День клонился к вечеру, когда с подозрительных тропок они выехали на уже знакомую Людмиле по недавним скитаниям дорогу. С холма открывался вид на придорожную деревеньку – стайка приземистых, словно игрушечных домиков в окружении квадратиков полей. Лю Дзы придержал Верного и впервые за несколько часов обратился к спутнице:
– Госпоже лучше прикрыть волосы.
Люся, оказывается, успела привыкнуть к его молчанию, так что даже удивилась, что эта статуя вдруг заговорила.
– А? Разве моего шарфа мало?
Бамбуковую шляпу девушка благополучно потеряла еще во время выуживания командира Лю из реки. Уплыла шляпа. Но шарф, которым Люся обмотала голову на манер чалмы, вроде бы до сих пор Пэй-гуна устраивал.
– Госпожа благословлена небесно-белой кожей и глазами, подобными облакам. В Поднебесной не сыщешь похожих женщин.
На комплимент эта сухая констатация походила мало.
– И что? Раньше тебя это не заботило. Мало ли кого ты везешь в седле.
– Лисицу-демона везу. – Лю Дзы усмехнулся. – Кого же еще? Слухи о проклятии хулидзын уже разнеслись по уезду. Если госпожа прикроет голову и лицо, люди подумают, что мятежник Лю просто нашел себе женщину. Но если госпожу увидят вблизи, скажут, что в седле мятежника Лю сидит несчастье, демоница, погубившая целый город.
– Какое еще проклятие? – Люся извернулась так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, и тревожно нахмурилась. – Что значит – город погубила? Когда это? Какой?
– Госпожа, должно быть, запамятовала, что благородный князь Сян Юн разрушил город Фанъюй, когда вызволял госпожу из плена.
Людмила похолодела. До сего момента она как-то не задумывалась о генерале Сяне в таком смысле. Ведь он спас ее, так разве важно, как именно? Но – целый город? Вот так взял и разрушил? Просто так?
Она сама не заметила, что сказала это вслух. Непроницаемое лицо предводителя Лю вдруг потемнело.
– Взял и разрушил, – подтвердил он. – А скольких людей убил при этом, он, должно быть, и сам не ведает. Благородные князья редко утруждают себя такими подсчетами. Но не просто так, конечно. Из-за проклятия хулидзын, которую держали там в клетке.
– Но я тут ни при чем! – воскликнула девушка. – Погоди… ты тоже в это веришь? В проклятие?
Повстанец молчал так долго, что «хулидзын» всерьез забеспокоилась и даже поерзала, чтобы напомнить о своем существовании.
– Если бы верил в проклятия, госпожа не прожила бы и часа после нашей встречи, – наконец разомкнул уста Лю Дзы. – Так что нет, не верю.
– А… город?
– Смешно винить женщину в том, что совершают мужчины. – Пэй-гун пожал плечами. – Но эти люди, – он махнул рукой в сторону деревни, – темны и невежественны, оттого и жестоки. Они верят и в лисиц-демонов, и в лисьи чары. Поэтому госпоже следует прикрыть лицо и волосы.
Вот так вскользь намекнув, что сам-то он, оказывается, в лисьем колдовстве очень даже сомневается, предводитель Лю терпеливо подождал, пока настороженная Людмила зароется в складки ханьфу так, чтобы только глаза виднелись, и тронул коня. Верный пошел упругим ровным шагом. Люся же вся извелась в ожидании – когда же они проедут селение? Когда можно будет выбраться из кокона? Вот уж точно – не знаешь, куда глаза девать! Она опустила голову пониже и даже не заметила, как дорога сменилась деревенской улицей.
– Надо покормить Верного и дать ему отдохнуть, – вдруг молвил Лю Дзы, спрыгнул наземь и протянул к ней руки. – Пусть госпожа простит неотесанного мужлана.
Люся и пискнуть не успела, как уже оказалась прижата к груди мужчины. Мятежник обхватил ее так надежно и крепко, так старательно прикрыл от чужих взглядов, что брыкаться стала бы лишь последняя дура. Вот Людмила и не стала.
– Эй, хозяин! – с ноги отворив калитку в какой-то дворик, зычно позвал Лю. – Найди-ка мне горшок лапши, кувшин вина и комнату, чтоб поспать. Да за конем присмотри. А уж я не обижу!
– Добро пожаловать, Пэй-гун! – услышала Люся и поняла, что мятежник Лю и впрямь пользуется популярностью среди местного населения. Но хорошо это или плохо для нее самой – вот в чем вопрос…
Люси и Лю Дзы
Люся так вымоталась, что ее даже не беспокоила перспектива провести ночь в одной комнате с мужчиной, наедине. Тем паче что командир Лю, видимо, уже корил себя за приступ красноречия и снова замкнулся, сделался неразговорчивым и тихим, на вопросы отвечал односложно, а потом и вовсе куда-то ушел. Девушка подождала-подождала, да и задремала, прикорнув на соломенном тюфячке. На крошечном постоялом дворе кроватей не водилось, и путникам предлагалось спать на покрытом циновками глинобитном полу. Сквозь тонкие дощатые стены свободно проникали звуки, и пылинки танцевали в косых лучах закатного света. Где-то неподалеку готовили пищу, что-то звякало и трещало, запах наваристого куриного супа щекотал обоняние, но спать Люсе хотелось гораздо сильнее, чем есть. Веки ее сомкнулись, будто кто-то задул свечу.
Впервые за несколько лет Людмиле снился отец. Нет, даже не он сам, а его голос. Круг желтого света от лампы, теньканье комаров, кружевные тени занавесок, туман, белой волной накрывающий сад, и одуряющий запах сирени. Мирный, сонный май на даче в Териоки, зарницы в светлом ночном небе, дальний гром, нестрашный, едва слышный. Девятьсот четырнадцатый год. Фройляйн Ланге подслеповата и туга на ухо, поэтому удрать от бонны для тринадцатилетней Люси ничего не стоит. Можно прокрасться на веранду до того, как подадут кофе и сигары, затаиться под круглым столом, спрятавшись под скатертью, свисающей до самого пола, – и слушать, слушать без конца, как батюшкин гость, человек с лицом некрасивым и длинным, негромко читает: «А тихая девушка в платье из красных шелков, Где золотом вышиты осы, цветы и драконы…»[28]
– Бесподобно, Николай Степанович, бесподобно! – восклицает отец. – Но когда же вы решитесь снова в Китай? Ах, как созвучно песням «Шицзин» ваше: «Луна восходит на ночное небо…»
– Полно, это всего лишь замысел, и неизвестно, допишу ли… А вы, Петр Андреевич, в следующую экспедицию собираетесь этой осенью?
– Будущей весной, голубчик, не раньше, – вздыхает профессор Орловский, украдкой поглядывая на дверь, словно кто-то из домашних может его услышать. – А теперь… не прикажете ли коньячку?
– Фройляйн! – в неспешную беседу вдруг врывается резкий голос бонны. – Фройляйн Люси, извольте показаться из вашего укрытия не-за-мед-ли-тель-но!
Отец и гость смеются, а голос все зовет и зовет: «Фройляйн Люси! Люси!..»
– Госпожа Лю Си!
Людмила встрепенулась и спросонья не сразу сообразила, почему фройляйн Ланге вдруг заговорила мужским голосом.
– Просыпайтесь! – заметив, что она открыла глаза, мятежник Лю жестом показал на большой глиняный горшок на низком столике, кувшин и пару плошек. – Я принес поесть.
Выглядел он чем-то встревоженным, но божественный запах куриного супа с потрохами полностью завладел вниманием Люси. Она вдруг вспомнила, что не ела уже целый день, – и это если считать за нормальную еду жесткие лепешки и несоленую рыбу. А куриный бульон с домашней лапшой вообще оставался смутным воспоминанием из невозможно далекой, нормальной еще жизни, где не было никаких китайцев, кроме древних авторов из папенькиной библиотеки.
Горячий, густой, с янтарными каплями жира, он заманчиво сверкал в щербатой глиняной плошке, а аромат кружил голову лучше любых духов. В животе у небесной лисы заурчало, и она даже зажмурилась, чтобы обуздать себя и не наброситься на эту прекрасную, восхитительную еду как дикий зверь.
Пэй-гун только хмыкнул беззвучно, глядя, с каким неженским аппетитом уплетает небесная гостья немудреную крестьянскую еду, которой любой благородный господин побрезговал бы даже в голодный год. Надо же, и эта посланница Небес, совсем как ее сестра, благосклонно вкушает человеческую пищу, не требуя ни свежей печени, ни мужских сердец под кисло-сладким соусом и с гарниром из молодых стеблей бамбука. Видать, лисы небесные, совсем как их земные товарки, готовы довольствоваться куриными потрохами, если совсем уж туго.
Командир Лю и сам был голоден, но большую часть горшка отдал лисице. Пусть наедается. А когда она, облизнувшись, с довольным фырканьем отодвинула опустевшую посуду и улыбнулась, сытая и умиротворенная, понял, что жертва его того стоила. Девушка взглянула на него снизу вверх, глаза ее блестели оживленно и радостно, нежные губы трепетали в улыбке, подобно лепесткам цветущей сливы…
– Благодарю, – молвила она, и Лю Дзы тряхнул головой, отгоняя наваждение.
Узнать, каковы эти губы на вкус, он еще успеет. Непременно. Обязательно. Торопиться нельзя. Эта дева не вражеская крепость, чтобы брать ее силой, и не потайная комната в доме циньского чинуши, чтобы пробираться к ее сокровищам тайком. Тут требуется более изощренная тактика. Но братец Синь зря упрекал Пэй-гуна в отсутствии мышления, потребного полководцу. Нужная стратагема уже сама собой выстраивалась в мозгу мятежника. Много ли радости в насилии или обмане? Женщины всегда приходили к Лю сами, а многие из них даже денег с него не брали. Нельзя, конечно, сравнивать девиц из веселых домов и небесную лисицу, но ведь она – тоже женщина? Пусть необычная, пусть чужая, но женщина. И первое и основное отличие – эту он хочет в жены, не просто в постель. Значит, придется потрудиться. Значит…
