За три дня одолели они путь в сотню лиг! Гартского скакуна своего Мирций чуть не загнал, а фельзендалки — ничего, не возражали. И о том, что надобно их обменять, обуреваемый чувствами Кальпурций позабыл, просто вылетело из головы напрочь. Так и прогарцевал через всю столицу верхом на шерстистом северном звере. И не сообразил даже, чего это на него горожане оглядываются. Судия Вертиций Тиилл был персоной важной, его знал в лицо каждый житель столицы, и сыновья его тоже пользовались известностью благодаря знатности рода и заслугам предков. Вот Кальпурций и вообразил, что люди удивлены, увидев живым того, кого давно числили в мертвых.
Первым об оплошности со скотиной догадался Йорген. Хлопнул себя ладонью по лбу:
— Слу-ушай! Лошадей-то мы не сменили! Ты же хотел…
На секунду Кальпурций замер в ужасе, но потом лишь обреченно вздохнул:
— Ну ты вовремя вспомнил! — Всего два квартала отделяло его от дверей отчего дома. — Ладно, чего уж теперь. Все равно опозорился… Будь что будет!
— Вот и правильно, — одобрил его решение ланцтрегер. — Коней на переправе не меняют.
В итоге ничего ужасного не произошло. Когда любимый сын и брат, считавшийся без вести пропавшим, возвращается домой после долгой разлуки, родные обычно не склонны обращать внимание на то, каким способом и в каком состоянии он до дома добрался. Если бы зашла речь, Йорген давно уже сообщил бы сию простую истину Кальпурцию, он по собственному опыту помнил, как такое бывает.
…По прошествии лет тот случай стал казаться забавным. Но не до веселья было Йоргену в те дни, слишком велика была опасность, что они станут последними в его короткой жизни. Отец послал его с депешей в расположение войска светлых альвов. Ясный день, знакомая дорога, всего три-четыре часа пути. Кто же мог подумать, что жеребец вдруг понесет?
Когда он очнулся с отбитыми ребрами и залитым кровью лицом, поблизости не было ни жеребца, ни дороги, ни оружия, а на небе уже вовсю разгорался малиновый закат. «Завтра ветер будет, — машинально отметил про себя Йорген. — Хорошо бы куртку прополоскать в реке, успеет высохнуть за день». Потом сообразил, что так далеко ему уже нет смысла загадывать, и побрел через чисто поле на восток, потому что возвращаться на запад не было никакого резона: если не сожрет по пути какая тварь — сожрет по прибытии родной отец за неисполненное в срок поручение.
На самом деле Йорген судил предвзято, и опасения его в той части, что касалась отца, были очень и очень сильно преувеличены. Вовсе не был ландлагенар фон Раух злодеем, способным обойтись так жестоко с собственным сыном, и когда взмыленный конь вернулся в лагерь без седока, он места себе не находил от тревоги, тут же снарядил людей на поиски и сам отправился с ними.
Однако была еще и вторая часть — уж ее-то никак нельзя было сбросить со счетов.
Закат стремительно догорал. Ноги почему-то не хотели идти, волочились, будто строптивые козы на привязи. Болели все органы внутри, он прежде даже не подозревал, что их у него так много. Единственным преимуществом его бедственного положения была возможность реветь в голос, никого не стесняясь, не было в округе ни одной живой души. Зато мертвых — сколько угодно. Еще час-другой — повылезут из своих обиталищ, и конец.
Заросшие бурьяном поля остались позади, впереди встал лес. Черный, страшный. Вот и догадайся, где помирать приятнее, в чаще дремучей или на вольном просторе?
Все-таки он поковылял вперед, просто чтобы не стоять на месте. И почти сразу заметил это. Сначала ему показалось — обрубок большого дерева. Но пригляделся в сгустившихся сумерках и понял — нет, не дерево. Полуразрушенная печная труба. Одна, вторая… Здесь когда-то был хутор или даже село… Хуже и не придумаешь! Если в добром месте еще есть слабая надежда пережить ночь, то уж к мертвому жилью ночные твари выйдут обязательно, причем даже не из тех, чьи орды валят из-за гор, а свои, доморощенные. Наверняка где-то поблизости и кладбище есть… И воняет откуда-то пакостно… «Угораздили же Девы Небесные забрести прямиком в рассадник шторбов!» — в отцовской манере подумал Йорген. Если бы эти мысли могла прочесть леди Айлели, непременно строго выговорила бы пасынку. Светлые альвы не почитают человеческих богов и в Дев Небесных, похоже, вовсе не верят, но богохульство считают некультурным.
Мысленно ругаясь такими словами, какие леди Айлели, наверное, и в жизни не слышала, а если и услышала бы, все равно не поняла, о чем речь, он без всякого смысла побрел вдоль опушки, но очень скоро сел наземь, поняв, что двигаться дальше просто не в состоянии. Тело болело так, что мысли о скорой гибели не особенно пугали, вместо страха была досада. Несмотря на сложившуюся уже привычку к ночным побоищам, вдруг отчаянно повело в сон. Однако подул с полей северный ветер, и снова пришлось подниматься — не хотелось напоследок еще и мерзнуть. Сделал несколько шагов в сторону леса… как вдруг почувствовал, что земли под ногами больше нет, есть что-то мягкое, вязкое. И вонючее до невыносимости.
В общем, это была огромная яма, заполненная навозом. Целое навозное озеро! И он туда ухнул, по самые подмышки!
Первым устремлением было — выползти как можно скорее, пока не затянуло. Подался вперед, подтянулся на руках, стараясь не обращать внимания на боль… и увидел. Шторбы шли прямо на него, шаткой своей походкой, часто вводившей в заблуждение неопытных людей — они воображали, будто от такого неловкого ходока можно легко убежать. Шторбов было всего трое — немного для хорошего воина, но вполне достаточно, чтобы заесть безоружного и искалеченного мальчишку, на этот счет Йорген не обольщался. И кровососы это тоже понимали. Они не стали утруждать себя, принимая человеческий облик, сохранили свой истинный вид полуистлевших трупов. Они шли не охотиться — просто обедать. У них даже выражение морд было особенное, не хищное и злобное, как обычно, а умиротворенно-благостное. Они предвкушали легкую и вкусную добычу. От них остро пахло могилой, этот смрад перебил даже навозную вонь. Они были совсем близко — на расстоянии вытянутого копья. Еще миг — и схватят.
И тогда Йорген нырнул. Прямо в черную, пузырящуюся жижу, ушел с головой, набрав побольше воздуха в легкие. Он не надеялся на спасение — это был жест отчаяния. Сидел и ждал, что вот сейчас, сейчас его нашарят костлявые пальцы, вцепятся в горло, выудят и выедят без остатка. И может быть, уже следующей ночью он сам выйдет на кровавую охоту…
Он ждал, но ничего не происходило. Задерживать дыхание дольше стало невозможно, он высунул голову, судорожно вдохнул, разлепил кое-как веки… Шторбов рядом не было. То ли потеряли они его запах среди навоза, то ли оказались тварями брезгливыми, этого Йорген не знал. Но до самого рассвета он так и просидел в своем неожиданном убежище, и если не брать в расчет вонь, оно оказалось совсем неплохим, потому что навоз выделял тепло. В общем, ночь юный ланцтрегер фон Раух провел вполне сносно, могло быть гораздо, гораздо хуже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
