– Или вы его все-таки задели, причем болезненно либо же попав по сухожилию или артерии… Вы сами – точно целы? Учтите, что сейчас нельзя сказать «просто царапина» и отмахнуться – даже небольшая ранка, нанесенная когтем или клыком этой твари, может привести к смерти.
– Я цел, – понуро повторил рыцарь, поддев пальцем две ровные параллельные прорехи на груди. – Он вскользь… кольчуга спасла.
– Так что же вы оба делали снаружи? Если я верно помню ваши слова, вы намеревались, пусть не соглашаясь со мной, действовать в соответствии с моими идеями. Уж не покидать пределов трактира – действие самое простое. Что заставило вас поступить иначе?
– Сейчас шестой час утра, – не поднимая глаз, ответил фон Зайденберг. – В деревне уже все пробуждаются в это время; он проснулся тоже. Привычка…
– Мне казалось, наш хозяин должен был обеспечить каждого всем необходимым для того, чтобы не приходилось разгуливать по двору.
– Поймите сами, майстер инквизитор – он человек в летах, человек деревенского воспитания, там не принято это делать в доме – в деревне только малые дети, увечные да старики не в своем уме пользуют поганое ведро. Для него это было равносильно…
– …смерти, – подсказал охотник услужливо. – Из-за того, что не захотел нагадить там, где спит, он уснул там, где гадил – вот только разбудить его теперь сможет даже не всякий некромант. Занятно будет посмотреть на физиономию его благоверной, когда ей скажут, что ее супруг окочурился над отхожей дырой.
– У него нет жены, – возразил рыцарь тускло. – Умерла семь лет назад. И сын умер этой осенью. Остались только сноха и внучка – он ездил в город на ее именины…
– Идите в постель, господин фон Зайденберг, – посоветовал Курт, и тот тяжело выдохнул, закрыв глаза и встряхнув головой. – Вам надо привести в порядок мысли и нервы.
– Вы не скажете «я же говорил»? – вяло уточнил фон Зайденберг. – Не обвините меня в бахвальстве? Не скажете, что я своей самонадеянностью погубил человека?
– Вы не тащили его, упирающегося, во двор. Он вышел сам. Сам сглупил. Сам виноват. А обвинять вас в том, что вы не смогли противостоять тому, с кем опыта противостояний прежде не случалось – это бессмысленно… Идите в постель, господин фон Зайденберг. Сидя здесь, вы не сделаете лучше никому.
– Я не смогу уснуть, – тихо возразил рыцарь. – После такого – не смогу.
– Просто идите, – повторил Курт настойчиво. – От созерцания растерзанного трупа вам легче не станет, а ваша помощь, я думаю, сейчас вряд ли потребуется.
– Любопытно, – недовольно скривил губы Ван Ален, когда рыцарь медленно, точно поднятый из могилы мертвец, втащил себя по узкой лестнице наверх. – Для прославленного живодера Молота Ведьм ты был с ним что-то больно мягок. Этот горе-вояка профукал наше единственное стоящее оружие, нарушил правила безопасности, подверг угрозе собственную жизнь и…
– Скажи ему об этом, – предложил Курт, – и господин рыцарь встанет на дыбы… Бруно, найди нашего трактирщика или Вольфа – пусть кто-нибудь спустится и приберется здесь. Не хочу утром завтракать, глядя на вчерашний ужин в его кишках… Он взбунтуется, – продолжил Курт, приблизясь к двери и попытавшись за воем ветра услышать, что творится за толстой створой. – Фон Зайденберг из тех, кто в ответ на обвинения ищет себе оправданий, находит их и выдвигает как аргумент своей защиты, от этой защиты переходя к нападению и в упомянутые аргументы начиная верить сам. Но если погладить его по головке, сказать, что ничего страшного он не сделал, что все простительно – вот тогда он станет бичевать себя так, как не сумеет ни один палач. И в одном он сейчас сказал правду – сегодня он точно не уснет.
– Я тоже, – заметил охотник зло, уронив себя на скамью. – Какой, к чертям, сон… Можешь обвинить меня в ереси или еще в чем, однако ж, не могу не заметить, что вся эта катавасия выглядит довольно… мрачно. Тринадцать человек, в полнолуние запертых в отдаленном доме. Это и не могло кончиться ничем хорошим.
– Ересь, – с готовностью подтвердил Курт, оглядев засов, и отошел от двери, присев в отдалении от истекающего смрадом тела. – Однако если поддержать твою логику – теперь нас уже двенадцать, посему все не так плохо.
Глава 6
Альфред Велле с сыном, с опаской ступая, спустились в трапезный зал через минуту. Убитого крестьянина, завернув во множество слоев мешковины, втащили на чердак, оставив там подле небольшого сквозящего окошка, где холод был наиболее ощутим и позволял сохранить останки до утра, когда можно будет избавить постояльцев от столь неприятного соседства – все же чердачного холода недоставало для должного сохранения тела, и можно было поручиться за то, что спустя некоторое время оно начнет подтекать и распространять по трактиру ни с чем не сравнимые ароматы. Владелец, притихший и содрогающийся, с бледно-зелеными щеками, был отпущен восвояси, и кровавые пятна, разбавленные содержимым внутренностей, замывал Вольф, не пожелавший свалить на родителей сию неприятную миссию. Когда израсходовалось более половины запасов воды, Курт повелел прекратить чистку, и в небольшом зальчике после ухода хозяйского сына стойко водворился мерзостный запах, витающий над темно-коричневыми пятнами, въевшимися в потертые камни пола.
К стенам тем временем подступило утро, не заметное, впрочем, за бушующим с прежней силой бураном и поздней зимней мглой. Помощник, еще молчаливее, чем обычно, застыл в отдалении, отстраненно глядя на темные кляксы, Ван Ален все так же сидел у стола, подперев голову, и поминал утраченный рыцарем арбалет, перемежая свою панихиду срамными словами, от которых Бруно поминутно выныривал из задумчивости и болезненно морщился.
– Выкрутимся, Ян, – дождавшись затишья в речи охотника, попытался остановить его речь Курт, и тот покривился:
– Оптимист.
– Или не выкрутимся, – согласился он легко. – C’est la vie.
– Это по-каковски?
– Такова жизнь, – перевел Курт. – Выкручиваешься – или погибаешь; и не всегда все упирается в вооружение. Уж ты-то при своем роде занятий давно уж должен был это усвоить. Утерянный арбалет – не повод отчаиваться.
– Не в том дело, – неохотно возразил Ван Ален. – Его мне отец подарил. Этот арбалет и Импалу.
– Просчитался, – вздохнул он удрученно. – Я вывел из твоих слов, что брат и отец у тебя добрые горожане, недовольные твоей профессией.
– Он и был добрым горожанином, в ранней молодости, но однажды вляпался в историю с потусторонней подосновой, когда свалил с родины сюда, в Германию… Здесь женился, завел детей, но ступил на кривую охотничью дорожку, и – так на ней и остался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
