Глянув в сторону двигателя, мутант невольно задержался взглядом на Тиме. Про него старец тоже наговорил странностей. И то, что тот сам не свой, на Глеба давешнего похож, и то, что не храмовник и не морозовец. Как ни уважал мутант Прокопия, тут всё же засомневался в его словах. Да и как не засомневаться? Ладно, не морозовец Тим, это понятно, таких морозовцев не бывает. Да и что бы морозовцу у Святой делать? Правда, Лик-то как раз делал, но то совсем другой случай. Тим, конечно же, храмовник, по-другому и быть не может, попросту нет других вариантов. Разве что он бандит, но это уж вовсе нелепость. Во-первых, бандиты – это не допущенные в Устюг «дикие» мутанты, а какой Тим мутант? Во-вторых, что бы делал бандит у храмовников? И не просто у храмовников – ладно бы тайком затесался, хоть и это бы вряд ли прокатило, – а возле самой Святой. Если уж мать дала им его в провожатые, значит, доверяла, ну а чтобы какой-то тупорылый бандит к ней в доверие влез – проще и в самом деле в ее неземную материнскую любовь поверить. Так что, как ни крути, а с Тимом Прокопий ошибся. И с тем, что мать его, Глеба, от какой-то опасности спасает, тоже пальцем в небо ткнул. Хотя старик и сам сказал, что это лишь версия. Нет, годы всё же дают о себе знать – сдает Прокопий. А показывать этого стыдится, вот и сочиняет что ни попадя.
И всё же во время следующей остановки напротив Мителева, немного не доехав до Ильинского, Глеб не выдержал и спросил у провожатого:
– Тим, а ты вообще кто?
– Человек, – буркнул тот.
– Понятно, что не лось. Я о другом: ты матери давно служишь? Что-то я тебя возле нее не припомню.
Тим недобро сверкнул глазами, но всё же процедил сквозь зубы:
– У Святой я недавно, до этого в патрули ходил.
– И чего же она тебя вдруг приветила?
– Глеб, чего ты пристал к человеку? – не выдержала Сашка. Непонятный допрос ей явно не нравился.
– Мне хочется знать, кто нас охраняет, можно ли на него положиться. А то полезут враги, а он деру даст.
– Не дам! – вскинулся Тим. – Я обещал Святой, что привезу вас назад живыми. Если сам останусь жив…
– Ты уж останься. А то как мы без тебя, убогие?
– Глеб! – взмолилась Сашка. – Прекрати, пожалуйста. Что на тебя нашло?
Глеб и сам не знал, что. Просто ворочался на душе камень, а откуда он там взялся, мутант точно не знал. Впрочем, зачем себя-то обманывать? Всё началось после беседы с Прокопием. Точнее, еще во время нее. Вроде и решил он для себя, что старик наговорил сам не знает чего, а всё равно неприятный осадок остался. Потому что в глубине-то души Глеб понимал: Прокопий просто так ничего говорить не станет, не такой это человек, ему дешевая популярность не нужна, если бы не видел причины говорить то, что сказал, просто промолчал бы. И годы тут совершенно ни при чем, а уж стыдиться ему и вовсе нечего, да и разучился старик, наверное, это делать.
Стало быть, над его словами всё равно придется думать и делать какие-то выводы. Но сейчас это Глебу совершенно не хотелось. И так, вон, на Тима зачем-то наехал, Сашку расстроил…
– Извини, Сань, – потупился он. – И ты, Тим, извини. Волнуюсь я. Как там Лик? Захочет ли возвращаться? Может, мы ему совсем теперь не нужны.
Мутант не кривил душой. Он и впрямь переживал за Пистолетца. И это, разумеется, тоже влияло на его настрой и поведение. Только вот те, кто находился с ним рядом, не должны были от этого страдать. Особенно Сашка. Которая, нахмурясь, сказала:
– Я не верю, что Пистолетец нам не обрадуется. Пусть он даже совсем не тот, каким я его знала. Можно притворяться, играть, но чтобы душу наизнанку вывернуть так, чтобы никто этого не заметил, нужно гениальным артистом быть. Он ее, конечно, выворачивал, но всё равно из нее любовь и доброта так и сочились. Он тебя по-настоящему любит, Глеб, за это и я его полюбила. И он добрый, я это видела. Я доброту чувствовать с детства хорошо научилась, потому что вокруг меня ее не так много было. Это ведь когда чего-то в изобилии, тогда ты к этому привыкаешь и уже почти не замечаешь. А когда вокруг темно, то даже малюсенький лучик света издалека увидишь.
Повисло молчание – неопределенное, тягостное. Нужно было как-то разрядить обстановку.
– А что, – выдавил улыбку мутант, – может, нам в Ильинское заглянуть? Оно же рядом тут.
– С какой целью? – насторожился Тим.
– Да извиниться хочу…
– Перед тем «диким», кому ты хлев спалил? – вспомнила рассказ мужа Сашка.
– Ага, перед Макусином. Он ведь так и думает, что я это нарочно сделал, надо бы объясниться.
– Это опасно, – нахмурился провожатый.
– Так я тебя с собой и не зову, – не удержался от колкости Глеб.
– Опасно для тебя, – сказал Тим. – Я в любом случае пойду с тобой, но…
– Не надо, Тим, – вмешалась Сашка. – Он никуда не пойдет.
– Это еще почему? – почувствовал нарастающее раздражение мутант.
– А ты сам подумай. Ты собираешься идти извиняться, ведя за собой охранника с автоматом. Еще прикажи Макусину встать лицом к стене, положив на затылок руки. И скажи: «Или прости меня, или я тебя расстреляю».
– Скажешь тоже, – буркнул Глеб. – Я ведь уже говорил, что один хочу пойти, без Тима.
– И без меня, конечно же?
– Разумеется.
– Щас! Уже сходил.
– Не думал, что у меня будет такая сварливая жена.
– Что?!. – вспыхнула Сашка. – Никто тебя насильно не женил!
Девушка повернулась и зашагала к лодке. Глеб только скрипнул зубами. Настроение испортилось окончательно. Разрядил, называется, обстановку!..
Послышался подозрительный треск.
– Что это?.. – недоуменно уставился куда-то в сторону Тим.
Глеб повернул туда голову. Трещала охваченная пламенем хвоя молодого ельника, росшего шагах в двадцати от них.
– А вот, – раздраженно тряхнул головой мутант, – такой я кудесник. Уничтожаю любого врага на расстоянии. Об елку ведь можно уколоться? Значит, враг. Сейчас и реку спалю, чтобы не утонуть.
– Я, если честно, не верил, – пробормотал Тим. – Думал, байки.
Глеб впервые видел провожатого не хмурым, а удивленным, даже растерянным. Это его невольно позабавило, злость сразу прошла.
– Что, и про реку поверил?
– А кто тебя знает, – с опаской посмотрел Тим на мутанта.
– Вот-вот, – кивнул Глеб, – правильно опасаешься. Так что будь аккуратней, не зли меня попусту. – Он подмигнул провожатому и пошел к лодке, просить прощения у Сашки.
В Ильинское, конечно, заезжать не стали. Глеб даже в ту сторону смотреть не стал, ему было откровенно стыдно. Не столько за то, что спалил тогда приютившему их с Пистолетцем Макусину сеновал вместе с хлевом – в конце концов, он сделал это и впрямь не специально, не подозревая еще о своих пирокинетических способностях, – сколько за то, что начал теперь этот нелепый спор, также закончившийся пожаром, по счастливой случайности не принесший никому вреда. Хорошо еще, что Сашка его, идиота, простила. Нет, ну в самом деле, что на него нашло? Прям какая-то шлея под хвост попала!.. Надо учиться себя сдерживать, не дело это – срываться на окружающих, особенно на Сашке, она-то уж точно ничем такого к себе отношения не заслужила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
