Вот в чем состоит смысл ответа Конфуция: «А правильно ли употребляется слово „человеколюбие“? Должно ли человеколюбивого считать святым человеком?».
И вот такое схоластическое и отвлеченное рассуждение считалось верхом мудрости, ставилось образцом для подражания.
Стиль багу сковывал живую мысль и все сводил к строгому соблюдению раз и навсегда данной формы, к начетничеству и талмудизму. Однако на всех государственных экзаменах требовалось при написании сочинения строго придерживаться такого стиля.
Древние китайские мыслители выражали свои мысли неясными, отвлеченными рассуждениями и встречными вопросами прибегали к риторике и аналогиям. Поэтому зафиксированные в литературных памятниках их беседы и суждения можно толковать по-разному. В последующем такая манера выражения мысли стала стереотипом, считалась признаком учености и мудрости: она преобладала и при написании восьмичленного сочинения багу.
Написание сочинения стилем багу усложнялось трудностью китайской письменности. Китайская письменность — иероглифическая, в ней отсутствует алфавит. Каждый предмет, каждое явление и каждое понятие выражается на письме особым знаком — иероглифом или соединением нескольких иероглифов, которые составляются из различных черт и штрихов и имеют разнообразное начертание. Иероглиф пишется в определенной последовательности, количество черт в нем доходит до 52. Чтобы читать китайскую литературу, надо знать не менее 4 тысяч иероглифов, а это требует огромного напряжения памяти. Люди, долгое время не писавшие иероглифы, могут забыть их написание. Поэтому китайская иероглифическая письменность была недоступна широким народным массам.
Великий китайский писатель-демократ Лу Синь так оценивал китайскую письменность: «Цивилизованные люди отличаются от дикарей прежде всего тем, что у них есть письменность, при помощи которой они могут выразить свои мысли и чувства, передать эти мысли и чувства всем и оставить их для будущих поколений. Хотя в Китае есть своя письменность, но она не имеет связи с народными массами. Грамотные люди употребляют такую древнюю письменность, которую даже трудно понять самым грамотным. По своему содержанию наша письменность толкует только о старой и отсталой идеологии; все ее выражения настолько устарели, что это сводит ее значение к нулю. Поэтому-то мы, китайцы, не можем понимать друг друга и живем мы как отдельные песчинки в большом корыте». И еще: «К нашей письменности относятся как к антикварной драгоценности. Чем она труднее для понимания, тем она ценнее — все это может быть забавно, однако какой толк от всего этого?».
Интерьеры в могильном кургане императора Юнь Ло (1403–1424). Минская династияС такими трудностями китайской словесности столкнулся молодой Кан Ювэй, уроженец уезда Наньхай, провинции Гуандун, сын образованного помещика. С пяти лет его стали приобщать к чтению конфуцианских книг. И уже в этом возрасте мальчик выделялся среди сверстников феноменальной памятью. Семи лет он уже писал серьезные сочинения на конфуцианские темы, одиннадцати лет приступил к систематическому изучению китайской истории; четырнадцати лет впервые написал восьмичленное сочинение багу, но неудачно.
Дед Кан Ювэя требовал от внука научиться писать сочинения в стиле багу. Выдержав экзамены на аттестат зрелости в 1873 г., он готовился на соискание ученой степени цзюйжэнь, но провалился в 1876 г. при написании сочинения в стиле багу. В конце концов ему все же удалось получить ученую степень цзюйжэнь. Высшую ученую степень цзипыпи он так и не получил в связи с плохим состоянием здоровья, хотя его книги, изданные большим тиражом, были написаны на прекрасном классическом языке и пользовались большой популярностью среди ученого сословия. В зрелом возрасте Кан Ювэй отправился в Пекин держать государственные экзамены и по пути побывал в Гонконге и Шанхае «наблюдал совершенство политического правления европейцев». Причину успеха европейских стран он видел в их морали и просвещении; Отдавая дань уважения Конфуцию, Кан Ювэй пытался приспособить конфуцианство к реформам и нововведениям.
В его книге «Великое единение» будущий Китай изображался в таком виде: Поднебесная будет принадлежать всем, не будет классов и все будут равны, но это можно сделать после уничтожения частной собственности, когда промышленность, сельское хозяйство и торговля будут в руках общества. Тут же утверждалось, что в Китае не было классов и их можно в будущем избежать путем реформ — так выражалась боязнь молодой китайской буржуазии классовой борьбы.
В своей неустанной пропаганде необходимости проведения реформ в Китае Кан Ювэй постоянно ссылался на авторитет древнего китайского мыслителя Конфуция. В 1891 г. им был издан «Новый комментарий к классическим книгам», в котором доказывалось, что сам Конфуций признавал эволюционный порядок развития народа и его учреждений. За приверженность к конфуцианскому учению современники в шутку называли Кан Ювэя «современным Конфуцием».
Воспитанный на конфуцианстве, Кан Ювэй пытался привлечь авторитет этого учения для достижения своих политических целей. Он пользовался испытанным в Китае приемом: для подтверждения справедливости собственных взглядов ссылался на древнюю историю. Считалось, что так легче добиться доверия народа, которому ближе и понятней прошлый исторический опыт, чем неизвестные и не проверенные жизнью нововведения.
Главным содержанием учения Конфуция, утверждал Кан Ювэй, является учение о реформах государственного строя. Таким путем он предполагал провести историческую параллель между конфуцианским учением и прожектами о необходимости проведения реформ в Китае.
Учение Конфуция о божественной природе императорской власти Кан Ювэй переносил на современность: правители царствуют лишь по воле неба, нарушив которую они теряют все законные права на престол, и небо передает право на царствование другому правителю.
Конфуций создал образы легендарных правителей Яо, Шуня и Юя, считавшиеся примером добродетели и, следовательно, объектами подражания для современников. Кан Ювэй считал, что Конфуций выдумал образы этих легендарных правителей, чтобы завоевать доверие современников. «Без исторического примера, — писал Кан Ювэй, — трудно добиться доверия, а без доверия парод не будет повиноваться, поэтому во всех своих проектах Конфуций ссылается на предыдущих правителей».
Одним из ближайших учеников и соратников Кан Ювэя был Ляп Цичао (1873–1929) — выходец из помещичьей семьи, также уроженец провинции Гуандун.
Группировка Кап Ювэя — Лян Цичао представляла интересы просвещенных помещиков и торговцев, стремившихся стать капиталистами и мечтавших получить необходимые политические гарантии, т. е. определенные демократические права.
Кан Ювэя и Лян Цичао меньше всего интересовали насущные нужды китайского народа: являясь сторонниками расистской теории, они стояли за объединение народов желтой расы для сопротивления агрессии со стороны белой расы. Поэтому они уповали на Японию, которая рассматривалась ими как образец для Китая. Единство маньчжуров и китайцев предполагалось осуществить на основе расизма. Лян Цичао говорил: «Мы, китайцы, пропитаны до мозга костей национальной гордостью и презрением к иноплеменникам. Очевидно, мы не можем смотреть на них без чувства отвращения». Понятно, что речь шла не о национальной гордости, а о великодержавном национализме и расизме.
Кан Ювэй и Лян Цичао не призывали к свержению монархического строя, а лишь мечтали о конституционной монархии, чтобы власть императора была ограничена законом. Их реформы не затрагивали существа экономического и политического строя, а касались создания сильной армии, распространения образования, привлечения талантливых людей к управлению государством, защиты частных предприятий от произвола чиновников-казнокрадов, развития национальной промышленности, товарного сельского хозяйства, транспорта, торговли, прикладных наук.
Эти реформы отражали интересы молодой китайской буржуазии, которая добивалась проведения реформ усилиями самого императора, а не «снизу» — она боялась народных восстаний.
Власть монарха должна была быть ограничена законодательным комитетом, выражавшим волю китайских либеральных помещиков и буржуазии, которая в тех исторических условиях отвечала интересам всего китайского народа, поэтому борьба реформаторов во главе с Кан Ювэем объективно была направлена против гнета маньчжурского абсолютизма и иностранной агрессии. А чтобы заставить маньчжурский двор согласиться на перемены, реформаторы запугивали его угрозой народных восстаний. Среди реформаторов не было единства, что отрицательно сказалось на судьбах движения, лишило его необходимой организованности и целеустремленности.
