Закрыв глаза на мгновение и сделав глубокий вдох, я говорю:
— Когда мне было восемнадцать, меня и моего друга ограбили. Деньги, которые я получила за тот рисунок, что висит в доме твоей матери, были украдены вместе со всем моим миром. Единственная причина, по которой меня не изнасиловали и, скорее всего, не убили, в том, что они запаниковали, когда поняли, что Мереки не дышит. Он потерял сознание, пытаясь спасти меня, и его голова ударилась о тротуар. Он умер в безлюдном переулке, в нескольких метрах от того места, где я лежала без сознания, — слова вылетают так быстро, что у меня кружится голова.
Краска отхлынула от лица Джоша.
— Боже, Эмерсон. Ты говорила с ним так, будто он все еще здесь, — он трет ладонями глаза.
— Давай присядем, — говорю я, указывая на диван.
Сделав глубокий вдох, я начинаю с самого начала. Я кратко описываю ему свои первые десять лет и свою далеко не идеальную семейную жизнь. Затем я рассказываю историю о том, как наткнулась на рынок и нашла свою любовь к искусству после того, как убежала от Джейкоба Смита.
Джош снова тянется к моей руке, но я не позволяю ему взять ее. Я висела на волоске, и его прикосновение могло бы разрушить.
— Я обрела своего первого настоящего друга несколько недель спустя на берегу реки, занимаясь галечным искусством, — Джош смотрит на меня с мягкостью, желая продолжения. — Мы с Мереки были неразлучны, и наши отношения превратились в нечто большее, когда нам было семнадцать лет, и мы полюбили друг друга.
Джош слегка откидывается назад. Не сильно, но это заметно. Ни один мужчина не хочет слышать о бывшем, не говоря уже о том, что стоит на неприкасаемом пьедестале.
— Как долго вы были вместе? — спрашивает он срывающимся от волнения голосом.
Он задает один-единственный вопрос, почему этот разговор такой чертовски трудный.
— Недостаточно долго, — честно отвечаю я.
Джош еще больше откидывается назад, как будто пришел к какому-то выводу сам.
— Ты ведь все еще любишь его?
Я оглядываю комнату в поисках руководства. Может быть, я ищу силу Мереки. О, какая ирония судьбы.
— Мереки был всей моей жизнью с десяти лет, и все хорошие качества, которые ты, кажется, видишь во мне, благодаря ему.
Он отрицательно качает головой.
— Я в это не верю.
— Извини?
— Ты такая сама по себе.
Я яростно трясу головой.
— Это неправда.
Неловкое молчание повисает между нами, и я очень хочу, чтобы мой палец на самом деле мог вырыть дыру в ковре, чтобы поглотить меня.
— Мне нужно рассказать остальную часть моей истории, — я говорю шепотом, а сердце болит.
— Можно я сначала кое-что скажу? — спрашивает он.
Я киваю с тихим облегчением.
— Мне тридцать один год, и ты первая женщина, в которой я не мог или не захотел найти существенный недостаток. Все мои серьезные отношения закончились, потому что я ждал тебя, не осознавая этого, — он съеживается. — Не думаю, что идеален, но я всегда искал ту, кто была бы идеальной для меня. Знаешь, есть разница.
— В данный момент моей жизни я не идеальна для тебя, и у меня больше недостатков, чем ты можешь себе представить, — я все еще шепчу.
— В этом-то все и дело, — он колеблется, прежде чем продолжить. — Что бы ты ни думала о своих недостатках, я вижу в них прекрасные несовершенства, — он берет мое лицо в ладони и вытирает слезы большими пальцами, совсем как Мереки. — В тебе столько печали, и теперь, когда я знаю почему, то хочу помочь. Но мне нужно знать, что ты здесь, со мной, а не застряла в прошлом.
Я поднимаю руки и накрываю его ладони своими. Я посвятила свою жизнь Мереки и даже за миллион лет не ожидала, что подвергну сомнению это обязательство.
— Не думаю, что готова, — говорю я, и слезы текут по моему лицу. — Но я хочу, и это большой шаг для меня.
Тишина воздвигает стену между нами, и у меня нет сил остановить ее.
— А теперь постарайся немного поспать, — говорит он.
— Ты собираешься остаться? — спрашиваю я и прикусываю нижнюю губу.
Он кивает, но не двигается, поэтому я поворачиваюсь на пятках и возвращаюсь в спальню. Как будто мое тело знает, что мне нужна передышка от реальности, сон быстро овладевает мной. Я мечтаю свернуться калачиком у высохшего русла реки, искалеченная опустошением. Я – Мианн, и мои слезы снова заставят дать жизнь реке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
![]()
Когда я просыпаюсь, дневной свет проникает сквозь открытые занавески. События прошлой ночи стремительно возвращаются, и мое сердце сжимается. Прищурившись, я протираю опухшие от сна глаза и вижу Джоша, стоящего на балконе. Я понятия не имею, спал ли он в моей постели или на диване, или бодрствовал все это время. Даже не видя его лица, я знаю, что он ужасно грустит. Он повернулся ко мне спиной, и его плечи поникли, возможно, от сожаления, что он вообще связался со мной, или от того, что он собирается выйти за дверь. Меня убивает осознание, что я полностью виновата. Моя жизнь началась снова, когда я встретила Джоша, но я была несправедлива к нему, и он имеет полное право оставить меня. Я рада, что он позаботился о том, чтобы дождаться и лично попрощаться.
Словно почувствовав, что я проснулась, Джош поворачивается ко мне, прислоняется к перилам и скрещивает руки на широкой груди. Мое тело болит, но я заставляю себя встать с кровати и присоединиться к нему, зная, что пришло время расплатиться за свои действия.
— Ты хоть немного поспал? — спрашиваю я. Мой голос хриплый, поэтому я прочищаю горло.
Он пожимает плечами.
— Немного.
Прикусив нижнюю губу, я не знаю, что сказать дальше, поэтому мы стоим и смотрим друг на друга.
Он прерывает молчание.
— Прошлая ночь была…
— Джош, извини, — я не пытаюсь с ним объясниться.
— За что ты извиняешься? — прямо спрашивает он.
— Прости, что тебе пришлось это узнать. На самом деле мне жаль, что ты вообще об этом узнал.
Он кивает, улыбаясь, но это грустная улыбка.
— Знаешь, иногда я разговариваю с папой, когда никого нет рядом. Я рассказываю ему о своих работах или о том, как живет мама. Я знаю, что его там нет, и понятия не имею, слышит ли он меня, но когда я говорю с ним, пустота не кажется мне такой болезненной, — он замолкает на несколько секунд, и я слышу, как он делает несколько глубоких вдохов. — Я знаю, каково это – желать, чтобы кто-то, кого ты любишь, все еще был рядом, но не знаю, как ты можешь быть со мной, пока ты все еще любишь призрака.
Слезы текут по моим щекам, потому что я не могу дать ему утешение, в котором он так отчаянно нуждается и которого заслуживает.
Он раскрывает объятия, и я не могу сопротивляться его теплу. Шагаю к нему, плачу ему в грудь слезами пятилетней давности, а он обнимает меня. Я вспоминаю психотерапевта, который пришел поговорить со мной в больницу, когда сказали, что Мереки мертв. Она рассказала мне о пяти стадиях горя, начиная с отрицания.
— Но он не ушел, — сказала я ей. — Я видела, как он стоял рядом с моей кроватью.
Она пыталась объяснить, что я была в наркотическом состоянии, а он не был настоящим. Вместо того чтобы поверить ей, я перевела отрицание на совершенно другой уровень и боролась изо всех сил, чтобы остаться на этой стадии навсегда. Я верила, что если отпущу отрицание, то отпущу и его. Хотя я только что ступила на воду, и не тонула в своем опустошении. Но я не могу вечно топтаться на воде, и мне пора снова плыть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В конце концов, я отстраняюсь от Джоша.
— Думаю, нам нужно какое-то время побыть порознь.
Он отрицательно качает головой.
— Мне не нужно пространство, — он хмурит брови. — Я не убегаю при трудностях.
— Мне нравится это в тебе, но важно, чтобы я справилась с этим сама. Мне просто нужно немного времени и пространства, чтобы привести себя в порядок.
