Из деревни девушки еще не испорченные приезжают.
Но город их быстро портит. Глядишь — раз, и нянька кавалера себе нашла. Но это понятно, кому охота чужому ребенку попу вытирать. Гораздо приятней своего завести, если уж на то пошло.
— А мужчины в доме были? Русские? — спросила Наташа.
— Бог с тобой, что за вопросы? — удивилась Эмилия. — Какие еще мужчины? Ну, приходили друзья Роланда Владимировича. Он ведь русский. Только друзья его все уже на том свете. Один вот доктор Гун остался.
— Доктор Гун? — хором воскликнули девушки. — Он что, русский?
— Он немец, но обрусевший. В Латвию он только после войны приехал, — сказала Эмилия. — Они с Роландом очень дружили. Доктор у них одно время часто бывал. А потом ему пришлось уехать. Я особо не спрашивала, но, по-моему, его посадили.
— За что?
— Тогда такие времена были, что не нужно было особой причины, чтобы человека посадить, — сказала Эмилия.
Эмилия немного помешала варево в своей кастрюле, а затем снова обернулась к Наташе.
— Во всяком случае, он единственный, кроме меня, кто может тебе про твою бабушку рассказать. Тебя ведь это интересует?
— Да, — кивнула ей Наташа. — А у вас есть его телефон?
— Конечно, там в холле, в телефонном справочнике посмотри. На первой странице должен быть номер, — сказала Эмилия. — Роланд Владимирович только доктору Гуну доверял свое здоровье. Очень уж опасался он молодых врачей. Считал, что им бы лишь все резать да на аппаратуре диагноз высчитывать.
— А что плохого в аппаратуре? — удивилась Инна. — Ультразвук там, томограф.
— Я и не говорю, что плохо. Но Роланду Владимировичу было не по нутру. Он вырос в те времена, когда врач ходил чуть ли не с деревянной трубочкой. А когда ты стар, то трудно менять свои привычки.
Наташа первой умчалась к справочнику. И уже дозвонилась до доктора, когда Инна подоспела к ней.
— Да, это очень важно, — взволнованно говорила в телефонную трубку Наташа, когда Инна встала рядом с ней. — Может быть, дело жизни и смерти.
Наташа повесила трубку и сказала:
— Он нас ждет. Прямо сейчас и поедем. Можно даже пешком.
— Не поздно? — усомнилась Инна. — Ужин сейчас будет.
— Доктор в пяти шагах живет, — не сдавалась Наташа. — Он мне объяснил, как до него быстрей дойти.
И сестры, поспешно надев на себя еще не просохшую обувь, вышли на улицу.
— Первым делом нужно раздобыть образец его почерка, — говорила Инна. — Письма любовные с собой захватила?
— Да, — кивнула Наташа. — А как мы его почерк раздобудем?
— На месте видно будет.
— А потом? Когда мы раздобудем его почерк?
— Там видно будет, — повторила Инна.
Доктор Гун уже поджидал сестер.
— Что случилось? — спросил он их, едва сестры сняли с себя одежду.
— У меня страшно болит живот, — внезапно согнувшись в три погибели, простонала Наташа. — Как вы думаете, меня тоже могли отравить?
— Ляг сюда, — быстро сказал ей доктор. , Наташа послушно прилегла на широкую тахту. Доктор профессиональными движениями помял ей живот.
— Здесь болит?
— Нет, — сказала Наташа. — Вот тут справа колет.
— Это ничего, — уже спокойней сказал доктор. — Ты просто переволновалась. У молодых девушек бывают от волнения боли в самых неожиданных частях тела. Завтра зайдешь в аптеку и купишь лекарство.
Оно тебе поможет. Я тебе запишу его название. А то еще перепутаешь.
— Выпишите лучше рецепт, — попросила Наташа. — А то вдруг не дадут.
— Дадут, но если тебе будет так спокойней…
Доктор присел к столу и набросал несколько слов на листке.
— Вот, — протянул он рецепт Наташе.
Сестры впились глазами в строчки. Почерк был похож. Даже очень похож. Сестры еще немного помолчали над рецептом. Сомнений не было, бабушкин любовник, отец Алексея и доктор Гун — одно лицо.
Инна, переглянувшись с Наташей, брякнула:
— Доктор, нам про вас все известно.
— В чем дело? — густо покраснел доктор. — Что вам известно?
— Насчет амурных отношений с женой вашего друга, — сказала Инна.
Доктор глупо захихикал и опустился на тахту, с которой только что поднялась Наташа. Руки у него тряслись.
— Ничего не понимаю, — наконец сказал он, закончив истерично хихикать. — Что вы себе позволяете? И в чем конкретно вы меня обвиняете?
— Не знаю, — откровенно сказала Наташа. — Просто мы нашли ваши письма к моей бабушке. Ну, и ее к вам тоже.
— Не может быть, — побледнел доктор. — Неужели она их сохранила? Господи, как была дурой, так дурой и осталась. Она должна была их сжечь!
— Сжечь? — удивились сестры.
— Конечно, а для чего, вы думаете, я отдал ей ее письма? Она сама меня об этом просила. Хотела сжечь.
Но почему-то не сожгла. Как вы думаете, это свидетельствует о том, что она и в самом деле меня любила?
Сестры недоуменно покачали головами.
— Мы ведь не знаем, как это у вас с моей бабушкой все случилось, — дипломатично сказала Наташа. — Поэтому и судить не можем. Расскажите все с самого начала.
Рассказ доктора сводился к следующему. В Эрику Лиепиньш — жену своего друга доктор Гун влюбился мгновенно и без памяти. Его чувство не охлаждал даже тот факт, что у Эрики было уже двое сыновей и вообще она была старше его на добрый десяток лет.
И, честно говоря, душевными качествами она тоже не блистала. Была ленива, самолюбива, не слишком образованна и склонна к истерикам и скандалам. Но, как говорится, любовь зла…
Добиться Эрики оказалось не так уж и сложно. Она с радостью приняла ухаживания симпатичного доктора. К тому же для зарождающейся связи были созданы все условия. Дети Эрики часто болели и нуждались в постоянном медицинском наблюдении, которое с радостью и взял на себя доктор Гун. Он часто появлялся в доме Роланда. Тот поначалу подобно многим рогатым мужьям ничего не замечал в поведении своего друга и жены. И приписывал усердие доктора лишь его профессиональным качествам и всюду превозносил молодого врача.
Итак, спустя короткое время Эрика стала любовницей доктора. А вскоре доктор обнаружил, что совсем не любит Эрику. Оказалось, что она далеко не так хороша, как ему представлялось поначалу. Обнажились все скверные стороны характера его любовницы, и доктор был бы рад прервать связь, да Эрика не позволяла. Она вбила себе в голову, что доктор влюблен в нее по уши. И ничего иного знать не хотела.
— Это был кошмар! — признался доктор. — Она буквально терроризировала меня. Устраивала какие-то глупые званые вечера, куда зазывала и меня. А затем весь вечер висла на мне прямо на глазах своего мужа и всего общества. И несла всякий любовный вздор. У меня все внутри от смущения переворачивалось. Я едва сдерживался, чтобы не наорать при всех на глупую бабу.
— Как не стыдно! — возмутилась Наташа. — Она же вас любила!
— Ничего ты не понимаешь! — неожиданно разозлился доктор Гун. — Ты ведь ее не знала. И потом, в молодости твоя бабушка была совсем другой — избалованной, эгоистичной и крайне эксцентричной. А я терпел все ее выходки только по одной причине: боялся, что она выдаст нашу тайну, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ну, и еще ребенок. Она даже как-то намекнула мне, что ее младший сын — мое дитя. Конечно, я ей не поверил. Я не сомневался, что это было сказано, чтобы усугубить и без того непростую ситуацию. Она играла в драму. Но все же я стал присматриваться к мальчику. Иногда я видел в нем свои черты, а иногда он казался мне точной копией Роланда. Но Эрика совсем потеряла осторожность. Роланд не мог не видеть, что она проявляет ко мне повышенный интерес. Мне было тяжело продолжать врать человеку, которого я считал своим другом. И я Эрике предложил все рассказать Роланду. И предоставить ему самому решать нашу судьбу.
— И что же случилось?
— Эрика валялась у меня в ногах и умоляла не делать этого, — грустно улыбнулся доктор. — И думаете, чтобы не травмировать детей? Нет, я сразу понял, что она просто боялась, что Роланд бросит ее. Видите ли, тогда я не мог похвастаться завидными заработками.
Я был обычным детским врачом. А в советские времена на этом капитала было не сколотить. При всей своей эксцентричности Эрика была женщиной практичной.
— Ну а Роланд, — любопытничала Инна. — Когда он узнал о вашей связи?
— Незадолго до своей смерти Эрика появилась у меня в доме. Честное слово, тогда я не понял, зачем она пришла. Ничего серьезного не говорила. Вообще почти ничего не сказала. Просто посидела, выпила кофе, который я ей предложил. Мы поговорили, так сказать, о погоде. И только уходя, она обернулась и посмотрела на меня долгим взглядом. Долгим молчаливым взглядом… А потом Эрика умерла, — продолжил доктор. — И я узнал, что ее визит ко мне был вообще ее последним выходом из своего дома. Больше она никуда не выходила до самого своего конца.
И доктор замолчал, предавшись воспоминаниям.
