— Говорят, он зять Филиппова, — звучали перешептывания в коридоре, — а Филиппов — это, сами понимаете, что такое…
— Мне говорили, он принципиальный… Жуткий дока. Всю районную прокуратуру извел… ну о-о-очень требовательный!..
— Требовательный — это хорошо. Не был бы придирчивым…
— Наверное, станет тащить свою команду… своих людей…
— Кто знает!..
— Слыхали? — вдруг ухватили Клавдию за локоть. — Стасюк!
Это был Семенов.
В другой раз Клавдия бы едва приостановилась из вежливости. Но сегодня ей вдруг захотелось поболтать ни о чем.
У Семенова в шкафу хранился замечательно мощный кипятильник, способный в минуту превратить в пар десятилитровое ведро воды.
Поэтому чаевничала здесь вся прокуратура, кроме Клавдиного кабинета, разумеется. Клавдия никогда не захаживала к своему кулинарному конкуренту, а вот сейчас решилась.
— Шило на мыло, — буркнула Дежкина по поводу Стасюка, когда вдвоем с Семеновым они оказались в дальнем его кабинете и Семенов уже извлек из шкафа знаменитый кипятильник и чашки, коричнево-черные внутри от чайного настоя. — По-моему, проблем с уходом Самохина у нас вовсе не убавится…
— Увы, — вздохнул Семенов. — Судьба, значит, такая. А с судьбой спорить — грех. У вас-то как?..
— Расследую дело о пропаже дворняги, — усмехнулась Дежкина.
— Слышал…
— А собачка-то, кажется, связана с наркотиками…
— О?
— Ладно, сначала разберусь, а потом буду рассказывать. Ну а вы? Трупы, убийства, погони, бандиты?.. — она указала на лежавшие на углу стола фотографии.
На фотографиях был изображен скрючившийся мужчина, распластавшийся в нелепой позе на железнодорожной насыпи.
— Меняемся, — предложил Семенов, — я вам — трупы, вы мне — собачку… Хочется, знаете ли, разнообразия. А то опять подсунули… ох! Вам везет!
Он вздохнул, глядя на кипу фотографий.
Клавдия — скорее автоматически, нежели из любопытства, — начала перебирать снимки.
— Что? — спросил Семенов, заметив перемену в настроении Дежкиной. — Не хотите?
— А? Что? — невпопад сказала Клавдия. — Так что, будут меня в этом кабинете чаем угощать — или как?..
Семенов поспешно заколдовал над заварочным чайником, и тема была забыта.
Клавдия наблюдала за торопливыми движениями его рук, а перед глазами стоял укрупненный фотоснимок, оказавшийся среди прочих.
Крупно: лицо мужчины с широкими скулами и удивленно приоткрытыми глазами, тяжелый подбородок.
Дежкина хорошо помнила этот подбородок… и руку, которая задумчиво почесывала щетину между подбородком и шеей.
Посетитель Чубаристова.
«Сибиряк».
Тот самый загадочный персонаж из дела Долишвили или Шальнова — Гольфмана…
Интересные дела.
Это был он — и он погиб!..
13.30–14.27
— Сумку на досмотр. Что в папке?
— Документы.
— Откройте… Табельное оружие?
— Нет.
— Привет, Клавдия. Как жизнь? Все жуликов ловишь?
— Ловлю, Симыч, ловлю… А ты все сторожишь?
Гаспаряна уже привели. Он ждал в боксе, пока Дежкина устраивалась за столом и просматривала документы. Алукиной сегодня не было — позвонила сама, приболела что-то.
— Так, может, перенесем? — спросила Клавдия.
— Нет-нет, я вам доверяю.
Приятно, что ни говорите.
— Ну, — сказала Клавдия официальным тоном, вновь пролистывая знакомое дело об убийстве тещи, — как дела?..
— Плохо, — по-детски искренне признался Гаспарян.
— Вот как? Что же произошло?
Гаспарян шумно вздохнул.
— Комары, госпожа следователь.
— Простите? — не поняла Дежкина.
— Комары.
Несколько мгновений они глядели друг на друга молча: Артур — покорно, а следователь — недоумевающе.
— При чем тут комары? — поинтересовалась наконец Клавдия.
— Как это «при чем»? — удивился Гаспарян. — Кусаются!
И в подтверждение слов он принялся всей пятерней скрести под лопаткой. Клавдия наблюдала за подследственным.
— На вашем месте я придумала бы что-нибудь эдакое, — сказала она. — Вам ли, с вашей инженерной смекалкой, жаловаться!..
Гаспарян вновь вздохнул.
— Придумать-то я придумал, госпожа следователь. Да вот без подручных средств идею в жизнь не воплотишь, — сокрушился он. — А идея, между прочим, великолепная, — в глазах инженера вспыхнул задорный огонь. — Представьте себе аппарат, который реагирует на звук!.. Зудит комар, подлетает поближе, и тут-то его… хоп!
Дежкина вновь посерьезнела, вчитываясь в строки Гаспарянова дела.
— Что ж, вернемся, как говорится, к нашим баранам. Объясните мне, пожалуйста, — попросила она почти приятельским тоном, — что это за история такая… с феном, а?
— Какая еще история? — буркнул Гаспарян с таким выражением лица, что сразу стало ясно: уж он-то хорошо понимает, какую такую историю имеет в виду следователь.
— Я жду.
Ответом вновь был обреченный вздох подследственного.
Он раздумчиво наморщил лоб и вдруг объявил:
— Сама она виновата была.
— Вот как, — полувопросительно-полуутвердительно откликнулась Клавдия.
— Именно что сама! — Гаспарян подался вперед и торопливо заговорил: — Я ее просил: «Не носите в дом всякую гадость». А она носит и носит! То книжку какую-то у соседки возьмет — на обложку стыдно поглядеть и содержание соответственное. То газету купит — «Секс-магазин». А то вот взяла и видеокассету принесла. «Стыдно, — говорю, — в вашем возрасте такими делами интересоваться». А она мне: «Я еще молодая, в самом соку».
Дежкина слушала, терпеливо постукивая по столу концом шариковой ручки.
— Что за кассета? — поинтересовалась она.
Гаспарян вдруг пошел розовым девичьим румянцем и застенчиво сообщил:
— Порнографическая, госпожа следователь. Там все показывается, как оно есть. Мне прямо перед женой стыдно стало, а теще хоть бы хны!.. Ну вот…
— Простите, — вновь подала голос Дежкина, — я не улавливаю связи…
— Очень просто, — сказал подследственный. — Там такая сцена была… когда муж в ванне сидит, а жена рядышком. Вот…
— И что? — спросила Клавдия, видя, что молчание затягивается.
— Ну… это… Он, значит, дрочился, а она с вибратором…
Теперь настала пора покраснеть следователю.
— Надо говорить «мастурбировал», — поправила она, дабы хоть как-то скрыть замешательство.
— Нет, — сказал, подумав, Гаспарян. — Он именно дрочился, а жена уронила вибратор в ванну, произошло замыкание и… тю-ю-ю!..
Он выразительно взмахнул в воздухе рукой, показывая, как грешная душа мужа отлетела на небеса.
— Оч-чень содержательное кино, — оценила Клавдия.
— Вот и я говорю: стыдобища! А она смотрела. Ну и мне пришлось, чтоб не отстать…
— И поэтому вы решили…
— Нет, не поэтому! Я же говорил, что я давно это решил. А тут идея появилась. Если вибратор упал в воду и вызвал короткое замыкание, то же самое можно устроить и с феном, ведь так? — Гаспарян поглядел на Дежкину, будто искал поддержки и одобрения.
— Давайте по существу, — предложила Клавдия.
— По существу, — согласился подследственный. — Я положил на полочку фен, а гвоздик, на котором полочка держалась, расшатал. К гвоздику привязал ниточку. А у нас в кухне дверь плохо закрывается. Ее закроешь, а она через пять минут медленно так отворяется. А теща не любит, чтобы, когда она моется в ванной, двери открыты были. Даже если это дверь кухни. Перед мытьем она все двери закрывает и только потом в ванную заходит… то есть, заходила, — грустно поправился Гаспарян, и на лице его вновь возникло детски виноватое выражение.
Клавдия с интересом наблюдала за мальчишескими реакциями этого лысеющего мужчины и размышляла о том, насколько же неистребима в душе человека тяга к детским играм.
Гаспарян, как в далеком дошкольном возрасте, придумывал домашние шалости, но результатом должна была стать не опрокинутая в суп полная солонка, а смерть «вредоносной тещи».
М-да, верно сказал кто-то умный: взрослые — это испорченные дети. Взрослые шалости дороже стоят.
— К двери я прикрепил шарик жевательной резинки, — продолжал свой рассказ Гаспарян, и на лице его против воли возникла улыбка — мечтательная улыбка изобретателя, донельзя довольного собственным предприятием. — Когда дверь кухни закрывалась, нитка прилеплялась к жевательной резинке. Потом, спустя несколько минут, дверь вновь должна была медленно открыться. Нитка натягивалась. Расшатанный гвоздь вылезал из стены. Полочка падала. Фен попадал в воду, происходило короткое замыкание… ниточка сгорала. Теща — тю-ю-ю!..
