на внутрипартийном уровне как раз завершился разгром «правых уклонистов», контроль над печатью полностью перешел к сталинцам, так что критиковать генерального секретаря за ошибки стало некому. В следующий раз Сталина подвергнут партийной критике только после смерти.
К исходу 1929 года у фактического главы государства уже выработалась твердая уверенность: на деревню мало «нажимать по-большевистски», с частным сельским хозяйством и вообще с крестьянством как классом нужно полностью покончить.
Исторические последствия этого решения будут колоссальными. Оно коренным образом изменит страну.
СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО В ДВАДЦАТЫЕ ГОДЫ
Поворот от военного коммунизма к «Новой экономической политике» касался не только деревни и не только экономики, он существенно повлиял на все сферы жизни. Наступила — если воспользоваться современным термином — «гибридная эпоха», в которой причудливым образом перемешались элементы социализма и капитализма, диктатуры и свободы, всегдашнего российского и прежде небывалого. Это захватывающе интересное время. В двадцатые годы Советский Союз именно так и воспринимался всем миром — как самое интригующее место на свете, где происходят невиданные вещи и осуществляются неслыханные эксперименты. Одна половина планеты наблюдала за этими процессами с ужасом и отвращением, другая — с восхищением и надеждой. Никогда раньше и никогда потом Россия не вызывала столь интенсивного интереса.
Если совсем коротко изложить суть событий, произошло следующее:
— НЭП решил некоторые проблемы советской экономики, но не самую главную.
— Социальная структура общества коренным образом изменилась.
— Изменилась и повседневная жизнь всех слоев населения.
«НЭП» решил некоторые проблемы экономики, но не самую главную
Разруха, порожденная Гражданской войной, и хозяйственный паралич, вызванный «военным коммунизмом», были всеохватны и отнюдь не сводились к дефициту продовольствия. Мало было вернуть крестьян к земледельческому труду и получить от них «продналог». Зерно и другую сельхозпродукцию требовалось доставить в города, а транспорт находился в полном коллапсе. Помимо еды население нуждалось для выживания и в множестве иных, непродовольственных товаров, а национализированная промышленность фактически остановилась. Большевики уничтожили частную торговлю, не только оптовую, но и розничную, заменив ее учетно-распределительной системой, которая работала очень плохо. Деньги как кровоток товарных отношений вследствие отмены рынка и гиперинфляции перестали выполнять свою функцию — народ почти полностью перешел на натуральный обмен. Примерно так же было вынуждено существовать и государство, оперируя не сбором и распределением доходов, а реквизициями и раздачами натуральной продукции. Не поступала валюта, поскольку враждебность внешнего мира уничтожила экспорт; прекратился импорт, хотя страна катастрофически нуждалась в самых различных товарах, которых сама производить не могла. Чуть ли не больше всех других слоев населения страдали рабочие — тот самый класс, именем которого и ради блага которого была устроена большевистская «революция». Голод, нищета, безработица, насильственная мобилизация в Красную Армию и на всякого рода трудовые повинности резко сократили численность городского «пролетариата», массово переселявшегося в менее голодную деревню, а те, кто остался в городах, всё больше озлоблялись на большевиков. Вспомним, что кронштадтское восстание происходило на фоне рабочих выступлений в соседнем Петрограде.
Вот далеко неполный список проблем, которые — помимо крестьянской — должна была решить или смягчить «Новая экономическая политика».
Она разворачивалась на протяжении всего 1921 года. Сначала легализовали мелкое предпринимательство, потом разрешили мелочную торговлю, открыли рынки, перестали вылавливать «мешочников», декриминализировали посредников-оптовиков (еще вчера они считались «спекулянтами» и подлежали расстрелу).
По сути дела, большевистское правительство не сделало ничего — лишь отменило им же введенные запреты, но этого оказалось достаточно, чтобы производство базовых сельскохозяйственных и потребительских товаров, а также их оборот, восстановились. На современников, привыкших к тотальному дефициту, это, как уже говорилось, произвело впечатление чуда. В магазинах с каждым днем появлялось всё больше давно забытых товаров, исчезли длинные «хвосты», возродился рынок услуг. Уже в ноябре стало возможно отменить карточки.
Национализацию промышленности остановили, а некоторые заводы и фабрики даже передали в аренду частным лицам. Не препятствовала власть и созданию новых предприятий. Под своим управлением государство оставило только рентабельные отрасли, но и там перешло от командных методов к экономическим — повсюду создавались тресты, обладавшие большой степенью хозяйственной самостоятельности.
В 1921 году тяжелая индустрия производила в восемь раз меньше продукции, чем восемью годами ранее, в 1913 году. Три года спустя — уже только вполовину, а в 1927 году довоенный уровень был достигнут и превышен.
К этому же времени восстановилась нормальная работа транспорта, прежде всего железнодорожного. Его денационализировать не стали — использовали «военнокоммунистические» методы. Наркомом путей сообщения в 1921 году был назначен по совместительству страшный Дзержинский, в чьем распоряжении находились все необходимые для этого инструменты. Железнодорожные жандармские управления имелись и в царской России, но теперь спецслужба не обеспечивала безопасность, а фактически осуществляла управление транспортом. Грозные приказы по вроде бы совершенно гражданскому ведомству Дзержинский многозначительно подписывал «Пред. ВЧК и Наркомпуть» (в такой последовательности).
Торговля и так называемый «общепит» (новый термин) разделились на государственный, кооперативный и частный сектора. В середине двадцатых последний являлся преобладающим. В 1925 году товарообмен превысил довоенный уровень, и на розничном уровне его обеспечивали главным образом торговцы-частники.
Вернулись в обиход деньги. Сначала ограничились деноминацией: выпустили новые «совзнаки» (слово «деньги» считалось старорежимным), которые котировались по отношению к прежним рублям в соотношении один к десяти тысячам, но это инфляции не пресекло, да и не могло пресечь, как объяснили бы большевикам современные финансисты. Тогда применили метод более надежный: восстановили золотое обеспечение купюр. Этому способствовал приток иностранной валюты за счет возродившегося экспорта, прежде всего зернового.
Новая твердая национальная валюта называлась «червонец». Постепенно она вытеснила «совзнаки» и получила международное признание — с 1924 года советские деньги стали конвертируемыми и котировались на мировых биржах. Были выпущены и золотые монеты, равные по весу царским «империалам». Новый рубль соответствовал 50 миллионам «совзнаков» военной поры. Коробок спичек, в начале десятилетия обходившийся в миллион рублей, в середине двадцатых стоил 2 копейки.
