через пять минут.
Приношу. Он сидит за столом, коленям крышка стола мешает. Встает, берет стакан, наливает немногим больше половины – и в рот одним глотком. Немного погодя выдохнул, налил воды, немного отпил. Щеки зарделись красным цветом.
– Сколько в месяц выписываешь спирта?
– Двадцать литров.
– Выписывай сорок.
Ну, думаю, если так с утра начинать, то и сорока не хватит. А он еще наливает и говорит:
– Ты пока народ на планерку собери.
– Может, сто сделать? – съехидничал я.
– Нет, это уже перебор, сорока хватит, – вполне серьезно сказал шеф.
В дальнейшем бутыль с двадцатью литрами сразу забирал себе в шкаф.
Позже у нас с Мальковым был еще один казусный случай. Как-то вызывает меня Мальков и говорит:
– Сережа, а дистиллятор может работать как самогонный аппарат?
– В принципе, может. А зачем Вам?
– Давай попробуем.
Он привез брагу, мы заправили дистиллятор на складе в подвале, я включил его и пошел к себе на второй этаж. Вдруг слышу: народ бегает. Выхожу – запах повсюду. Я побежал вниз, а там крысы бегают одуревшие (склад находился рядом с помещением для крыс, на которых проводили опыты). Захожу – а там такая вонь! Быстро выключил аппарат, открыл окно. Потом уменьшил мощность тэна, и все пошло, как надо.
Списанный дистиллятор ушел на дачу Малькова.
Но, в целом, мужик он был хороший, только добрые воспоминания о себе оставил…
XII
Работы в Институте было много. Нужно было не только ремонтировать всякие приборы, но и доставать новое оборудование. А требовалось многое: от лабораторных инструментов до электронного микроскопа.
Первым делом мне надо было познакомиться с предприятием «Медтехника», которое занималось обслуживанием объектов здравоохранения, а также располагало запчастями, что было для меня главным.
Начальником предприятия был Тол очко Владимир. Хороший человек, демократичный и понимающий руководитель. Я сразу ему сказал:
– У меня ничего нет, разве что спирт, в котором Вы явно не нуждаетесь. Но я хотел бы, чтобы Вы помогли мне в первое время, пока я войду в курс дела.
Мы посидели с ним, поговорили с водочкой подушам – и так и остались у нас навсегда человеческие, едва ли не дружеские, отношения. Отказов я не знал, и работать было приятно и радостно. Таким он и остался в моей памяти: веселый, с хорошим чувством юмора, отличный специалист.
Следующим делом была командировка на предприятие «Вектор». Сегодня его все знают, а тогда это было одно из закрытых предприятий. Я с ними договорился насчет лабораторного оборудования.
Ехали мы туда на «Урале». Дорога в районе Юргинского совхоза была грунтовая, проходила выше совхоза, начинаясь с резкого поворота на Юргу.
В «Векторе» меня удивила система охраны: она была посерьезней, чем в Лыткарино. Я видел, как женщина шла с термосом, и ее сопровождали два охранника. Тогда там разрабатывали бактериологическое оружие – система охраны это подтверждала.
Все оборудование удачно загрузили, но в районе Юрги прошел дождь, и наш «Урал» вытаскивал машины почти до утра.
Потом состоялось наше знакомство с Кузиным Сашей из Онкоцентра, Суторихиной Натальей из Кардиоцентра: началась заявочная компания заказа оборудования и запчастей. Заявки на зарубежное оборудование составлялись на два года вперед, а на запчасти – на три года. Эти заявки были объемными, содержали большое количество информации: на каждую позицию писали обоснование, почему российские аналоги не устраивают по той или иной характеристике. Суторихина и Кузин помогали разобраться с этим делом.
Наталья Суторихина долгое время работала в Кардиоцентре, потом – в Торгово-промышленной палате. Отличный специалист по экспертизе товаров. Впоследствии я не раз обращался к ней за помощью.
XIII
Наши Институты относились к АМН, поэтому заявки защищались в Техническом управлении, который возглавлял Разумов Николай, пожилой начальник. Начальником отдела был Воронов, а заместителем – Сухоносов Анатолий.
Воронов мне сразу не понравился. А как может понравиться тип, который с ходу начал перечислять, что в Томске есть стерлядь, орехи кедровые и прочее? Так мы с ним и терпели друг друга. Сухоносов был проще, честнее. Мы с ним нашли общий язык, но решал все Воронов, поэтому мне пришлось научиться хорошо писать обоснования. В первый раз мне пришлось переделывать несколько раз. Придешь вечером в гостиницу – и до трех часов утра «рисуешь». Но по молодости сил было много, только иногда хотелось спать до ужаса, поэтому высыпался я, стоя в метро.
Параллельно я начал работать с головным Институтом психиатрии, где директором был Андрей Владимирович Снежневский – академик, светило отечественной психиатрии.
Попасть к Снежневскому было непросто, но однажды мне посчастливилось с ним поговорить. Это случилось во время очередной командировки в головной Институт психиатрии в Москве.
Я договорился с секретарем Ольгой, и она впустила меня к Андрею Владимировичу.
За столом, в старинном деревянном кресле сидел пожилой человек.
– Я Вас слушаю, молодой человек.
Приветливый голос придал мне уверенности, и я начал излагать свое видение проблемы алкоголизма:
– Мне пришла мысль, Андрей Владимирович, что алкоголизм возникает от неудовлетворенности возможностей мозга. Вот представьте, к примеру, что человеку для нормального существования в обществе при его должности или специальности необходимо сто извилин, а у него их сто пятьдесят. Что прикажете делать? Пятьдесят лишних. Человек мыслит, даже понимает больше, чем другие, – даже те, которые им руководят. Но не дала ему природа характера, «обломили» его где-то – и он не может их применить. А они, извилины-зануды, не дают ему покоя.
– Но при чем здесь алкоголизм? – спросил заинтересованно Снежневский.
– Как при чем? Ведь при потреблении алкоголя человек «выбрасывает» свои мысли людям, которые сидят с ним, то есть, образно говоря, живет на все сто пятьдесят, хотя и в замкнутом пространстве. А если в это время еще и происходит переоценка его как личности, то человек будет стремиться повторить еще и еще, пока духовное излишество не перейдет в физическую зависимость.
– Да… Интересная мысль. И что же тогда делать с этими Вашими постулатами? – спросил Снежневский, подавшись вперед.
– Как что?! – начал я горячиться. – Проверяем народ, выясняем, кто и чем владеет в смысле извилин, смотрим соответствие по должностям и специальностям – и «двигаем» людей. Что-то вроде аккредитации.
– Подождите, батенька. А если начальник имеет девяносто извилин, тогда что прикажете делать? – задал каверзный вопрос академик.
– Тоже не вопрос – придется его сдвинуть пониже, – не унимался я.
– Нет, так не пойдет. Программу никто не примет. Вы думаете, что у нас все наверху соответствуют Вашим нормам?
– Думаю, в основном, да… – неуверенно прозвучал мой голос.
– Вот то-то, молодой человек. Для Вашей «аккредитации» воля нужна, риск и извилины,
