увидел, насколько вы сейчас никчемны, то подвесил бы вас к золотым балкам. Но открою вам одну тайну. – Он наклоняется ближе к их лицам, шипы на его руках похожи на когти, готовые нанести удар, а чешуйки на щеках мерцают в угасающем свете. – Я подвергнул бы вас более жестокому наказанию.
Слышу, как один из стражников громко сглатывает.
– А теперь валите отсюда. – Он кивает, и этого достаточно. Стражник пихает ключ Рипу в руки, а после эти двое поворачиваются и удаляются, сверкая пятками. Вскоре их шаги полностью стихают.
Я остаюсь наедине с Рипом, и мы смотрим друг на друга. Время словно замирает, растекаясь между нами заледеневшим озером.
Я сглатываю, и Рип ведет взглядом по моему горлу. Кожа на шее вспыхивает, словно его взгляд ощущается прошедшимся по ней гвоздем. Почему мне вдруг кажется, что мое сердце – это олененок, выглянувший из-за безлистого куста? Словно я добыча, запутавшаяся не в зубах или когтях, а в шипах. В шипах, спрятанных в перекрученных ветвях, к которым так охотно подошла сама, а кровь моего сердца покрывает каждую колючку.
Ошибиться невозможно. В эту минуту, в самом уязвимом и слабом состоянии, правда раскрывается, как раздетая догола девица.
Сколько бы я себе ни лгала, сколько бы раз ни пыталась выкинуть Рипа из головы, правда заключается в растекшемся по моей коже румянце и боли в груди.
Этот мужчина с бездонными глазами уже заманил меня в ловушку.
Глава 15
Аурен
Минуты, бегущие между нами, отмечены лишь ударами моего сердца, которые словно подстраиваются под пульсирующую на его шее кровь.
И хотя мы на широкой лестничной площадке, где белые балки перекрещены над головой, как кожаные ремни на его груди, кажется, словно мы стоим в тесном загоне и занимаем все свободное пространство.
Рип внимательно смотрит, как я свесилась над перилами, и если бы я не чувствовала себя так ужасно, то могла бы озаботиться тем, какой слабой кажусь. Но мой разум настолько измучен, что всякое волнение по этому поводу улетучивается через покрытое инеем окно.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он.
Его тон изменился. Стал совсем другим, непохожим на тот, которым он разговаривал со стражниками. Его спокойный голос обволакивает мое тело, словно туман над прудом, освещенным звездами.
– Я? Прекрасно. Идеально. Лучше не бывает, – язвительно отвечаю я, хотя мои слова звучат слишком небрежно, слишком невнятно.
Рип прищуривается.
– Ты пьяная?
– Опьянела от силы. – К превеликому стыду, с губ срывается неслыханно громкое фырканье, и я начинаю хохотать над своей неудачной шуткой. А потом начинаю смеяться еще сильнее над нахмурившимся Рипом, пока все мое тело не трясется от веселья и стоять прямо становится еще сложнее. Ну да, я все же сорвалась. Разум иссяк вместе с моей магией.
Когда у Рипа весело подергивается уголок рта, внутри все переворачивается от этого вида. Мой смех стихает вместе с приливом, а истерика высыхает, как заброшенный берег.
Противоречивые желания вынуждают меня усомниться, хочу ли я от него уйти… или оказаться ближе.
Плохая идея. Плохая, ужасная, жуткая идея.
И все же усталость лишила меня сил, потому что я просто хочу дышать. Перестать составлять планы, покончить с притворством и волнением и просто насладиться моментом. Однако это вероломные воды, а я никогда не была сносным пловцом.
Внезапно заволновавшись, я стреляю глазами по сторонам от необходимости отвлечься, необходимости сделать… хоть что-то, только бы не шагнуть ему навстречу, потому что в это мгновение я себе не доверяю.
– Мне нужно пройти в мою комнату, – вырывается у меня. Голос изобличает мою робость, желание сбежать.
Я резко выпрямляюсь и пытаюсь сделать шаг, но меня охватывает сильное головокружение, и ослабленные ноги подгибаются. Пол уходит из-под ног, как будто ковер внезапно стал скользким, и изо рта вырывается взволнованный звук.
Но я не падаю, Рип обвивает меня сильными руками: одной подхватывает под коленями, а другой – за спину, и меня берут на руки, прежде чем я успеваю потерять равновесие.
Я смотрю на него круглыми глазами.
– Я поскользнулась.
Он издает тихий смешок, такой же прохладный и освежающий, как вода, стекающая по изъеденным временем камням.
– Я заметил, – отвечает он, повторив наш предыдущий разговор. Когда мы были только вдвоем под голубой горюющей луной на краю холодного моря.
Тогда все казалось проще.
Чтобы не проткнуть меня, шипы на его руках исчезают, оседают под кожей быстрее, чем я успеваю моргнуть. Я непостижимо чувствительна к тому, как он обхватывает меня руками, как уверенно поднимает, словно может обнимать так вечность и никогда не отпускать.
Почему оттого мне так хочется плакать?
– Ты меня поймал, – говорю я, но голос мой не громче шепота, и в нем звучит тихий вопрос.
Он опускает подбородок, и его взгляд накрывает меня, как тень в жаркий день.
– Я сделаю это каждый раз, когда тебе понадобится помощь, Золотая пташка.
Теперь голова кружится совсем по иной причине. Я отвожу от него взгляд, в груди будто трепещет стая игривых птиц, кружащих в небе.
– Проклятие, – говорю я, осознав, насколько это плохо. – Тебе нельзя ко мне прикасаться.
Мускулы его рук напрягаются, но на лице все то же непроницаемое выражение. Рип начинает подниматься наверх, держа меня на руках.
– Потому что это не понравится твоему Золотому царю?
Я качаю головой.
– Нет, дело не в том, это… Слушай, ты не мог бы просто меня отпустить?
– Чтобы ты упала? Нет.
Теперь я излишне взволнована. Даже мои ленты скручиваются, натягиваются в свободно завязанных бантах. Я остро ощущаю, как к моей руке прижимаются его нагрудные доспехи, и его сильные объятия. Как же мне дистанцироваться от него эмоционально, когда он так меня держит?
– Я могу позолотить тебя. То есть сделать золотым. Я могла тебя позолотить, – сбивчиво объясняю я, чувствуя, как горит лицо.
– Ты точно не пьяная? – с дразнящей улыбкой спрашивает он.
Великие боги, когда он так на меня смотрит, когда дарит эту едва уловимую, таинственную улыбку, у него все лицо преображается. Рип – очаровательный, привлекательный воин с необыкновенной красотой, и мне чересчур нравится находиться в его объятиях.
Я облизываю губы, и он тут же опускает на них взгляд, а меня наполняет трепет.
– Не пьяная, но сейчас бы правда хотела выпить.
Его улыбка становится шире, и я замечаю, как подергиваются, приподнимаются уголки моих губ, словно желая присоединиться к нему в этом танце.
– Но я могу тебя позолотить, – повторяю я. – Тогда ты станешь статуей, застрявшей тут, на лестнице, а я сомневаюсь, что золото тебе
