— Наш дорогой Рафаэль приехал сюда, на Иньяку, в конце пятидесятых годов. Из тогдашнего Бельгийского Конго. С тех пор он никогда не покидал остров да, пожалуй, и свой дом тоже.
Луиза вышла из джипа. Полковник Рикарду, приподняв шляпу, исчез в тучах пыли. Звук мотора заглох вдали. Луиза заметила, что ее окружает удивительная тишина. Молчали птицы, не квакали лягушки, полное безветрие. У нее возникло головокружительное чувство, будто она узнаёт себя. Потом она сообразила, что здесь, как в гуще норландского леса, где расстояния и звуки словно не существуют.
Пребывание в полнейшей тишине — это переживание великого одиночества. Так говорил Арон, когда они бродили по норвежским горным лесам. Ранняя осень, бурая листва, Луиза как раз стала подозревать, что беременна. Они бродили по горам возле водопада Рьюкан. Однажды вечером разбили палатку на берегу горного озера. Арон говорил о тишине, которая может заключать в себе непостижимое, почти невыносимое одиночество. В тот раз она не слишком внимательно его слушала, ее переполняла мысль о возможной беременности. Но сейчас вспомнила его слова.
Несколько коз щипали траву, не обращая на нее внимания. Она пошла по тропинке к хижинам, разбросанным среди деревьев. Хижины стояли вокруг открытой песчаной площадки. От почти погасшего очага шел дым. По-прежнему ни души. И вдруг она заметила глаза, следившие за ней. Кто-то сидел на веранде, видна была только голова. Потом мужчина встал и жестом поманил ее к себе. Никогда прежде Луиза не видела такого черного человека — кожа его отливала синевой. Он сделал несколько шагов ей навстречу — гигант с обнаженным торсом.
Говорил он медленно, подыскивая английские слова. И прежде всего поинтересовался, говорит ли она по-французски.
— Мне легче по-французски. Ты, я полагаю, не говоришь по-португальски?
— Мой французский тоже довольно скуден.
— Значит, будем говорить по-английски. Добро пожаловать, госпожа Кантор. Мне нравится твое имя — Луиза. Оно похоже на всплеск воды, на солнечного зайчика, на бирюзовые брызги.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут и что я приеду сюда?
Улыбаясь, он подвел ее к стулу на веранде.
— На островах только ненормальные пытаются сохранить тайну.
Она села на стул. Он остался стоять, не отрывая от нее взгляда.
— Я кипячу воду, потому что не хочу, чтобы у моих гостей случилось расстройство желудка. Поэтому пить то, что я тебе предложу, безопасно. Но, может, ты предпочтешь ром? У меня есть друг, итальянец Джузеппе Ленате. Добрый человек, он меня иногда навещает. Сбегáет в здешнее одиночество, когда устает от дорожников, которыми командует. С собой он приносит ром. Мы так напиваемся, что засыпаем. Полковник Рикарду отвозит его в аэропорт, он возвращается в Мапуту, а через месяц снова приезжает сюда.
— Я не пью крепких напитков.
Великан Аделинью исчез в своем темном домишке. Луиза подумала об итальянском дорожнике. Он из тех, что провели ночь в баре Лусинды? Мир Мапуту вправду невелик.
Аделинью вернулся с двумя бокалами воды.
— Полагаю, ты приехала посмотреть мои картины?
По наитию Луиза отложила разговор о Хенрике.
— Я слышала о твоих картинах от женщины, которую встретила в Мапуту.
— У этой женщины есть имя?
Она снова ушла от прямого ответа:
— Жульета.
— Никого не знаю с таким именем. Женщина из Мозамбика, черная?
Луиза кивнула.
— Кто ты? Я пытаюсь угадать твою национальность. Ты немка?
— Шведка.
— Кое-кто из этой страны навещал меня здесь. Немногие. И нечасто. Время от времени.
Начался дождь. Луиза не заметила, что утренняя дымка собралась в тучу, накрывшую Иньяку. Дождь с первой капли превратился в ливень. Аделинью озабоченно оглядел крышу веранды и покачал головой.
— В один прекрасный день крыша рухнет. Кровельное железо ржавеет, потолочные балки гниют. Африка не любит домов, которые стоят слишком долго.
Он встал и жестом пригласил ее за собой. Дом состоял из единственной большой комнаты. Там были кровать, полки с книгами, ряды картин по стенам, несколько резных стульев, деревянные скульптуры, ковры.
Художник начал ставить картины на пол, прислонял их к столу, к кровати, к стульям. Писал он масляными красками на оргалите. Мотивы и формы излучали наивное восхищение, будто создал их ребенок, старавшийся подражать реальности. Дельфины, птицы, женские лица — в точности как рассказывал Зе.
Луиза сразу определила Аделинью как Певца Дельфинов, который мог бы стоять, махая рукой ее отцу там, в горных норландских лесах, в его непрерывно увеличивающейся галерее. Оба оставляли грядущему дельфинов и лица, но ее отец обладал художественным даром, которого у Певца Дельфинов не было.
— Тебе что-нибудь понравилось?
— Дельфины.
— Я никудышный художник, у меня нет таланта. Не думай, я знаю. Я даже не умею по-настоящему выстроить перспективу. Но никто не заставит меня бросить живопись. Я так и буду растить свои сорняки.
Ливень стучал по кровле. Оба молчали. Немного погодя дождь поутих, снова можно было говорить.
— Человек, который привез меня сюда, сказал, что ты когда-то приехал из Конго.
— Рикарду? Он слишком много болтает. Но на сей раз он прав. Я сбежал оттуда до наступления великого хаоса. Когда швед по фамилии Хаммаршёльд разбился на самолете в Северной Замбии под Ндолой — страна в то время называлась Северной Родезией, — я уже был здесь. Хаос царил чудовищный, бельгийцы были жестокими колонизаторами, отрубали нам руки на протяжении нескольких поколений, но, когда мы неожиданно получили независимость, разразился не менее ужасный конфликт.
— Почему ты сбежал?
— Пришлось. В двадцать лет умирать слишком рано.
— И все же ты участвовал в политике? Такой молодой?
Аделинью внимательно посмотрел на нее. Из-за дождя в комнате царил сумрак. Она скорее угадывала выражение его глаз, почти не видя их.
— Кто сказал, что я участвовал в политике? Я был простой парень, без образования, ловил шимпанзе и продавал их бельгийской лаборатории. Находилась она на окраине города, который в ту пору назывался Леопольдвиль, а сейчас переименован в Киншасу. Огромное здание окутывала какая-то тайна. Оно стояло на отшибе, за высоченным забором. Работали там мужчины и женщины в белых халатах. А иногда и в масках. Им были нужны шимпанзе. Платили хорошо. Отец научил меня ловить обезьян живыми. Белые люди считали меня способным. И однажды предложили мне работу в большом доме. Спросили, не боюсь ли я разделывать туши, резать мясо, видеть кровь. Я был ловцом и охотником, мог убить зверя, не моргнув глазом, и получил работу. Никогда не забуду, что я чувствовал, впервые надев белый халат. На меня словно накинули королевскую мантию или шкуру леопарда, как у африканских вождей. Белый халат означал, что я сделал шаг в волшебный мир власти и знания. Я был молод и не сознавал, что белый халат скоро пропитается кровью.
Он оборвал себя и наклонился на стуле вперед.
— Я старик и чересчур много болтаю. Много дней ни с кем не общался. Мои жены живут в собственных домах, приходят и готовят мне еду, но мы не говорим друг с другом, потому что нам больше нечего сказать. Эта тишина возбуждает во мне аппетит. Если я тебя утомил, так и скажи.
— Я не устала. Рассказывай дальше.
— О том, как халат пропитался кровью? Там служил врач по фамилии Леванский. Он привел меня в просторную комнату, где в запертых клетках сидели пойманные мною и другими охотниками шимпанзе, и показал мне, как разрезать животное и вынимать печень и почки. Все остальное выбрасывали за ненадобностью. Он научил меня записывать в журнал, что я делал и когда. После чего вручил мне маленького шимпанзе, который истошно кричал, звал мать. До сих пор у меня в ушах стоит этот крик. Доктор Леванский был доволен, но мне это не понравилось, я не понимал, почему надо поступать таким образом. Короче говоря, не понравилось мне, как пропитался кровью мой халат.
— Я не совсем уверена, что понимаю тебя.
— Разве это так трудно? Отец учил меня, что животных убивают ради еды, ради шкуры или чтобы защитить себя, свой скот или свой урожай. Но ради мучений убивать нельзя. Иначе боги в гроб тебя заколотят. Пошлют своих невидимых мстителей, которые отыщут меня и обглодают мои ноги. Я не понимал, зачем нужно вытаскивать печень и почки из еще живых обезьян. Они тянули и дергали ремни, которыми были привязаны к столу, и плакали как люди. Я узнал, что и звери, и люди издают одни те же звуки, когда их мучают.
— А для чего это было нужно?
— Чтобы изготовить специальные лабораторные препараты, было необходимо забирать печень и почки у живых животных. Я бы потерял работу, если бы рассказал об этом вне стен лаборатории. Доктор Леванский говорил, что люди в белых халатах всегда хранят свои секреты. Я словно бы угодил в западню, как один из шимпанзе, и вся лаборатория была моей клеткой. Но обнаружил я это и понял только потом.
