— Боже мой! — простонала она. — Я так и знала, что рано или поздно правда выплывет на свет.
— Так это и в самом деле правда? — удивилась Инна.
Ида с подавленным видом кивнула. А Инна все еще не могла поверить. Уж кто-кто, а Ида никак не походила на уголовницу. Более мягкое и нежное существо трудно было себе вообразить.
— А как это случилось? — спросила Инна. — То есть, если вам не хочется об этом вспоминать…
— Ладно уж! — вздохнула Ида. — Какая разница. Полиция все равно начнет задавать вопросы. Так с вами хоть потренируюсь. Это случилось давно. Я тогда еще была совсем ребенком. Своих родителей я потеряла в войну. Они были евреями. Ну, вы понимаете, что это значило во время войны. Я уцелела чудом. Выросла в интернате в Риге. В живых из родни у меня осталась лишь одна старенькая бабушка. Очень старенькая.
Она жила в Риге и была единственным родным мне человеком. Понимаете? Никого, кроме нее, у меня не было. То есть вообще-то все остальные евреи тоже были моими братьями и сестрами по крови, но что-то они не слишком торопились об этом вспомнить. Заботилась и любила меня одна бабушка. Пенсия у нее была крохотная, и она подрабатывала где только могла. Все деньги моя семья потеряла в войну. Бабушка рассказывала, что у моего отца был друг, которому тот доверял, а после смерти отца он присвоил себе все его деньги. Так что вели мы с бабушкой нищенское существование. Всю неделю я жила в интернате, а на выходные бабушка брала меня к себе. У нее была крохотная каморка в одном из домов в Старой Риге.
— И что? — перебила ее Наташа, чувствуя, что ее тетка снова отходит от темы. — Как ты все же попала в тюрьму?
— Вообще-то, если бы не интернат, я бы в тюрьме и не оказалась, — сказала Ида. — Но поймите, я была всего лишь молодой и некрасивой девчонкой, жаждущей популярности любой ценой. Компания у меня была не слишком подходящая по тем временам — никаких там активистов и комсомольцев. Мы с друзьями весело проводили время после уроков. Однажды пошли шататься по улицам, и я на спор выкрала из магазинчика горсть леденцов. Продавец увидел, погнался за нашей компанией. Такое уж было мое везение, что из всех шалунов поймал он именно меня. Так я первый раз оказалась в полиции.
— Но вас ведь, наверное, отпустили, — сказала Инна.
— Да, но дело все равно завели, а из интерната перевели в другой, где режим был более строгим.
— А второй раз? — настырничала Наташа.
— Я к этому и веду, — сердито сказала Ида. — Не перебивай старших, сделай милость. Я начинаю думать, что Ингрида права. Твои манеры, Наташа, далеки от идеальных.
Против ожидания Наташа не обиделась. Слишком велико было желание узнать тайну Иды.
— А потом моя бабушка заболела. К тому времени я уже закончила школу и работала в одной аптеке помощником фармацевта, — сказала Ида. — Еще в школе я окончила курсы фармацевтов. Я мечтала поступить в медицинский институт. Но жизнь распорядилась иначе. Бабушка заболела. Ей потребовалось дорогостоящее лечение, и в частности лекарство, которое у нас в аптеке было, но его мы с бабушкой не могли купить.
— Раньше все лекарства стоили копейки, — сказала Инна. — Мне мама рассказывала.
— Конечно, какой-нибудь папаверин копейки и стоил, — сказала Ида. — Но для бабушки нужно было импортное лекарство, которое стоило по тем временам бешеные деньги. Курс длился несколько месяцев.
Мы все же наскребли на это лекарство. Продали все остатки былой роскоши. Но ничего не помогало. Бабушка умирала.
— А операция? — спросила Инна. — Хирургия тогда вообще бесплатная была. Для всех.
— Конечно. Мы пошли и на это, — сказала Ида. — Но врач в больнице потихоньку отвел меня в сторону и сказал, что моей бабушке не выкарабкаться. После операции снова нужен был препарат, чтобы появилась хотя бы надежда. Дорогое импортное лекарство и, самое обидное, имеющееся у нас в аптеке. Я готова была локти себе кусать. Продать мне было уже нечего — в доме не осталось ничего ценного. Занять на работе я не могла — и так была сплошь в долгах. Если бы я могла продать себя, то продала бы, не задумываясь.
Я была молоденькой, хоть и не слишком хорошенькой, но, во-первых, проституции тогда не было и в помине, а во-вторых, я не знала, кому себя предложить.
И я решила, что возьму лекарство для бабушки, а потом.., потом.., честно говоря, я не думала о том, что будет потом. Главное — спасти бабушку.
— И вы сперли это лекарство? — спросила Инна. — И правильно сделали.
— Да? — спросила Ида. — Вообще-то тогда я так и думала. Но потом на суде мне объяснили, что я поступила не правильно. И я не спорила. Меня приговорили к трем годам лишения свободы. Ведь это уже был почти рецидив. И я еще легко отделалась. Ведь я украла из аптеки, а аптека принадлежала государству. За такое по головке не гладили.
— И вы оказались в тюрьме? — спросила Инна. — А что было потом?
— А бабушка? Тетя Ида, а твоя бабушка? Она поправилась?
— Да, бабушка поправилась, — кивнула Ида. — И у нее обнаружились какие-то родственники в Америке.
В общем, когда я вышла из тюрьмы, то оказалось, что мы с бабушкой вовсе не бедны, а, напротив, вполне обеспеченны. Даже удивительно. После всех страданий и невзгод нам с бабушкой наконец засияло солнце. Мы смогли зажить прилично.
— Тетя, — сурово напомнила Наташа. — Не отвлекайся.
— Через полгода после выхода из тюрьмы моя бабушка все же умерла. А я вышла замуж. Моя бабушка сказала, что Эрнест будет мне отличным мужем. Не знаю, может быть, я дура, но мне кажется, тут она ошиблась впервые в жизни. То есть Эрнест — очень хороший человек, а я привыкла считать бабушку почти оракулом. Может быть, я просто чего-то не понимаю в нем.
И Ида глубоко задумалась. Сестры оставили ее в покое и вышли.
— Как думаешь, она могла прикончить Арвида, чтобы ее тайна не выплыла на свет? — спросила у сестры Инна.
— Тетя Ида?! — ужаснулась Наташа. — Да никогда в жизни. Она добрейшее создание.
— Только когда дело касается тех, кто ей по-настоящему дорог. А если им грозит беда? Не забывай, будучи почти ребенком, она пошла на преступление ради своей бабушки. Трудно представить, на что она может пойти теперь. Ради своих детей.
— Но что толку убивать Арвида? Этим тетя Ида себя никак бы не обезопасила, — сказала Наташа. — Для полиции ее прошлое — не тайна.
— Но не для Роланда! — сказала Инна. — Твой дед с ума бы сошел, если бы узнал, что сын женился на уголовнице.
— Да, тут дяде Эрнесту не позавидуешь, — сказала Наташа. — Дед легко мог вычеркнуть тетю Иду и дядю Эрнеста из завещания. А заодно и Дюшу со Стасей.
Все-таки воровка — это не совсем тот член семьи, о котором мечтал мой дед.
Разговор этот происходил в комнате у Наташи. Инна расположилась за письменным столом сестры, где они совсем недавно сидели и читали письма Роберта к Эдгару. Мысли Инны бродили вокруг недавних событий. Сменяли друг друга смутные подозрения, догадки, обрывки разговоров и воспоминаний. И вдруг среди всего ярко прорезался один образ. Наташа с виноватым выражением лица, торопливо прячущая свои эротические фотографии.
— Наташа! — воскликнула Инна. — А тебе не кажется, что Роланд умер очень вовремя? Ему не придется любоваться своей нежно любимой внучкой, изображенной почти нагишом на обложке какого-то журнальчика.
— Откуда ты узнала, что на обложке? — мертвенно побелела Наташа.
— Ты мне сама сказала, — удивилась Инна, которой очень не понравился испуг сестры.
— Я тебе не говорила, — отказалась Наташа. — Я сказала, что мои фотографии будут в журнале. Но про обложку я ничего тебе не говорила.
— А фотография все же будет на обложке? Та, где ты почти голая? — спросила Инна, холодея в свою очередь.
— Ну и что! — выкрикнула Наташа. — Дедушку я не убивала. Какой мне с этого прок? Все равно меня в завещании нет! Ты же была там, когда нотариус его зачитывал.
— Но в другом дедушкином завещании ты есть, — сказала Инна. — Не забывай, завещаний два. И лишь одно находится у нотариуса. А второе пока еще неизвестно где.
— Ты обвиняешь меня в том, что я его зажилила? — расплакалась Наташа. — Я любила дедушку. Он был добр ко мне. Он рассказывал мне про папу.
— Папа! — воскликнула Инна. — А если он жив!
— Что? — не поняла Наташа. — Мой папа? Нет, он мертв. Совершенно точно.
— А как он погиб? — не успокаивалась Инна. — Почему ты так уверена, что твоего отца нет в живых?
— Я что-то не поняла, кого ты подозреваешь? — спросила у сестры Наташа. — Меня, моего папу или нас обоих?
— Успокойся, успокойся, — погладила сестру по голове Инна. — Ни в чем я тебя не обвиняю. Просто хочу докопаться до истины. Прости меня, слышишь?
— Ладно, — хлюпнула носом Наташа. — А папа точно умер. Мама сказала, что ездила опознавать труп.
Конечно, он уже долгое время пролежал в земле. Но на нем были папины часы. И одежда была папина.
