Правда, на одну серьезную жертву все-таки пришлось пойти: последние полгода она старалась как можно меньше есть, чтобы какой-нибудь чрезмерно внимательный матрос не обратил внимания на то, что у юнги выделяются округлости в неположенных местах. Иногда она голодала по нескольку дней, и потом, сорвавшись, тайком приходила ночью на камбуз, чтобы съесть хоть что-нибудь. В одну из таких ночей ее поймал Чарли, а три месяца назад то же самое приключилось с Толстым Томасом, кок схватил юнгу за шиворот, ветхая рубашка порвалась, и тайное сразу же сделалось явным.
— И как же он тебя не выдал? — спросил Чарли.
Лицо Китти сделалось суровым. Устремив перед собой невидящий взгляд, она сказала:
— Мне пришлось ему заплатить за молчание… Собой…
Когда Чарли понял, что имелось в виду, он сжал кулаки. Знай он об этом в тот день, когда был убит Томас, прикончил бы мерзавца сам…
— Одного я никак не возьму в толк, — задумчиво проговорил Блейк. — Что ты здесь делаешь?
— Я нахожусь там, где должна быть, — гордо ответила девушка.
— Но ты ведь родом из Нассау. Почему не вернулась домой, когда была такая возможность? Неужели тебе совсем не жаль своих родителей?
— Я была дома… — Она потупилась. — Передала матери деньги, которые удалось скопить. Немного, но все-таки… — Тут на лице Китти появилась горькая улыбка. — Она меня не узнала. Велела передать своей блудной дочери, чтоб та не вздумала возвращаться, потому что отчим, а мой отец, оказывается, умер месяц назад… Так вот, отчим ее… то есть меня… убьет. Но деньги, заметьте, она все-таки взяла.
— Мне очень жаль, — пробормотал Чарли.
— Пустое, — ответила девушка, украдкой смахнув слезу. — Дома у меня больше нет.
— Я так ничего и не понял, — заметил Блейк. — Зачем тебе оставаться тут?
— Это же ясно, как божий день, — вступила Лоретта, заговорив впервые за долгое время. — Я тебя совсем не знаю, милая, но понимаю куда больше, чем эти два… джентльмена. Ты почувствовала тягу к вольной жизни и захотела доказать всему миру и в первую очередь самой себе, что сумеешь жить среди мужчин, играть по их правилам — и не важно, какую цену за это придется платить. Так?
Китти вынуждена была подтвердить эту версию.
— У тебя не получилось, — жестко сказал Блейк. — Здесь ты никто. Ты никогда не станешь даже простым матросом, не говоря о чем-то большем. Пройдет еще несколько месяцев, и ты или не сможешь больше скрывать свою истинную сущность, или умрешь от голода. Не лучше ли признать ошибку?
Китти отрицательно мотнула головой и с упрямым видом насупилась, стиснув зубы.
Лоретта и Блейк переглянулись. Чарли вдруг понял, что они говорят друг с другом, не произнося ни слова. Лоретта кивнула, и Блейк огласил принятое решение.
— Ступай на палубу, — сказал он с улыбкой понимания на лице. — Команда может заподозрить неладное, если мы тут будем сидеть слишком долго.
С этим трудно было спорить. Китти вышла, на ходу оправляя рубашку и бормоча матросские ругательства.
«Ну и дела, — подумал Чарли. — А эта Китти в сумме ничего, симпатичная девчонка».
Дул попутный ветер, и «Нимфа» очень быстро приближалась к острову Поющих скал. Пиратам везло не только с погодой: по пути они встретили два купеческих шлюпа, один из которых сдался на милость победителя после предупредительного выстрела из носового орудия, а другой — после небольшой заварушки, учиненной на его палубе абордажной командой «Нимфы». Случись такое чуть раньше, Холфорд поступил бы согласно своим привычкам: тех членов команды, что не пожелали бы сменить род занятий, надлежало посадить в шлюпку и вверить их судьбы Господу, а сами корабли отправить в Нассау и продать, разделив выручку между пиратами.
Но по сравнению с блестящими перспективами обретения сокровищ Золотого города добыча выглядела убого, поэтому он забрал у обоих капитанов шлюпов все деньги, какие удалось найти, — вышло около ста пятидесяти фунтов, десять бочонков солонины и два бочонка риса, после чего великодушно отпустил купцов на все четыре стороны.
Драться по-настоящему им пришлось лишь однажды. В тот день погода для плавания под парусами стояла отличная, и «Нимфа» стрелой летела над волнами при полном бакштаге. Но Холфорд с самого утра был не в духе, и его все раздражало: ночью он отважился войти к Лоретте, ожидая встретить дикую кошку, которая даст ему решительный отпор, а вместо этого увидел смиренную овечку. Она позволила собой овладеть — бесчувственная, бессловесная, словно тряпичная кукла. И капитан «Нимфы» после короткой эйфории обладания не испытал никаких чувств, кроме разочарования и гнева. Он не привык проигрывать безоружному противнику и даже спустя много часов чувствовал себя очень уязвленным.
О случившемся между Холфордом и Лореттой никто не знал, однако унылое настроение капитана было написано на его лице, поэтому пираты старались держаться подальше — все, кроме Рэнсома. Квартирмейстер делал вид, будто не замечает, что произошло что-то неприятное, и всячески пытался разговорить капитана.
Миновал полдень.
— Божья благодать… — сердито пробормотал Барнетт, прищурив глаз. — Что-то у меня плохое предчувствие — жди беды, и очень, очень скоро…
— Вижу парус! — крикнул с марса дозорный.
Спустя час выяснилось, что за «Нимфой» гонится неизвестный корабль. Еще через некоторое время вся команда собралась на палубе. «Нимфа» продолжала идти с максимальной скоростью, но корабль-преследователь оказался быстрее — он постепенно сокращал разрыв, и теперь можно было разглядеть в подзорную трубу, что это большой фрегат, идущий под всеми парусами. Преследовать «Нимфу» он мог только по одной причине, и причина эта многим не понравилась. Пираты заспорили о том, что делать дальше. Холфорд не хотел принимать бой, но его поддержали всего человек десять — двенадцать. Большинство оказались на стороне Рэнсома, который предлагал не тратить время и силы на работу с парусами, а подготовиться к сражению.
Холфорд, оставшись в меньшинстве, согласился биться с противником, заведомо превосходящим по вооружению и водоизмещению «Нимфу». Он вдруг догадался, что Рэнсом начал свою игру. Квартирмейстеру вовсе не хотелось на самом деле ввязываться в опасный бой. Он намеренно затеял спор и расколол команду, вызвав у части матросов недовольство нерешительным капитаном. «Ну ты и акула, — думал Холфорд, глядя на своего опасного соратника. — Ты перехитрил сам себя. Только как бы нам теперь не погибнуть из-за этой хитрости…»
Ему было совершенно ясно, что причиной интриг Билла был именно Золотой город, который с каждой минутой становился все ближе и ближе.
