— Кажется, — Анна потянулась через стол, чтобы взять булку, которую разломила пополам, а потом окунула одну половину в подливку, чтобы угостить своих шумных спаниелей, — у Траслоу есть дочь, и она забеременела, так что он выдал ее замуж за какого-то беднягу, а теперь она сбежала, мальчишка в Легионе, а Траслоу в ярости.
— В бешеной ярости, — крайне весело произнес ее отец. — Избил мальчишку.
— Бедный Траслоу, — сказал Адам.
— Бедный мальчик, — Анна бросила еще один кусок хлеба скулящим и скребущим пол псам. — Траслоу сломал ему скулу, так ведь, папа?
— Еще как сломал, — подтвердил Фалконер. Полковник сумел полностью оправиться от неприятных последствий неудачного кавалерийского налета. Он искупался, подстриг бороду и надел мундир, так что снова выглядел бравым солдатом. — Мальчишку зовут Роберт Декер, — продолжал полковник, он сын Тома Декера, ты помнишь его, Адам? Ужасный человек. Теперь он мертв. Кажется, наконец-то настало избавление.
— Я помню Салли Траслоу, — неохотно произнес Адам. — Угрюмая, но очень хорошенькая.
— Ты встречался с ней, когда был у Траслоу, Нат? — спросил Фалконер. Полковник прилагал все усилия, чтобы быть любезным со Старбаком и показать, что неприязненное пренебрежение последних дней закончено и забыто.
— Не помню, чтобы заметил ее, сэр.
— Ты бы ее заметил, — сказал Адам. — Ее невозможно не заметить.
— Что ж, она сбежала, — сообщил Фалконер, — а Декер не знает, куда, и Траслоу на него разозлился. Похоже, он отдал молодоженам свой клочок земли, и она оставили его на попечении Ропера. Помнишь Ропера, Адам? Теперь он живет там. Он мерзавец, но знает, как управляться с лошадьми.
— Не думаю, что они были обвенчаны должным образом, — Анна находила положение этой несчастной пары более интересным предметом, чем судьбу освобожденного раба.
— Я тоже в этом сильно сомневаюсь, — согласился с ней отец. — Наверняка прыгнули через метлу по-быстрому, а, может, даже без этой формальности обошлись.
Старбак уставился в свою тарелку. Ужин состоял из вареной ветчины, кукурузного пирога и жареной картошки. За столом присутствовали лишь Вашингтон Фалконер, двое его детей и Старбак, а нападение Траслоу на Роберта Декера было единственной темой их беседы.
— Куда могла сбежать эта бедняжка? — недоумевал Адам.
— В Ричмонд, — немедленно отозвался его отец. — Все испорченные девицы отправляются в Ричмонд. Там она найдет работу, — произнес он, бросив взгляд на Анну и приняв удрученный вид, — определенного рода.
Анна вспыхнула, а Старбак подумал, что Итан Ридли тоже в Ричмонде.
— Что будет с Траслоу? — спросил он.
— Ничего. Он уже обо всём сожалеет. Я направил его под арест и угрожал десятью кругами ада.
На самом деле это майор Пелэм арестовал Траслоу и сделал ему выговор, но Фалконер не думал, что есть какая-то существенная разница.
Полковник прикурил сигару.
— Теперь Траслоу настаивает, чтобы Декера направили в его роту, и думаю, лучше с ним согласиться. Кажется, у мальчишки есть и другие родственники в той роте. Ты можешь успокоить этих псов, Анна?
— Нет, отец, — она бросила еще один кусок пропитанного подливкой хлеба в шумную кучу малу. — И раз уж мы заговорили о прыжках через метлу, — добавила она, — ты забыл про свадьбу Дятла.
— Это ведь была вполне официальная свадьба? — сурово произнес ее брат.
— Конечно. Мосс провел весьма унылую церемонию, а Присцилла выглядела почти красивой, — улыбнулась Анна. — Дядя Дятел бросал на нас злобные взгляды, лило как из ведра, а мама послала в подарок шесть бутылок вина.
— Нашего лучшего вина, — с каменным лицом заявил Вашингтон Фалконер.
— Откуда мама могла знать? — невинно спросила Анна.
— Она знала, — заверил Фалконер.
— И ученики школы спели невнятную песенку, — продолжала Анна. — Когда я буду выходить замуж, отец, я не хочу, чтобы для меня пели близнецы Томпкина. Это будет крайней неблагодарностью?
— Ты будешь венчаться в соборе Святого Павла в Ричмонде, — заявил ее отец, — а церемонию будет проводить преподобный Питеркин.
— В сентябре, — настаивала Анна. — Я поговорила с мамой, и она согласна. Но только если мы получим твое благословение, папа, конечно же.
— В сентябре? — Вашингтон Фалконер пожал плечами, будто ему не было особого дела до того, когда состоится свадьба. — Почему бы нет?
— Почему в сентябре? — поинтересовался Адам.
— Потому что война к тому времени закончится, — заявила Анна, — а если отложить на более поздний срок, то погода станет неподходящей для плавания через Атлантику, а мама говорит, мы должны быть в Париже самое позднее в октябре. Проведем зиму в Париже, а весной отправимся в Германию на воды. Мама говорит, ты тоже можешь захотеть поехать, Адам?
— Я? — это приглашение, похоже, удивило Адама.
— Чтобы составлять компанию Итану, пока мы с мамой будем на водах. И чтобы сопровождать маму, конечно.
— Можешь поехать в мундире, Адам, — Вашингтон Фалконер явно не возражал против того, что его не пригласили в эту семейную поездку. — Твоей матери это бы понравилось. Полная форма с саблей, кушаком и медалями, а? Показал бы европейцам, как выглядят солдаты-южане?
— Я? — повторил Адам, теперь в сторону отца.
— Да, Адам, ты, — Фалконер бросил свою салфетку на стол. — И если речь зашла о мундире, то ты найдешь его у себя в комнате. Надень его и приходи в кабинет, подберем тебе саблю. Ты тоже, Нат. У каждого офицера должен быть клинок.
Адам на пару секунд замолчал, так что Старбак испугался, что сейчас его друг сделает свое пацифистское заявление. Старбак напрягся в предвкушении ссоры, но потом, с решительным кивком, который предполагал, что он сделал этот выбор лишь большим усилием воли, Адам отодвинул стул и тихо произнес, как будто для себя:
— За работу. За работу.
Работа заключалась в том, чтобы славное начало этого лета посвятить строевой подготовке под грохот барабанов, тренировкам на лугу или проводить время с товарищами в палаточном лагере.
То были жаркие дни смеха, усталости, боли в мышцах, загорелой кожи, высоких чаяний и покрытых порохом лиц.
Легион проводил тренировки по стрельбе, пока плечи солдат не покрылись синяками от оружейной отдачи, лица не почернели от дыма от взрывающихся капсюлей, а губы не покрылись пятнами пороха из многочисленных разорванных зубами бумажных патронов. Они научились крепить штыки, вставать в линию для ведения огня и строиться в каре, чтобы отразить атаку кавалерии. Они начали чувствовать себя солдатами.
Они научились спать в любых условиях и нашли тот ритм быстрого марша, с которым могли бы прошагать все эти бесконечные выжженные солнцем дни по иссушенным дорогам. По воскресеньям они строились в каре для молитвы и пения гимнов.
Их любимым был «Славная битва», а по вечерам, когда мужчины тосковали по семьям, им нравилось петь «О благодать» в очень медленном темпе, чтобы нежная мелодия как можно дольше не покидала вечерний ветерок.
В другие дни недели группы солдат по вечерам посещали классы по изучению библии или молитвенные собрания, а некоторые играли в карты или пили спиртное, которое нелегально продавали торговцы из Шарлотсвилла и Ричмонда. Однажды майор Пелэм схватил одного из этих продавцов и разбил весь его запас горного виски, хотя полковник не был настроен столь категорично.
— Пусть повеселятся, — любил он говорить.
Адам опасался, что его отец пытается заработать популярность, хотя на самом деле эта снисходительность была частью военной доктрины Вашингтона Фалконера.
— Эти люди — не европейские крестьяне, — объяснял полковник, — и уж точно не тупые заводские рабочие с севера. Это славные американцы! Добрые южане! В их нутре горит пламя, а в сердцах свобода, и если мы принудим их часами заниматься строевой подготовкой, то просто превратим в усталых безмозглых идиотов. Я хочу, чтобы они были полны энтузиазма! Чтобы отправились на битву, как свежие лошади с весенних пастбищ, а не как клячи, питающиеся зимним сеном. Я хочу, чтобы они были бодры духом и elan — стремительны, как говорят французы, вот так мы выиграем эту войну.
— Но без строевой подготовки не обойтись, это невозможно, — мрачно отвечал майор Пелэм. Ему позволили заниматься муштрой четыре часа в день и ни минутой больше. — Гарантирую, что Роберт Ли постоянно муштрует своих людей в Ричмонде, — настаивал Пелэм, — как и Макдауэлл в Вашингтоне.
— Я тоже в этом уверен, и им приходится этим заниматься, чтобы держать своих мерзавцев в узде. Но наши мерзавцы лучшего качества. Они станут лучшими солдатами в Америке! Во всем мире! — когда полковник был охвачен этими высокими порывами, ни Пелэм, ни все военные эксперты христианского мира не смогли бы его переубедить.
