– Доброе утро, – говорю я. Правда, по непонятной причине эти слова даются мне с трудом. Мой рот плохо приспособлен произносить согласные звуки.
– Вообще-то уже вечер. И что ты, собственно, делаешь? Что это за стук? Не иначе как у тебя здесь припрятана бутылка джина или что-то типа того. Я думала, что ты уже давно в постели.
– Я ужасно устала, – говорю я.
– Да, день был долгий, – она убирает волосы с моего лба и помогает мне лечь в постель. Кстати, постель уже теплая, как будто в ней кто-то до меня спал.
И эта женщина явно не моя мать. Наверное, это одна из пропавших женщин, о которых пишут в газетах. Может, я тоже такая.
– Ты до сих пор покупаешь рыбу в той же лавке?
К чему я это спросила? Слова раздражают меня, но звук моего голоса соответствует спутанности моих мыслей.
– Нет, – коротко отвечает она.
Не знаю, поняла ли она меня. Я протягиваю к ней руку и задеваю локтем стакан. Женщина успевает его подхватить, иначе он упал бы на пол. Однако налитая в него жидкость выплескивается. Внутри находится что-то вроде законсервированного трупика, как когда-то у нас в школе. Кролики в формальдегиде. Животы распороты, чтобы были видны внутренности. Мне кажется, мой нос улавливает химический запах и легкую гнилостную нотку.
– Это омерзительно. Что это здесь делает? – спрашиваю я.
– Твои зубы? – в свою очередь спрашивает она.
В дверь просовывает голову незнакомая мне девочка.
– Что происходит? Какой-то ночной пир? Может, мне приготовить горячий шоколад?
– Ты тоже куда-то пропала и тебя ищут? – спрашиваю я.
Девочка смотрит на женщину. У той сконфуженный вид, как будто ее поймали на чем-то постыдном.
– Да-да, приготовь нам горячего шоколада, Кэти, – говорит незнакомка девочке, а затем шепотом заговаривает со мной. Говорит мне, что она моя дочь, что это ее дом, что я живу здесь вместе с ней. Она заявляет, что уже поздно и пора спать, что здесь я в полной безопасности, никто никуда не пропадал и никого не ищут.
– Неправда, – говорю я. – Неправда.
Я хлопаю себя по бокам, однако не могу нащупать карманы. Их закрывает стеганое одеяло. Я прикасаюсь к нему, затем запускаю руки под подушку и вытаскиваю оттуда какие-то вещи. Моим ногам слишком жарко, и их прошибает пот.
– Неправда, – повторяю я, роясь в вещах. Женщина убирает одеяло, и теперь я могу подобраться к запискам в карманах моей пижамы. Я не знаю, что именно я ищу, однако перебираю листки и нахожу имя Элизабет. Оно написано сразу на нескольких. Значит, пропала она. У меня словно камень падает с души.
Девочка возвращается с кружками, и я делаю глоток. Напиток сладкий, вернее, даже приторный и липкий, как растопленная губная помада.
– Так что там с Элизабет? – спрашивает она и улыбается.
– Ради всего святого, Кэти. Только не это, – говорит женщина. – Я сегодня уже наслушалась разговоров на эту тему. Или ты нарочно?
Девочка продолжает улыбаться. У нее острое, похожее на лисичку личико, и, глядя на него, я почему-то начинаю нервничать.
– Прежде чем снова уснуть, тебе неплохо бы сходить на горшок, – советует женщина.
Она берет у меня из рук кружку и убирает с меня одеяло. Мои потные ноги тотчас начинают мерзнуть.
– Где горшок? – спрашиваю я.
Она пальцем показывает мне, где это, и я иду туда, мимо зеркала в коридоре. На мне рубашка Патрика. Нужно будет переодеться во что-то другое, но я не знаю, где моя комната. Здесь почему-то все не так. В груди у меня шевелится какое-то нехорошее предчувствие. Я делаю шаг к двери. На ней надпись «Туалет здесь», как будто кто-то знал, что я забреду сюда в поисках горшка. Я не знаю, то ли мне быть благодарной, то ли это какой-то подвох. За дверью новый указатель, он приклеен липкой лентой к стене. На нем изображена стрелка, указывающая направо. На самой последней двери крупными буквами написано «ТУАЛЕТ». Значит, я пришла правильно. Стягиваю с себя пижамные штаны, и на пол из карманов летят клочки бумаги. Я пытаюсь поднять их с пола, но у меня не получается вновь запихать их в карманы, потому что штаны мои спущены, и тогда я кладу их на радиатор рядом со мной. На них на всех написано имя Элизабет.
– Элизабет, – говорю я, спуская воду. – Элизабет пропала.
Мне почему-то приятно произносить эти слова, хотя внутри меня и начинает нарастать беспокойство. Я непременно должна ее отыскать. Должна придумать план действий. Должна записать его и, по мере выполнения, отмечать то, что я уже сделала.
Единственная бумага, которая попадается мне на глаза, – это газета на столике в коридоре, «Эхо», но я не уверена, подойдет ли она мне. Я пытаюсь прочесть заголовки, и в этот момент первая страница падает на стол. Я беру газеты с собой в гостиную, где усаживаюсь в кресло и расправляю страницы у себя на коленях. Рядом со мной на подушке лежит что-то узкое и твердое. Оно гладкое, блестящее, и на нем множество кнопок с цифрами. Я заворачиваю этот предмет в газету и ищу яблоки, но нигде их не вижу, поэтому заворачиваю ручку, а потом связку ключей.
– Мама! – раздается голос Хелен. Она стоит рядом со мной. – Неудивительно, что я никогда не могу найти пульт.
Она вытаскивает из газеты какой-то предмет, и одна страница падает на пол.
Я поднимаю ее и обворачиваю ею свою руку.
– Где яблоки, Хелен? – спрашиваю я. – Мне кажется, нам нельзя больше тянуть. Нужно срочно обернуть их и сложить в кладовку, иначе они не протянут до весны.
Раньше я любила заворачивать яблоки в газету. Это одно из тех поручений, какие взрослые с радостью дают детям. Я как сейчас помню резкий запах типографской краски, смешанный с не менее резким запахом яблок. Помнится, в какой-то год мы заворачивали их вместе – родители и я. Мы стояли в кухне, посреди стола высилась стопка газет. Яблоки лежали в лохани на одном его конце, ящики стояли на другом. На улице, за стенами нашей теплой, уютной кухни ветер шелестел ветками живой изгороди, в плите постепенно догорали угли. Лампочка под потолком то и дело мигала, как будто в нее попал мотылек – и теперь трепетал крыльями и закрывал свет.
Мама заворачивала яблоки быстрее всех нас. Медленнее всех работал Дуглас. У него была дурацкая привычка читать старые газеты. Он не мог удержаться, даже если до этого прочел все статьи от корки до корки. Примерно месяцем раньше в отеле «Норфолк» была зверски убита женщина, так что страницы пестрели статьями на эту тему. Дуглас наверняка их все изучил, хотя вслух в этом не признался. Еще писали, что в Британию с визитом прибыл одиннадцатилетний король Ирака и что в нашем городе должен выступить с речью Клемент Эттли [8]. Дуглас рассмеялся, когда я спросила у него, не родственники ли они.
– Ого, оказывается, власти наконец построили новые дома по ту сторону улицы, – сказал он, поднимая газету к мигающей лампе.
– Они закончили строительство еще в начале года, – заметила мама. – У тебя февральская газета. Думаю, там уже живут люди.
– Ага, живут. Фрэнк перевозил туда семью из Сноуминстера, – встряла я в их разговор, – а это было в марте.
– Ему понравилось? – спросила мама каким-то отрешенным голосом, хотя и сделала большие глаза. Она указала на потолок, после чего прижала палец ко рту, напоминая мне, что в присутствии отца имя Фрэнка не должно звучать.
Я закатила глаза.
– Фрэнк сказал, что ему поручили перевозить вещи еще до того, как там все было готово. Нужно было присмотреть за домами, разбить садовые участки и все такое прочее. Он говорит, что там все очень хорошо и красиво.
Дуглас посмотрел на меня, затем отвернулся.
– И когда это было? – спросил он, заворачивая наконец яблоко в газетный лист. – До того, как народ начал туда переезжать, или до того, как закончили строительство на всей улице?
– Понятия не имею. Я только знаю, что он помогал с садовыми участками. По собственной инициативе.
– Это как же?
– Привез земли, затем все хорошенько перекопал и даже помог посадить овощи.
– Вот уж никогда не замечал в нем садоводческую жилку. И какие же овощи он помогал сажать?
Отец, скрипя досками, начал спускать по лестнице. Надо сказать, что половицы скрипели под его ногами как-то по-особенному, совсем не так, как под мамиными, Дугласа или моими. Доски как будто стонали под его весом. Спустившись в кухню, отец схватил очередной ящик, чтобы отнести его на чердак.
– О чем вы здесь без меня говорили?
– О новых домах, – ответила мама. – Там, наверное, хорошо жить.
Отец фыркнул и зашагал вверх по лестнице.
– Там рядом с домами большие участки, – сказала мама. – Это так удобно, когда в доме живет семья. Может, и ты когда-нибудь будешь жить в таком доме, Мод. Когда выйдешь замуж.
На какой-то миг эти ее слова показались мне непристойными. Меня бросило в жар, лицо и руки стали липкими от пота. Запах яблок внезапно показался таким густым, что мне едва не сделалось дурно. Типографская краска налипла на потные пальцы, которые потом размазали ее по яблоку у меня в руках. И хотя я вытерла его о джемпер, у меня было такое ощущение, будто я вымазала его чем-то грязным и его теперь уже нельзя есть.
