Пелэм, дождавшись, пока полковник с сыном отъедут подальше, покосился слезящимися глазами на Старбака:
— Самое лучшее, что может произойти, лейтенант Старбак — это то, что мы никогда не найдем боеприпасов для пушек. А если найдем, то стволы, скорее всего, развалятся на части. Артиллерийское дело не для любителей, — фыркнул он. — Так значит, не удался налет?
— Все вышло печально, сэр.
— Угу, Мерфи рассказал, — майор Пелэм покачал головой с видом человека, всегда знавшего, что подобные безрассудства обречены на неудачу.
Майор был одет в старую униформу Соединенных Штатов, которую в последний раз носил во время войны 1812-го года — выцветший синий мундир c полинявшим галуном, утратившими былую позолоту пуговицами и кожаной перевязью, растрескавшейся как высохшая на солнце грязь.
Его сабля представляла собой огромный искривленный клинок в черных ножнах. Майор поморщился, когда оркестр, репетировавший в тени штабной палатки Легиона, заиграл «Моя Мэри-Энн».
— Они всю неделю ее исполняют, — проворчал он. — Мэри-Энн, Мэн-Энн, Мэри-Энн. Янки, наверное, от одной только музыки сделают ноги.
— А мне нравится.
— Прослушаешь с полсотни раз — разонравится. Лучше бы они исполняли марши. Хороший, уверенный марш — вот что нам нужно. Сколько мы занимаемся подготовкой? Четыре часа в день? А должны — двенадцать, но полковник не позволит. Будь спокоен — янки точно не в бейсбол играют, не то что мы, — Пелэм замолчал и сплюнул табак.
Он свято верил в необходимость бесконечных тренировок, в чем его поддерживали все опытные солдаты Легиона, но Фалконер противился этому, боясь угасания энтузиазма, которое могут повлечь слишком частые упражнения.
— Вот увидишь слона, — изрек Пелэм, — и тогда поймешь, зачем нужны тренировки.
Старбак почувствовал знакомый отклик на слова о встрече со слоном. Чувство страха, ощутимое, как холод крови, пульсирующей в сердце. Волна возбуждения, накатывающая больше от разума, чем от сердца, словно бы преодолевшая ужас и хлынувшая потоком исступленного восторга от ощущения битвы.
А потом пришло то будоражущее нервы понимание, что ничто из этого невозможно познать — ни ужас, ни экстаз, не испытав на своей шкуре загадку битвы. Стремление Старбака как можно быстрее разгадать эту загадку смешивалось в желанием отложить столкновение, а его пыл — с яростной жаждой, чтобы сражение никогда не произошло. Всё это было очень запутанно.
Адам, освободившись от разговора с отцом, развернул лошадь обратно к Старбаку.
— Поедем к реке, искупаемся.
— Искупаемся? — Старбак боялся, что это занятие могло стать новым увлечением Адама.
— Тебе полезно искупаться! — пылкость Адама подтвердила опасения Старбака. — Я разговаривал с доктором, который утверждает, что купание продлевает жизнь!
— Чепуха!
— Наперегонки! — Адам пришпорил лошадь и поскакал прочь во весь опор.
Старбак чуть медленнее последовал за Адамом на своей уже уставшей кобыле, когда тот повел его вокруг города по тропам, которые он знал с детства, приведя к небольшой лужайке, являвшейся, как решил Старбак, частью поместья Семь Источников. К тому времени, как Старбак достиг реки, Адам уже разделся. Вода была прозрачной, а растущие по берегам деревья усыпаны весенними цветами.
— Какой доктор? — окликнул своего друга Старбак.
— Его зовут Вессельхефт. Я ездил навестить его в Вермонт, по поручению матери, конечно же. Он рекомендует диету из черного хлеба и молока и часто принимать то, что он называет sitz-bad.
— Сидячую ванну?
— Называй это sitz-bad, мой дорогой Нат. Лучше всего называть это по-немецки, как и все способы лечения. Я рассказал маме о докторе Вессельхефте, и она обещала, что попробует всё, что он рекомендовал. Ты идешь? — Адам не стал ждать ответа, а голым нырнул в реку. Он всплыл с криками, явно отреагировав на температуру воды. — До июля не прогреется, — объяснил он.
— Может, я просто посмотрю на тебя.
— Не глупи, Нат. Я думал, что уроженцы Новой Англии — люди смелые.
— Но не безрассудно смелые, — сострил Старбак, подумав о том, как же хорошо снова быть рядом с Адамом. Они не виделись несколько месяцев, хотя в первые мгновения встречи казалось, будто прошло совсем немного времени.
— Давай же, трусишка, — позвал Адам.
— О Боже, — Старбак прыгнул в прозрачную прохладу и вынырнул с криками, как только что Адам. — Она ледяная!
— Но это полезно для тебя! Вессельхефт рекомендует принимать холодную ванну каждое утро.
— Разве в Вермонте не находятся больницы для душевнобольных?
— Возможно, — засмеялся Адам, — но Вессельхефт абсолютно разумен и весьма успешен.
— Я предпочту умереть молодым, чем терпеть холодную воду каждый день, — Старбак выбрался на берег и лег на траву под теплым солнцем.
Адам присоединился к нему.
— Итак, что случилось во время налета?
Старбак рассказал ему, хотя и опустив детали об угрюмости Фалконера на обратном пути. Вместо этого он превратил этот набег в нечто комичное, цепь ошибок, в результате которых никто не пострадал и никто не был обижен. Закончил свой рассказ он словами о том, что не считает, что война будет более серьезной, чем этот рейд.
— Никто не хочет настоящей войны, Адам. Это же Америка!
Адам пожал плечами.
— Север не собирается нас отпускать, Нат. Союз слишком для него важен, — он помедлил. — И для меня.
Старбак не ответил. На противоположном берегу реки паслись коровы, и в наступившей тишине он неожиданно четко услышал, как они выдирают зубами траву. Колокольчики монотонно позвякивали, и этот звук соответствовал зловещему настрою Адама.
— Линкольн призвал семьдесят пять тысяч добровольцев, — сказал он.
— Я слышал.
— И газеты северян пишут, что еще в три раза больше человек будут готовы к июню.
— Тебя пугают эти цифры? — несправедливо обвинил его Старбак.
— Нет. Меня пугает то, что эти цифры означают, Нат. Я боюсь, что Америка скатится в варварство. Боюсь, что увижу глупцов, с воплями въезжающих в битву только ради того, чтобы получить от нее удовольствие. Боюсь, что наши друзья по школе станут гадаринскими свиньями [9] девятнадцатого столетия, — Адам искоса бросил взгляд на противоположный берег реки, на покрытые яркими цветами и свежей листвой деревья на далеких холмах.
— Жизнь так хороша! — произнес он через некоторое время энергично, но печально.
— Люди сражаются, чтобы сделать ее лучше, — ответил Старбак.
Адам рассмеялся.
— Не глупи, Нат.
— А по какой еще причине им сражаться? — напирал Старбак.
Адам развел руками, будто предполагая, что на этот вопрос может найтись тысяча ответов, и ни один из них не имеет значения.
— Люди сражаются, потому что слишком горды и слишком глупы, чтобы признать, что не правы, — наконец объявил он.
— Мне всё равно, что для этого понадобится сделать, но мы должны сесть все вместе, созвать собрание и всё обсудить! И не имеет значения, займет ли это год, два или даже пять! Переговоры лучше, чем война. И что подумает о нас Европа? Многие годы мы говорили, что Америка — самый благородный и лучший эксперимент в истории, а теперь собираемся разорвать ее на части! Ради чего? Ради прав штатов? Чтобы сохранить рабство?
— Твой отец смотрит на это по-другому, — заметил Старбак.
— Ты знаешь отца, — с нежностью произнес Адам. — Он всегда воспринимал жизнь как игру. Мама говорит, что он так и не не повзрослел по-настоящему.
— А ты повзрослел преждевременно? — предположил Старбак.
Адам пожал плечами.
— Я не могу воспринимать жизнь с легкостью. Хотел бы, но не могу. И трагедию не могу воспринимать легко, только не эту, — он махнул рукой в сторону коров, будто призывая этих невинных и неподвижных животных выступить свидетелями спектакля, во время которого Америка безудержно ринется в войну. — Но как насчет тебя? — повернулся он к Старбаку. — Я слышал, у тебя были неприятности.
— Кто тебе рассказал? — Старбак на мгновение смутился. Он устремил взор в облака, боясь встретиться глазами со своим другом.
— Отец написал мне, конечно же. Он хотел, чтобы я отправился в Бостон и замолвил о тебе словечко перед твоим отцом.
— Рад, что ты этого не сделал.
— Но я сделал. Правда, твой отец отказался меня принять. Хотя я прослушал его проповедь. Он был ужасно грозен.
— Он всегда такой, — сказал Старбак, хотя в глубине души гадал, почему Вашингтону Фалконеру могло прийти в голову попросить Адама поговорить с преподобным Элиялом. Хотел ли он от него избавиться?
Адам выдернул травинку и мял ее своими ловкими пальцами.
— Почему ты так поступил?
Лежащего на спине Старбака внезапно охватил стыд от своей наготы и он перекатился на живот, уставившись на клевер и траву.
