— Не задержать, а уничтожить, — уточнил С. К. Тимошенко.
— Давайте директиву, — сказал И. В. Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Трудно было понять И. В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом. Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях» [76, т. 2, с. 9–10].
В. М. Молотов, рассказывает писатель Ф. И. Чуев, не раз вспоминал И. В. Сталина в первые дни войны. «Жуков и Тимошенко подняли нас: на границе что-то тревожное уже началось. Может, кто-то раньше сообщил им о какой-то отдельной бомбежке, и раньше двух началось, это уже второстепенный вопрос. Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи: официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны. До этого, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати. …Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга… И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам. События развернулись раньше» [209, с. 48–49].
В данном случае важна не противоречивость воспоминаний. Это дело исследователей. Важно, как Жуков, так и Молотов, свидетельствуют о напряженной работе Сталина и 21 июня, и 22 июня.
До сих пор с подачи Хрущева в 1956 году мусолится версия, будто советское военно-политическое руководство располагало даже точной датой начала нападения фашистской Германии на СССР, но не предприняло по вине Сталина никаких мер для отражения агрессии. Начальник Генерального штаба — заместитель наркома обороны СССР с января 1941 года генерал армии Г. К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления» (1969 год) с присущёй ему прямотой и достоверностью запечатлел: «Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали».
Да, в конце мая 1941 года в выступлении на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталин уверенно заявил: «Обстановка обостряется с каждым днем. Очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии… От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более что нам известно, что нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке монополистов США и Англии…»
Что касается 22 июня 1941 года, то практически за четыре часа до начала войны, в 00 часов 30 минут, в военные округа была передана директива наркома обороны СССР № 1:
«О ПРИВЕДЕНИИ ВОЙСК В ПОЛНУЮ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ
Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: народному комиссару Военно-морского флота.
1. В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов необходимо быть в полной боевой готовности, чтобы встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. ПРИКАЗЫВАЮ:
а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
ТИМОШЕНКО, ЖУКОВ 21 июня 1941 г.»
В Генеральный штаб эту директиву доставил И. Ф. Ватутин. 22 июня 1941 г. в 06 часов 30 минут И. В. Сталин санкционировал подписание директивы наркома обороны СССР № 2.
«ДИРЕКТИВА НАРКОМА ОБОРОНЫ СССР № 2
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.
2. Разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировки его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
Директива № 2 в военные округа была передана в 07 часов 15 минут 22 июня 1941 г. Военные действия шли уже по всему фронту.
В 9 часов 30 минут 22 июня И. В. Сталин в присутствии С. К. Тимошенко и Г. К. Жукова отредактировал и подписал указ о проведении мобилизации и введении военного положения в европейской части страны, а также об образовании Ставки Главного Командования и ряд других документов.
Утром 22 июня было принято решение, что в 12 часов с Заявлением Советского правительства к народам Советского Союза по радио обратится В. М. Молотов. И. В. Сталин, будучи серьезно больным, понятно, выступить с обращением к советскому народу не мог. Он вместе с Молотовым составлял Заявление Советского правительства.
В. М. Молотов говорил: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек — это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах» [209, с. 50–51].
Это же отметил и Г. К. Жуков: «Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности» [76, т. 2, с. 10].
А бывший в то время в Киеве Н. С. Хрущев расписывал, что происходило с И. В. Сталиным в Кремле и на Ближней даче. Якобы, когда находившемуся в Кремле Сталину доложили о начале войны, он долго не хотел верить, а затем уехал к себе на дачу. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Он длительное время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам. В те дни он заявил:
— То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
«К Сталину, — говорил на XX партсъезде Хрущев, — пришли некоторые члены Политбюро и долго убеждали его, что еще не все потеряно, что у нас страна большая, мы можем собраться с силами и дать отпор врагу». При этом давал понять делегатам съезда, что среди уговаривавших Сталина членов Политбюро был и он, Хрущев. Им, наконец, удалось уговорить Сталина возвратиться в Москву и «принимать какие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте» (цит. по: [90, с. 148–149]).
Жукову не надо было будить Сталина. Хрущеву — призывать Сталина возглавить оборону страны. Сталин и до войны обычно работал по ночам, работал — находился ли в Кремле, находился ли на даче. Так было и в ночь на 22 июня. И дело не в том, кто первым сообщил ему о начале войны. Страна к отражению фашистской агрессии была готова в главном. Нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Жуков заверяли Сталина, Политбюро ЦК и правительство, что Красная Армия выдержит первый удар фашистов, а затем, как и планировалось, нанесет ответный удар. Как известно, Сталин отверг вариант Генштаба, предложенный в мае 1941 года и предусматривавший «ни в коем случае не давать инициативы германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию». И не мифически неожиданное нападение немецко-фашистской армии вызвало потрясение Сталина, его потрясение было вызвано тем, что заверения военных оказались не соответствующими действительности, что, несмотря на героическое сопротивление, Красная Армия вынуждена была отходить с занимаемых позиций.
И. В. Сталин работал, невзирая на свое заболевание, о котором не сказал даже близким соратникам. Он понимал, что это сообщение в начале войны может деморализовать армию и народ. Естественно, он не хотел и доставлять радость врагу.
Вспоминая 22 июня 1941 года, ГК. Жуков писал:
«Примерно в 13 часов мне позвонил И. В. Сталин и сказал:
