Два последние сообщения Маргарита аккуратно сложила и убрала в карман. «Потом еще раз это прочитаю – повнимательнее», – решила она. Хотелось надеяться, что Фредерик это еще не прочитал. Ей было любопытно, чем руководствовалась Лиза, запрещая Владлену приударить за ней. Явно не женской солидарностью. Это ревность, безусловно ревность – рассудила Маргарита.
17 октября, Гриневицкий – Владлену: «Что твоя умная Маша учит меня, как белочка больная! 2И в проработке. Что обещал, то и сделаю. Хоть жизнь у меня сейчас, как у седьмой жены в гареме. Сегодня поднял жалюзи и после совершения даблопосещения выглянул в окно – натуральная ж*, сверху течет что-то мокрое и склизкое…» (Далее шло сдобренное недобрыми словами описание бессердечного климата северной столицы.)
Судя по всему, Гриневицкий был довольно осторожен. Ни слова про его планы. Ничего про то, что же он обещал конкретно и что означает проработка 2И. Было неоспоримо лишь одно: умная Маша и белочка больная – это бедная Лиза. Маргарите на секунду показалось, что Владлен общается с Гриневицким не в последнюю очередь ради приобщения к живому русскому языку.
Пробежав глазами все содержимое папки и просмотрев смс-сообщения, Маргарита пришла к неутешительному выводу. По сути – ничего нового, лишь подтверждение подозрений, которые и до того казались ей безукоризненно обоснованными. Правда, стало очевидно, что Владлен не играл ключевой роли в осуществлении некоего плана, а был, скорее всего, лишь его литературной составляющей.
Главной фигурой был Гриневицкий. До вечера оставалось достаточно времени, чтобы обдумать, во-первых, возможные подходы к нему и, во-вторых, меры безопасного отхода от него. Если это в принципе возможно, конечно. Впрочем, вторая часть плана обработки Гриневицкого была ей не столь интересна. Она просто категорически отказывалась составляться.
Ну и ладно!
Как сказал Наполеон, «On s`engage et puis… on voit»[22]. Правда, в России его принцип не сработал. В России вообще все работает по-другому. Из-за климата, наверное.
Но Маргарита об этом сейчас не думала.
* * *
Встреча была назначена на причале неподалеку от Собора Воскресения Христова на канале Грибоедова, более известного как Спас на Крови.
Нудный дождь зарядил вскоре после того, как пушки Петропавловской крепости возвестили полдень. Серое небо, до краев упакованное тяжелыми тучами, не давало никакого прохода солнечным лучам, погружая Петербург в чернильные сумерки, которые были готовы покинуть северную столицу лишь для того, чтобы уступить место уже совсем беспросветному ноябрьскому вечеру. Единственным утешением было задержавшееся в городе тепло, отчаянно сопротивлявшееся ледяному натиску Арктики.
К месту встречи Маргарита и Фредерик подходили не со стороны Невского, а от Конюшенной площади. Защищаясь зонтиками от дождя и сосредоточенно смотря под ноги, чтобы не шлепнуть по солидной, основательной питерской луже, на повороте улицы, не сговариваясь, подняли глаза и остановились – ослепленные неуемным, ярким цветом.
Прямо перед ними красовался Спас на Крови.
– Разноцветный Василий Блаженный смотрится вполне уместно в разухабистой Москве, – начал Фредерик. – Но здесь, в чопорном Петербурге, такое многоцветье – это все равно что тульский пряник на царском пиру.
Маргарита была в корне не согласна с этим поверхностным суждением, но тактично промолчала. Ее внимание привлекло другое цветовой пятно – небольшой ярко-желтый катер, пришвартовавшийся у причала на канале Грибоедова.
Гриневицкий был пунктуален.
Его вид Маргариту поразил. Он был в элегантном темном костюме, белой рубашке и красном галстуке. Помылся. Подстригся. Побрился. Поодеколонился. Во всем этом чувствовал себя неловко. Ей даже стало его немножко жалко. Этакий первоклассник первого сентября: стесненный формой, как скафандром, тяжелыми жесткими ботинками, купленными на вырост, и душащим галстуком, от души завязанным горячо любящим родителем.
Увидев Фредерика, Гриневицкий негостеприимно сверкнул глазами, но сдержался, промолчал.
Разместились втроем в небольшой каюте. Место рулевого было отгорожено, и разглядеть его лицо Маргарита не могла. Тусклая лампа освещала круглый стол, плотно уставленный закусками и напитками.
Все как у людей. Салат оливье, соленые огурчики, нарезочка мясная и рыбная, пирожки и хачапури, долма и свежая зелень. Строго посередине – королева стола, селедка. И над всем этим богатством висел густой запах маринованного чесночка. Из напитков – три бутылки виски Jameson и одна – шампанского Veuve Clicquot. В углу каюты, прикрытый целлофановым пакетом, ждал своего часа ящик водки. «Кандибобер», – блеснул Фредерик недавно подхваченным русским словцом.
Катер нервно забурчал, вздрогнул и припустил вдоль канала. Дождь, отчаянно лупивший по окошкам каюты, размывал очертания проплывавших мимо домов. Двигались в сторону Мойки. Звонко скрежетнув голодным зубом, Гриневицкий без промедления приступил к трапезе. Перво-наперво решил пооткрывать бутылки. С шампанским произошел казус. Хоть и стояла бутылка в ведерке со льдом, но, видимо, недолго. Пробка вылетела как пуля, попав аккурат в окно. Тут же резко отворилась дверь, и в каюту просунулась физиономия рулевого, от волнения выпучившего круглые рыбьи глаза и приоткрывшего пухлогубый рот.
– Рули спокойно, расслабься, – прорычал недовольный Гриневицкий властным басом.
Еще поворчав немного, он начал активно поглощать закуски, сдабривая их крепкими напитками. Не забывал подливать виски и Маргарите. Она же умудрялась незаметно выливать содержимое рюмки в стоявшую рядом плошку с салатом оливье. Фредерик следовал ее примеру. Когда Гриневицкий решил «отведать салатику с майонезиком», Фредерик ловким движением перехватил плошку, вывалил половину ее содержимого себе, а остальное – Маргарите.
Выливать виски в собственную тарелку было еще сподручнее. Было, конечно же, жаль, что салат пропадал, утонув в виски, ибо был это не банальный оливье. Вместо картошки – курица; не горошек, а кукуруза; морковь на месте и много-много яблок. Было в салате что-то еще, но трудно было разобрать, не попробовав.
Побороздив водные просторы Мойки, желтый катер решительно развернулся и направился в обратный путь. Решение рулевого сменить курс и поплавать кругалями по каналу Грибоедова Маргарита встретила с облегчением. Категорически не хотелось, чтобы катер двинулся в бурные воды Невы и уж тем более Финского залива. Хоть и прозвали моряки Невскую губу Маркизовой лужой, но чтобы утопнуть или паче чаяния кого-нибудь утопить вполне хватит. Как говорится, и с головой, и с ручками. Там сколько ни кричи, никто не услышит. А потом – ищи-свищи – поминай, как звали – как водой смыло – как ветром унесло.
