издали не увидел лесопосадочные полосы, покрытые снегом. Удивило то, что на полях земля оставалась черной. Недоумевая, как я мог смотреть на маленькие прорастающие зернышки и пропустить изменение целого леса, я направился к посадке. Почти треть деревьев посадки зацвела крупными, как у яблони, цветами нежно-розового оттенка. Мои познания в растениях хоть и были не особо глубокими, но я точно знал, что это цветы фруктовых деревьев. Во дворе у Кирилыча ещё ни одно дерево не зацвело, а посадки превратились в японский сад.
Прогулка в огромном количестве цветущих деревьев, залитых теплыми лучами весеннего солнца и наполняющих всё вокруг легким, но восхитительно сладким вкусным ароматом, вызвала бурю эмоций. Свет от обилия лепестков делал окружение ярче и придавал легкий розовый отлив. Я как будто попал в сказочное облако, залитое лучами солнца и наполненное запахами. Восторженно проходил по все новым и новым облакам, пока аромат цветущего сада не пропитал меня всего.
Только вдоволь насладившись обстановкой, я, очень взволнованный, вернулся спросить у Кирилыча, что же это за деревья. Дома его не оказалось, но, увидев околачивающуюся на углу фермы Джульку, я направился к ней. По собакам без труда можно было определить, где находится их хозяин.
– Кирилыч, слушай, а что вон там так дружно цветет?! – спросил я восторженно, тыча пальцем в сторону лесопосадочных полос.
– А, это абрикос, – невозмутимо ответил он.
– Абрикос?! – выпучив глаза, как дурак повторил я. – А что он там делает, этот абрикос?!
– Что делает, что делает, – пробубнил Кирилыч. – Растет, чего ему ещё там делать. Ты его всю зиму пилил и жег, после того как спор проиграл.
– Мы всю зиму топили печь абрикосовыми деревьями?! – не осознавая до конца двойственности своих чувств, переспросил я.
– Ну да, оно самое твердое из всего, что растет в посадке, и хорошо горит.
– Но ведь это абрикос, фруктовое дерево, на нем потом плоды могли вырасти, а мы их резали.
– Да кому нужны эти твои плоды! Ты посмотри, сколько деревьев в этих посадках. – И он ткнул в уходящие вдаль лесопосадочные полосы, то тут, то там измазанные белизной. – Еще таскаться с ними. У всех любителей абрикосов свое дерево растет прямо во дворе, его хватает с головой.
– А что же происходит с плодами в посадках? – с деловитой жадностью в голосе спросил я.
– Да ничего, сыплется в три слоя на землю, а потом киснет. Хорошо хоть, от домашней птицы эти посадки далеко, а то обдалбывалась бы от забродившего абрикоса, а я бы ее пьяной домой возил каждый вечер. А так – только дикие птицы весь август вдрабадан.
Мне сразу пришла на память статья об Австралии – той, где аборигены едят личинок, а кроликам раскидывают отравленную морковку. У них для какаду есть специальные вытрезвители и службы, занимающиеся доставкой пьяных птиц. Представляете, какая дискриминация видов! Кроликам – морковку с ядом, а изрядно поддатых какаду по койкам развозят, наверное, ещё и шипучую таблеточку наутро вливают в пасть.
– Хорошо хоть тут деревьев не так много, как в лесу, а то бы половина птиц по пьяни о них разбивалась в полёте, – пошутил я.
– Да у них тут вечный праздник жизни: сначала прокисший абрикос, потом конопля. Праздник аж по зиму, – хихикнул Кирилыч в ответ.
– Какая ещё конопля?! – спросил я удивленно.
Мой, как оказалось, ещё хрупкий мозг не до конца переварил масштабы абрикосовых рощ, а тут новый поворот событий.
– Да вон эта! – Кирилыч ткнул пальцем в ближайший склон с перегноем, густо поросший какой-то зеленью. – В посадках-то она маленькая, а тут растет аж по крышу фермы.
Договорив, он не смог сдержать смех. Должно быть, на мою перекошенную физиономию ещё от первого открытия наложилась несимметрия от второго, придав лицу дурацкий вид. Я молча пошел убедиться, не шутит ли он. И действительно увидел, что все плодородные склоны холмов коровника сплошь покрыты всходами с листочками из символики хиппи. Вырвав одно растение, чтобы посмотреть внимательнее, я вместе с ним вытянул и зернышко, из которого оно выросло – достаточно крупное, почти как пшеничное.
«Да, для птиц – то что нужно, два в одном: и еда, и выпивка», – подумал я.
От маленького ростка потянуло знакомым запахом подземных переходов и подворотен неблагополучных кварталов больших городов. Похоже, это чистая правда.
Уже успокаиваясь после первого наплыва эмоций, я ещё не до конца верил. Осознавал масштабы фермы и высоту её крыш. По телевизору я время от времени видел, как борцы с наркокартелями гордо показывают видео об уничтожении плантации десять на двадцать метров. А здесь – лес трехметровых зарослей каннабиса плавно переходил в скромно растущие бурьяном кусты между многокилометровых посадок абрикосов. И уходили эти посадки шахматными клеточками в горизонт. У коров два желудка, в один они набивают траву на поле, а во второй уже едят, мирно пережевывая её из первого в стойле вечером. С учетом такого количества дури вокруг понятно, как им удается перезимовать, не обращая внимания на грязь фермы.
Под впечатлением, оставшийся день я провел, представляя деревья, усеянные плодами абрикосов, как они, никому не нужные, слоями падают на землю и тихо гниют. Как возможно, что тяжелое крепкое дерево, созданное с единым предназначением – давать плоды и кормить, используется в качестве защиты от ветра, а плотная древесина – для огня? Интересно, какие цели преследовал человек, закладывающий эти лесопосадочные полосы, ведь он, без сомнения, должен был быть человеком неординарным, решившим выполнить поставленную задачу защиты полей с пользой для людей последующих поколений. И самое главное, что решивший сумел воплотить в жизнь столь оригинальную задумку. Жалко только, что оценили его старания разве что птицы и люди, умело разбирающиеся в калорийности древесины.
Мысли нового дня путались у меня в голове. Солнце уже зашло за горизонт, и луна стала видна более выразительно. Прямо над моей головой бесшумно пролетела крупная ночная птица. Весна и голод выгнали её на поиски поживы ещё до полной темноты. Сова. О совах я знал не много, но то, что было известно, создавало определенное приятное впечатление. Символ мудрости хоть и не был так умен, как, к примеру, ворона, за ним и не наблюдалось вороньей жестокости по отношению к другим видам или сородичам. Вороньи стаи жестко чтили стандарты и каноны группы, вороненок-альбинос всегда был обречен на казнь черными. Они даже без колебания могли убить другого представителя птичьего семейства. Я как-то раз видел общую кормежку ворон и голубей. Голубь, по своей наивной наглости, пытался посягнуть на кусок черствого хлеба, который ворона уже считала своим. Один очень быстрый и точный клевок в голову, и хозяйке куска уже не с кем было делиться. Голубь, не проронив ни звука,
