Но тут случился, незабвен, этап поднятия с колен. Команда Быкова сначала хоккейный кубок забрала: страна, расправивши крыла, «Оле-оле» всю ночь кричала. Осуществляя тайный план, на Евровиденье Билан с чужой попсою поквитался, как некий символ перемен (он там как раз вставал с колен, а рядом Плющенко катался). Настала полная лафа: случился кубок УЕФА. Июнь завис на перевале. Взошла Аршавина звезда: испанцы дали нам дрозда, зато голландцев мы порвали. Застолья, танцы на столе, опять всю ночь оле-оле, толпы распаренное тесто, ночных сирен бессонный вой, экстаз имперско-половой, еще бы, фиг ли, третье место! Во всем царил гламурный вкус. Давали детям имя Гус. Ярился публицист Виталий (который тоже Иванов): так псих гуляет без штанов, гордясь красою гениталий. Любого, кто не пел хвалу двойному нашему орлу, клеймили кличкой либераста. В деньгах купался средний класс – и нефть почуяла заказ и стала стоить полтораста! Как раз тогда, как антидот, явился точный анекдот про эту роскошь даровую: не пожелает ли народ, покуда так ужасно прет, затеять третью мировую?
В начале августа, прикинь, элита съехалась в Пекин, но там недолго пировали: как это водится у нас, в начале августа как раз случилась битва за Цхинвали. Давно министры оборон нарыв давили с двух сторон; грузинский вождь, себе на горе, решил начать ночной обстрел и так на этом погорел, что наш ответ дошел до Гори. «Давить, давить! – кричал иной. – Опять горжусь своей страной!» Россия грезила расплатой. Война входила в каждый блог. «Мои мольбы услышал Бог!» – ярился карла бородатый. «Уродец! Галстуки грызи!» – но тут вмешался Саркози, спасая честь Саакашвили и меж столицами мечась; мы отступились, но тотчас признать Осетию решили. Мир поворчал, но проглотил. Расположение светил внушало нам, что счастье вечно, что с рук сойдет любая блажь; гламур примерил камуфляж… Но в этот миг случилось нечто.
…Сказать по совести, для нас их кризис был бы в самый раз – урок любому либерасту: их доллар тонет как топор – а мы не видим их в упор и в шоколаде по контрасту! Но оказалось – в новый век от их проклятых ипотек зависит каждая зараза. Фортуна плюнула на нас, и нефть почуяла заказ, подешевев в четыре раза. Гламур свернулся и померк. Пошел искать работу клерк. Поблекло все, что днесь сияло. Народ освоил стиль иной: письмо в защиту Бахминой, позор врагам Алексаняна… Москва задумалась в тоске. Все оказалось на песке – и как-то наспех, кривовато. Стучится кризис в каждый блог – и даже несколько поблек победный вид дуумвирата! «Позор!» – Медведеву кричат, как будто здесь не Кремль, а чат! Ведь он, поправки разработав, оплот стабильности воздвиг – и в этот миг услышал крик каких-то странных доброхотов… Равны мудрец и идиот – никто прогнозов не дает. Несется вой из регионов, и рубль по новой оценен… Пугает рейтингом ВЦИОМ. «Кранты!» – кричит Илларионов. О вероломная страна! Любви народной – грош цена. Здоровый дух – в здоровом теле, а в нашем теле – спертый дух. Внушить величье Главных Двух не помогает даже теле.
И вот я мыслю: восемь лет мы жили так, как будто нет ни прав, ни совести, ни вкуса. «Стабильность! Я тебя люблю!» Мы знали цену кораблю, но не сворачивали с курса. И что теперь, едрена мать? Чего желать? Кого снимать? Чего бы выдумать такого? (Кинематограф, как всегда, был первым: хоть не без труда, а все же скинул Михалкова.)
Как все смешалось, видит бог! Какой запутанный клубок! Событий, кажется, десятки: футбол, грузинская война, потом рожала Бахмина – и что теперь в сухом остатке? Один кричит – «переворот», другой, естественно, орет о преимуществах побега… В окне танцует мелкий снег, и это общий наш успех, а то ведь не было и снега.
Люблю тебя, моя страна. Ты так огромна, так странна, так часто тянешь меч из ножен, так много маешься и врешь, так много терпишь гнусных рож – но разве я в другой возможен? Мы все привыкли повторять, все находить и все терять – и вот опять в своей стихии: опять купились ни за что, залили воду в решето и вновь твердим, что мы такие. В себя вмещает этот год, как капля многошумных вод, все, что зовем привычным ходом своей истории родной. Отбой, ребята. Выходной. Все было классно. С Новым годом.
No escaparan [13]
Единственный сколько-то ясный итог скандалов на почве кино, которые вышли на новый виток, хоть все обнажилось давно; всех этих собраний, «приду – не приду», еще в декабре-январе, всех этих тусовок в Охотном ряду, точнее, в Гостином дворе, всех этих потешных покуда боев и драк в исполнении звезд, борцов, стукачей, стариков, холуев, – суров и достаточно прост. Припомним шумиху последних недель, и ложь, и визгливую лесть: пред нами наглядная, в общем, модель Отечества как оно есть. Гордясь до истерики, выпятив грудь, искусно себя разозлив, оно триумфально вступило на путь, в финале которого взрыв. Еще далеко неизбежное дно, не сдался последний редут, не пахнет разрухой, но ясно одно: что сами они не уйдут.
Свой лоб расшибать, как об стенку баран, – наш метод с начала времен. Был лозунг в Испании – No pasaran. Теперь он слегка изменен. В России в избытке имеется газ, о нем голова не болит, но не было, нет и не будет у нас ротации местных элит. Вот так и вертелось у нас колесо последних веков десяти: начальники могут практически все, однако не могут уйти. Диктатор, пока он во власти сидел (гарантии тут не спасут), наделал таких сверхъестественных дел, что если уйдет, то под суд; на троне сменивший его либерал, которому жизнь дорога, такого наделал и столько набрал, что если уйти – то в бега; вояка, пришедший на смену ему, являлся таким смельчаком, что если уйдет – то уже не в тюрьму, а просто в петлю прямиком. А ежели после годов тридцати, не внемля чужим голосом, он все же однажды захочет уйти, поскольку устанет и сам, уйти без оглядки, неважно куда, свободно, как дикий нарвал, – его никуда не отпустит орда, которую он же набрал. Они окружат его плотным кольцом, как самая липкая слизь, и будут кричать перед царским крыльцом: «Родимый, казни, но вернись!»
Воистину глуп, кто смущает умы мечтою о смене простой. Они доведут до войны, до чумы, до сладкого слова «застой», до скуки, что тянется дольше веков, до бури, что выбьет окно, до дна, до террора, до большевиков, до смуты, до батьки Махно, они доведут, наконец, до того, что туже сожмется кольцо, что взрослые все и детей большинство им будут смеяться в лицо, их будет в анналы вносить Геродот, атаку задумает Брут, они попадут в саркофаг, в анекдот, в пословицу – но не уйдут. Они водрузят искупительный крест, безжалостно выморив нас; они проведут разделительный съезд, свезя представителей масс, они призовут благодарную рать, являя нежданную прыть, наймут матерей, чтобы громче рыдать, и нищих, чтоб жалобней ныть, псарей, чтобы громче кричать «Загрызу!», попов, чтоб явить чистоту, – и взвоют, и вовремя пустят слезу, и вовремя крикнут «Ату!», и вновь, на посмешище прочих сторон, пошлют нас на бой и на труд, и задом вгрызутся в завещанный трон, и кончатся. Но не уйдут.
Тут сломит башку аналитик любой, очкастый знаток теорем. Так воин врага забирает с собой, так с шахом сжигают гарем – для них унизителен выход иной, он просто немыслим, верней. Они согласятся уйти со страной, со всеми, кто мается в ней, – они приберут стариков, дошколят, горланов и преданных звезд, но лишь уничтоживши то, чем рулят, покинут насиженный пост. Отчизна очнется на том рубеже, где вновь продолжается бой. Мы можем их скинуть, так было уже, – но, кажется, вместе с собой.
А нам остается утешиться тем (другой компенсации нет), что в случае гибели сложных систем широкий останется след, что будет потомков презрительный смех и высший предсказанный суд, от коего, при ухищрениях всех, они уж никак не уйдут.
Путеводительское
Привет тебе, Барак Хусейн Обама, иль попросту Барак, для простоты. Прости, что я на ты вот так вот прямо. Ты тоже можешь быть со мной на ты. Мы в курсе, что у этих ваших Штатов – куда я скоро в гости соберусь – имеется довольно много штампов насчет страны с названьем кратким «Русь». Чтоб ты представил быт далеких россов, я подготовил список из пяти обычно задаваемых вопросов и правильных ответов. Захвати. Где нервы вам империя трепала – сейчас разверзлась черная дыра. У вас о русских судят как попало, а все сложнее раза в полтора.
Начнем с того, что злобные соседи разносят слух (Европа ли, Орда), – как будто здесь на улицах медведи. На улицах – отнюдь, а в Думе – да. Не верь, однако, их ужасной славе, о коей все кричат наперебой: у вас слоны сражаются с ослами, у нас медведь един с самим собой, и по всему Тверскому околотку бежит в испуге мелкое зверье… Вот штамп другой: у нас тут любят водку. Не любят, нет. Но как тут без нее? Не усмотри, пожалуйста, лукавства или насмешки в пьяном кураже – мы пьем ее, как горькое лекарство, а то с ума бы спрыгнули уже. От многих советологов ученых доносится и вовсе ерунда – что будто бы у нас не любят черных. Своих не любят, нет, а ваших – да. В любом своем прорыве и провале, в бесчисленных страстях родной земли за то, что ваших негров линчевали, мы снова уважать себя могли. Ты будешь ощущать себя как дома, все будут сострадать тебе притом – у нас тут все жалели дядю Тома, живя стократ страшней, чем дядя Том.
