некий Ксенжек печатал меняПо две копейки за строчку.
Люблю твой облик, прекрасный и злой,Как мать недобрую — дети,И вид твоих улиц под серою мглой,Любимейший город на свете!
И говор проулков, и смех продавщиц,Пылища и гомон базаровДороже мне шика и блеска столиц,Милее парижских бульваров!
Доныне слезами мне застят взорИ окна твои, и отрепья,И стареньких улиц базарный задор,И жалкое великолепье,
И этот дурацки торчащий «Савой»,Одетые с шиком торговки,И вечная надпись: «Мужской портной, Он же дамы и перелицовки».
Первое мая
