все это просто исчезло. Как и не было.
– Вот это да… – Сайрус улыбнулся, показав великолепные, ровные и белые, зубы. – Чудеса в решете.
Гейл засмеялась – почему-то ее очень насмешило это решето. Ей опять захотелось пообниматься с Сайрусом. Хорошо бы просидеть с ним до вечера.
– Да… – кивнула она, – что-то в этом роде. Невропатологи в Бостоне испытывают новый препарат. Пока… ну что сказать? Слов нет. – Она развела руками, демонстрируя высшую степень одобрения.
– Вам надо срочно поговорить с моим племянником, Сидом. Он работает на местном радио. Они придут в восторг от этой истории.
– Нет, – неожиданно вступил в разговор Роберт.
– Радио! – напомнил Сайрус. – Никто вас не видит. Голос из вселенной.
– Ни в коем случае. – Роберт помотал головой и твердо повторил: – Ни за что.
Сайрус засмеялся и встал.
– Ваше право, но я с ним поговорю. Ой, что же я! Пицца стынет. Повторяю: остывшая пицца уже не пицца. Не буду вам мешать.
– Вы совершенно не мешаете, – поспешно вставила Гейл.
Сайрус ласково положил ей руку на плечо:
– Как я рад вас видеть! День спасен… Выглядите замечательно. Вы, Гейл, будто только что из солярия.
Гейл схватилась за щеку и засмеялась:
– Это после холода.
Сайрус взял стул, попятился и задвинул его под соседний столик.
– Я к вам еще подойду, – бросил он на ходу. – И обязательно позвоню Сиду.
Роберт сделал протестующий жест, но Сайрус уже ушел.
* * *
Адам посмотрел на Матьё – какие у него все же удивительные глаза… Сине-зеленые, прохладные, как море, и в то же время огненные, обжигающие. Интересно, как все пошло бы, если бы они в тот, первый раз встретились точно так же – по обе стороны стола, на открытой террасе.
Солнце светит совсем по-весеннему. Они заказали омлет с сыром и картошку фри. Этот ресторанчик всего в двух шагах от квартиры Матьё. Встречу предложил Адам. Странно, но никогда раньше они здесь не были.
И вот что интересно: Адам чувствовал себя с Матьё так, как наверняка чувствует себя птенец, выпавший из гнезда и с внезапной радостью обнаруживший, что воздух его держит, что он умеет летать. Как же это было?
Матьё положил руку ему на плечо: пошли. Адам последовал бы за ним на край света. Он понял это в первый день знакомства, и с тех пор ничего не изменилось.
Золотистый омлет щедро посыпан зеленым луком, на салате вспыхивают под солнцем капли французской заправки – винный уксус с дижонской горчицей и оливковым маслом.
– Какое солнце сегодня… хоть темные очки надевай, – решил начать разговор Адам.
– Да… странная погодка. Вчера был колотун, а сегодня – на тебе. – Матьё демонстративно снял кожаную куртку и повесил на стул.
Крупные белые руки, вид немного усталый, морщинки у глаз, небрит, но вот загадка – даже усталость ему к лицу. Более того, стал еще красивее.
Адам ничего про него не знал. Откуда он, где учился, есть ли у Матьё братья или сестры, – ничего. Как можно любить человека, про которого ты ничего не знаешь? Оказывается, можно.
– Что ты знаешь о дежавю? – внезапно спросил Матьё.
– Почему ты спрашиваешь? Тебя беспокоят видения из прошлого? Чувство, что ты это уже пережил раньше?
Матьё засмеялся:
– Нет… не я. Моя бабушка.
– Бабушка? – изумился Адам. – Сколько же ей лет?
– Девяносто четыре.
– Вот это да…
– Хорошие гены.
Адам улыбнулся.
– А что еще? Эпилептоидные припадки? Мигрень?
– Нет-нет, ничего такого.
– Какие-то неврологические заболевания?
Настала очередь улыбнуться Матьё:
– Ты так серьезен…
– Ты же не интересуешься исследованиями мозга…
– Что значит – не интересуюсь? Еще как интересуюсь. Особенно сейчас.
– Тогда ответь на вопрос.
– Она совершенно здорова. Но вот эти случаи дежавю… Бабушка говорит, они бывают довольно часто. Я пообещал поговорить с тобой.
– А она знает, что мы с тобой… ну… – Адам замялся, поерзал на хлипком плетеном стульчике. И тут же замер – испугался, что стул подломится. Французская мебель сделана для французов, а французы, даже с риском для здоровья, стараются поддерживать миф о собственном изяществе.
– Не думаю. Я только пообещал ей посоветоваться со знающим человеком. That’s it, – почему-то по-английски добавил Матьё.
Адам очень любил, когда Матьё говорил по-английски. Забавно, что сам он изо всех сил старался избавиться от иностранного акцента, а вот акцент друга казался очаровательным.
– Есть ли какое-то научное объяснение симптому дежавю? – продолжил Матьё. – Или это все выдумки?
– Нет, конечно, никакие не выдумки. Но очень трудно решаемая проблема. Невозможно уложить кого-то в магнитно-резонансную камеру и дожидаться эпизода дежавю. К тому же те, кто занимается проблемой, совершенно не уверены, что тут речь идет об особенностях памяти. Возможно, эти процессы происходят в височной доле и… – Он задумался, подбирая слова попроще. – Своего рода выпадение функции… восприятия времени. Мозг как бы соотносит происходящее с другим временным периодом. Человек перестает понимать, где он… вернее, не где, а когда. В каком времени. Это было или это есть? Ему кажется, что он это видит, а на самом деле не видит, а видел. Когда-то, в прошлой жизни. Обычно эти нарушения кратковременны. Через секунду-другую все восстанавливается.
– То есть к деменции никакого отношения не имеет?
– Ровным счетом никакого. И если никаких других симптомов нет, просто забудь. Совершенно другая нейронная сеть.
– Окей. – Матьё удовлетворенно кивнул. Нанизал на вилку целую стопку ломтиков картошки и с набитым ртом пояснил: – Хорошо, что другая.
– А она живет в Париже?
– В Марселе. Летом поеду на девяностопятилетие.
– А мои все умерли. И со стороны матери, и с отцовской. Я их не помню.
– У меня тоже никого. Только вот эта бабушка. Мамина мать. Мама – ее единственный ребенок, так что можешь себе представить, как она обожает нас с братом.
Адам улыбнулся. Почему-то эти семейные рассказы вызвали у него жгучий и приятный интерес.
– А где твой брат?
– Тоже на юге, в Монпелье. Он занимается спортивным рыболовством.
– Ну да?
– Один из лучших в мире. – Он поднял указательный палец с такой гордостью, что Адаму стало смешно.
– Младший брат?
Матьё кивнул с набитым ртом. Прожевал и добавил:
– Бабушке передам. Знаток сказал – не беспокойся, бабушка. Бывает. Ничего страшного.
– Вот именно, ничего страшного. Иной раз даже забавно. Человеку кажется, что он в прошлом. Или, вернее, смотрит в прошлое из будущего. – Адам запутался и поправился: – Почему из будущего? Из настоящего.
– Ты меня заинтересовал.
– Чем? Исследованиями мозга? С чего бы вдруг такой интерес?
– Ты же никогда не рассказывал.
– А ты никогда не спрашивал.
– Времени нет. Предпочитаю трахаться.
Матьё произнес это довольно громко, за соседним
