морозили с лопатой, а так у нас свои апартаменты с крышей над головой, – весело отвечал он.
Не знаю, как такое возможно, но продул я со своей физикой, причем с разгромным счетом. Его дрова нагрели воду до кипения, ещё не успев прогореть, а мои довели тот же объем до пятидесяти двух градусов.
– Как это может быть?! Ведь физика, – возмущался я.
– Физика-шизика, говорят же ему, слушай старших, – хихикал он. – Ты что думаешь, я физику в школе не учил? Думать нужно меньше, соображать больше – и всё у тебя, Филька, будет путём. Он явно надо мной издевался, имея полное превосходство в знаниях. Ничего не оставалось, как смириться и узнать, где в моей теории был прокол.
– Тогда объясни!
– Да всё просто. Если бы ты даже взял одинаковые килограммы и поместил в идеальные условия, в моих дровах все равно жару было бы немного, но больше. В этом дереве, кроме самой деревяшки, не то смолы, не то сахар. Это раз. Кроме того, нужно понимать, как работает печь. Труба, вынесенная над крышей дома, создает незначительный, но перепад давлений, а температура огня создает поток теплого воздуха, его усиливающий. Весь жар, собранный в посадке, ты сам же и выдул в трубу, усилив большим огнем тягу и передав самой плите лишь малую часть.
– Вот же зараза! – в сердцах сказал я. – Твое бревно без пламени предало излучением. – Я уже понял свой прокол.
– То-то же, мозги включай потихоньку, и всё у тебя будет хорошо! – сказал он немного лукаво, но очень по-доброму.
* * *
После случая с дровами я уже не спорил с ним и считал всё, его окружающее, правильней того, что было известно мне. Вечерами напролет я жег печь, восседая перед ней в обустроенном из всякого хлама кресле, смотрел на пламя тысячи свечей, видя в огнях то танец балерин, то попытку создания вселенной, и многое понимал в размышлениях. Днем шел за новой порцией топлива, а вечером снова её сжигал, и с каждым моим огненным циклом с меня сгорало что-то старое и открывалось что-то новое. Когда были деньки с хорошей погодой, Кирилыч ходил со мной помочь набрать больше топлива для моего увлечения. Я заметил, насколько он сильнее меня физически. Как может быть в таком маленьком ссохшемся полустаричке столько силы? По сути, плохо питаясь, крепко выпивая, как только я выдавал ему очередную порцию денег, будучи на голову ниже меня, он перепиливал твердое дерево в два раза быстрей. И делал это, что самое обидное, почти не напрягаясь.
Вспомнился тренажерный зал моего института, где завсегдатаи этого заведения после протеинового коктейля создавали из себя искрометных красавцев. Причем закономерность была явная: чем ближе они были по уровню к мальчику-дзен, тем удачней у них получалось нарастить бесполезную форму шкафа. Пару сотен лет назад им бы очень обрадовались на острове Кука. Их мягонькие габаритные тела не нужно было бы даже мариновать. Мы как-то с Замиром имели неосторожность пойти в поход в компании с одним из таких, краем глаза любующимся на себя в зеркале. Мыльный пузырь сдулся через полдня пешего перехода и волочился амебой сзади самой слабой девочки. В таком режиме он мучился сам и тормозил остальных ещё полтора дня. На третий день, к его огромной радости, группа послабей откололась, а мы с Замиром ещё четверо суток проходили по горам с тридцатикилограммовыми рюкзаками на плечах. И теперь я, ходивший по горам крепкий молодой парень, вижу себя и Кирилыча, и понимаю, что я – как тот кот, пришедший к маминой тарелочке с кормом, а он – Чиф. Одна радость была в том, что если уж сравнивать всех, то периодически надрывающие свои мышцы культуристы тогда будут аккуратно надутыми левкоями или сфинксами.
Как только я освоил язык, сразу же начал о многом расспрашивать Кирилыча. Это было полезно с двух сторон: я тренировался в произношении и узнавал о нем что-то новое. Оказалось, наше жилище – не заброшенный дом, в котором он поселился, а его вполне законные владения, как и часть поля за задней стороной двора. Полем он не занимается, а отдал его в аренду соседям. Те за использование для домашних нужд давали ему пшеницу, свеклу и прочую растительность, которую, в основном, съедало его хозяйство. Ульями он тоже не занимается, а за их сохранность получает пару баночек меда. И о самом Кирилыче я тоже много узнал. Он был вовсе не аристократ, и про пенсне и бабочку тогда всего лишь пошутил. Я узнал, что он родился неподалеку отсюда, а его родители переехали сюда на незаселенные территории в поисках лучшей жизни. Меня заинтересовала тема о незаселенных территориях, но выяснить у него, как и почему пустовали такие богатые земли, не получилось, он этого не знал. Я же не мог позволить себе пробелы в знаниях, а потому решил разузнать об этом, как только представится возможность.
Также я узнал, что у него есть две взрослые дочки, была жена, но они в разводе. Младшая из дочерей время от времени его навещала. Он говорил о себе много, и всё сказанное могло бы вложиться в отдельный рассказ, но основная суть была приблизительно такой. Его жизнь постоянно не складывалась из-за его прямолинейности, активной позиции и желания сделать всё «по-правильному». То он говорил глупым начальникам, что о них думает, то он пытался что-то переделывать «на-лучше», но нестандартно. В его жизни всё продолжалось закономерно плохо, несмотря на блестящий ум, пока он не скатился до простого кочегара. Это, как я понял из рассказов, человек, кидавший каменный уголь в котел, дающий отопление жилому дому или домам. А когда из-за конфликта его уволили и из кочегаров, то произошел разрыв и с женой.
Не стоит вдаваться в его житейские подробности. Только на одном примере хотелось бы объяснить, как можно быть уволенным с работы уровня копирайтера. Допустим, начинается отопительный сезон, и жители дома узнают, что их батарея централизованного отопления, которая никогда не была теплее пятидесяти градусов, становится очень горячей время от времени. Задают вопрос человеку, заведующему теплом, почему их батарея выдает иногда девяносто, при всех ранее высказанных заверениях, что больше пятидесяти – никак. Начинается разбор полетов, и выясняется, что на той работе появился Кирилыч и начал делать её так, как и положено. Во всё довольное окружение вносится сумбур, счастливому неведению жильцов пришел конец, все котельщики, мирно отдыхающие большую часть своего рабочего дня, должны начать работать, уголь, который они не жгли, а продавали налево, нужно будет сжечь, а их заведующий не получит свою часть маленькой угольной
