главных на стене не оставляли сомнений куда вы пришли. Но Егерь не любил свой кабинет. Он лишал его умственных способностей и полнил. Как бы смешно это не звучало, но едва он присаживался в кожаное кресло, начинал чувствовать себя толстым и неповоротливым телом и умом, чиновником, а не сыскарем. К тому же кабинет располагался дальше по коридору, и это совсем неудобно для того, чтобы держать руку на пульсе расследования. Расположить диван в их кабинете и работать здесь, было комфортнее и продуктивнее.
Стильный и современный диван, ничуть не напоминающий казенную и архаичную мебель подобных учреждений, настраивал на рабочий лад. Он чувствовал себя свободно, легко впадал в размышления, расхаживая между ним и магнитной доской, он ощущал себя хищником, выслеживающим добычу. Внешне спокойный, расслабленный и даже вальяжный. А внутри идет исследование, выстраивание логических цепочек, преследование добычи. Цепкий взгляд, острый ум, холодный нос. Егерь улыбнулся собственной шутке.
Впрочем, чаще всего вид у него был депрессивно-отрешенный. Все психологи подтверждают, что человек, находящийся в раздумьях, похож на свою оболочку, из которой все вышли и забыли погасить свет. Тело неподвижно, взгляд отсутствующий, дебиловатый, угнетенный.
Но даже в таком малопривлекательном виде Егерь не боялся предстать перед своими подчинёнными. Каким они его только не видели, и это был, честно сказать, не самый ужасающий вариант.
Вероника слегка подняла брови, заметив телодвижение шефа. Практически единственная женщина на оперативно-сыскной работе. И уж точно самая красивая. Обычно в учреждениях этого формата работают те, кто долго служил отечеству разными способами, старательно шел вверх, дружил с кем надо, лизал где положено. Отточил в своем организме невосприимчивость, беспринципность, не брезгливость и гибкую мораль. Исключением были они. Его Вероника и Ромик.
Веронику он подобрал в реабилитационном центре для сотрудников МВД, отделении неизлечимой патологии. Молодая, строптивая, злая на весь мир. Преимущественно на мужскую его часть. Взгляд прожигал насквозь, а руки тряслись от ненависти и седалитиков.
Не мудрено. Господь бог и мама с папой наградили Веронику интеллектом вундеркинда, сообразительностью и жаждой освоения нового. Добавьте к этому хорошее образование и ярое наивное желание бороться с кибер-преступниками. Сразу вырисовывается прекрасная карьера. И все бы сложилось именно так, если бы в придачу ей не досталась еще и внешность куклы Барби: ясные и синие глаза, копна светлых волос и аккуратный носик. Фигурка – мечта модели и всех современных девиц. Все, что нужно плоско и в кубиках, все, что хотелось бы, округло и аппетитно. Неудивительно, что всем, даже просто проходящим мимо мужикам, ее хотелось неимоверно. Плохо контролируемо и весьма устойчиво.
Мысли тонули в декольте, а предложения сыпались одно непристойнее другого. Это позже, повзрослев и хлебнув вдосталь, она вникла в особенности мужской нестабильной психики и удостоверилась, что даже от самого задохлика мужского пола можно огрести, если ему немного посопутствует удача и какой-то подручный увесистый инструмент.
А тогда, в институте МВД, педагогу, забывшему свой педагогический долг, она ответила уж очень резко, высокомерно и необдуманно. Может, была и права. Ибо нечего злоупотреблять своим положением. К тому же она интеллигентная девочка, воспитанная в знаменитой династии ученых, где никогда не путали «надевать» и «одевать», суп за обедом наливали из супницы и подавали три комплекта столовых приборов. А он – плохо владеющий русским языком чуркобес, приехавший с бескрайних периферийных просторов нашей Родины и зацепившийся за порчу психики подрастающего молодняка своими звериными стайными повадками. Капитан стерпел обиду, но злобу затаил, и после элитного обучения юная хакерша отправилась ловить пиратов виртуального мира в самую глухую провинцию, в которую ее только можно было запихнуть по распределению. Договор есть договор, даже если он подписан еще до обучения, и на словах обещали совсем другие дали.
Вероника не спасовала, когда рвала отношения со своей семьей, идя учиться «ментом поганым» вместо «светила медицинского», не попросила помощи у отца и сейчас. Лишь слегка сжала губы, готовясь отработать в полях два контрактных года.
В отделении верхнезажопинского отделения милиции, в котором ей выпало работать, компьютеров было целых два. Один в сельском магазине – абак – он же счеты. На втором лежала кружевная салфетка, связанная супругой начальника, и стоял кактус. С момента постановки на баланс его трижды роняли, шесть раз стирали с него пыль и ни разу не включали.
Вероника опять сжала губы и решила воспринимать казус судьбы, как продолжение обучения. Два года не так много. Жизнь – она в сети. Реальность не так важна.
Но неважная реальность накатила на девушку уже через шесть месяцев.
В отделении ее возненавидели все. Холодную, циничную и недоступную. «Больно умную» по деревенским понятиям и «шибко гордую». Мужики хотели и ненавидели, бабы ревновали и ненавидели. Через полгода вирус ненависти распространился на весь район. Она мышкой сидела в своем кабинете, больше напоминавшем конуру, и строчила отчеты за всех. Словно заключенный ставила крестики на календаре, выставленном на рабочий стол в ноутбуке. А ненависть, словно нашествие саранчи, росла в геометрической прогрессии, вздыбилась стеной, окружила и сжималась кольцом вокруг. Недобрые взгляды и агрессивное шушуканье сопровождало ее до магазина и домой, в комнату, которую она снимала у вдовы.
А еще через месяц, как раз под Новый год, орава перепивших мужиков не сладила с собой и решила наказать строптивую городскую зазнайку. За что наказать внятного ответа не нашлось, да и спрашивать бы не пришлось, если бы почти замёрзшую насмерть и растерзанную девчонку не нашла в сугробе местная ведьма. За каким чертом она потащилась в лес в морозную зимнюю ночь, следствие умолчало, как и о многих фактах и уликах преступления. «Групповое изнасилование, множественные синяки и раны» – сухо вещало уголовное дело в тонкой, как декабрьский календарь, папке. Свидетелей и виновных не найдено. Кого опрашивать то? Медведей, что ли?
Две недели Вероника провела между бессознанием и безумием. Едва она приходила в себя, взгляд лишь на миг приобретал осознанность, устремлялся в реальность, потом подключалась память, и девочку начинало трясти в истерике. Тело била крупная дрожь, пот градом струился по коже, перемешиваясь со слезами и слюнями, рыдания раздирали грудь. Потом организм полностью истощался и вновь впадал в обморок.
– Она не хочет жить, – констатировал сельский доктор антинаучный диагноз и вколол очередную дозу анальгина. Больше у него ничего не было. – Медицина бессильна.
И лишь местная ведунья не сдавалась.
– Ты бы от такого еще под кустом сдох! – кидала она на фельдшера недобрый взгляд, и тот выходил из палаты. Не спорил.
С Аглаей никто не спорил. Не стоило настраивать против себя последнюю
