Во-первых, быстрые наскоки все же не давали полного представления об обстановке на месте, а во-вторых, это серьезно отвлекало от повседневной, где-то нудной, но так необходимой сосредоточенности в управлении. Афанасьев по сути своей был более всего склонен именно к кабинетной работе, связанной с разбором бумаг и постоянными совещаниями, то в расширенных заседаниях Правительства и Высшего Военного Совета, то в узком составе своего Президиума. Как закоренелый до мозга костей чиновник, он просиживал на своем рабочем месте не только положенные Трудовым Кодексом часы, но и почасту задерживаясь до самых сумерек, что очень не нравилось его ближайшим соратникам, потому, как им волей неволей приходилось подстраиваться под его трудоголический график. Вот поэтому, дочь так сильно и удивилась неожиданному возвращению отца с работы. Она всерьез рассчитывала закончить с обоями еще до его прихода, чтобы сделать небольшой сюрприз и похвастаться уже законченными работами. Отец не стал объяснять причину своего неожиданного возвращения, лишь притормаживая возле нее и бросая почти на ходу:
— Где у нас в доме лежат деньги?!
— Какие именно? — вскинула Настя брови, начиная беспокоиться.
— Все деньги! — рыкнул папаша, раздосадованный дочерней непонятливостью.
— Ну-у-у, — не сразу нашлась, что ответить дочь, но замешательство длилось всего пару мгновений, — твои деньги, наверно в нижнем ящике письменного стола, — со знанием дела проговорила она, — а наши с Петей, что остались от свадьбы, у нас в спальне, в верхнем ящике комода, под стопкой наволочек. А, что случилось-то?!
— А, черт! — бросился Валерий Васильевич к себе в кабинет, так и не удосужившись объяснить, что к чему.
Оттуда сразу донесся звук безжалостно выдвигаемых ящиков. Деньги он нашел сразу — там, где Настя ему и сказала. Он хотел уже выйти из кабинета, когда ему в голову ударила еще одна мысль. Сунув руку поглубже, в один из ящиков стола, он достал на свет невзрачное и простенькое, но довольно массивное золотое обручальное кольцо. После своего достаточно скандального и кляузного развода, Валерий Васильевич счел для себя более неуместным носить этот атрибут супружеской верности, а потому запрятал его подальше от посторонних, а главное, от своих собственных глаз, чтобы он больше никогда не напоминал ему о главной совершенной им в жизни ошибке. Выхваченное из глубин стола кольцо, он не стал даже рассматривать, а просто сунул его себе в карман кителя.
— Борис Борисыч, Паша, что случилось? Хоть вы-то объясните мне, что произошло? — обратилась она к переминавшимся здесь же с ноги на ногу в нерешительности Завьялову и Михайлову.
— Видите ли, Анастасия Валерьевна, — взялся пересказать канву сюжета адъютант, — тут такое дело давеча произошло… Вы, может быть, слышали утром из новостей? — начал он излагать в сжатом виде события, которые привели ее отца в неистовство.
Он почти закончил свое краткое повествование, когда из кабинета донесся крик Афанасьева:
— Здесь только восемь тысяч!
Настя кинулась в кабинет отца, но столкнулась с ним, когда он уже выскакивал оттуда, свирепо вращая глазами в разные стороны (такое иногда случается, но никому не рекомендуется повторять во избежание косоглазия).
— А сколько ты хотел, пап?! Ты же получаешь жалованье на карточку, да еще кредит выплачиваешь за Юлькину квартиру!
— А твои, где, говоришь, деньги?!
— Я еще зарплату не получала, а свадебные…, — сразу посмурнела она, — как и говорила — в комоде под наволочками. Только мы хотели их отложить, чтобы потом с доплатой купить хорошую квартиру.
— К черту квартиру! Живите здесь! Сколько там у вас? — не стал он прислушиваться к словам дочери.
— Почти два миллиона, — поджала она в негодовании губы.
Валерий Васильевич опрометью и достаточно бесцеремонно оттеснив плечом здоровенного зятя, застывшего с кисточкой в руке, ринулся в чужую спальню. Она, кусая губы от досады и обиды на отца, не последовала за ним, решившим принять на себя и своих близких ответственность за чужую подлость. Из спальни, тем временем, послышалось какое-то невнятное бормотанье, после чего Афанасьев вылетел оттуда, держа в одной руке пухлую пачку купюр, перехваченную канцелярской резинкой, и остановился перед дочерью, как вкопанный. Хищный блеск его глаз остановился на уровне ее лица. По выражению его лица она поняла, куда он нацеливает свой алчущий взор. Он смотрел на ее уши, где маленькими искорками сверкали настоящими бриллиантами сережки, подаренные ей Вальрондом перед свадьбой и на которые он потратил свое почти трехмесячное жалованье. Сунув пачку денег, изъятых у дочери из спальни и присовокупив к ним еще свои восемь тысяч, в руки оторопевшей Насти, он протянул к ней свои, явно намереваясь, если и не вырвать сережки с мясом из ушей, то уж во всяком случае, экспроприировать их любым другим насильственным способом.
— Сымай! — прохрипел он, яростно вращая белками глаз и протягивая к ее лицу руки.
Хуже всего для Анастасии было то, что свидетелями этой безобразной сцены были, хоть и не совсем посторонние, но все же не достаточно близкие для нее люди, да еще вдобавок к ним пухлый и очкастый доктор, если судить по его чемоданчику с красным крестом.
— Папа! Но ведь это Петин подарок на свадьбу! Петя, да скажи же ему! — уже чуть не плача обратилась она к мужу. — Они куплены на честно заработанные деньги!
Петя растерянно топтался у нее за спиной, продолжая нелепо держать в руках кисть и банку с клеем. Он абсолютно не знал, что делать и как быть. С одной стороны, судя по краткому рассказу Михайлова, он понимал чувства тестя, несущего персональную ответственность за все, что происходит в стране, и этот его спонтанный поступок полностью вписывался в образ Отца Нации, болеющего душой за каждого притесняемого и обделенного гражданина, а тем более — ребенка. А с другой стороны, в стране тысячи несчастных детишек. Так, что из-за каждого надрывать душу до кровавых спазмов? Ничем хорошим это для тестя не кончится, кроме серии инфарктов и фатального конца. Проблему решать надо комплексно, тут одними сережками не отделаться. Да и сережек было, откровенно говоря, очень жаль. Они так хорошо смотрелись на Настеньке. Ну не драться же с тестем из-за этого? Видя требовательно протянутые руки и решимость в глазах отца, Настя уже и сама обеспокоенная внутренним состоянием отца начала торопливо и неумело вынимать непослушными пальцами из ушей маленькие сверкающие капельки. Наконец, справившись с этим делом, она безропотно протянула их на своей дрожащей ладони отцу. Но тот, вместо того, чтобы взять их, полез в карман кителя и достал оттуда свое обручальное кольцо и положил на ее ладонь, рядом с подарком зятя.
— Вот, на, возьми еще это. Мне уже, думаю, не
