Он решился.
— Скажите, Александра Семеновна, — спросил он полусерьезно, полушутя, — как бы вы отнеслись к тому, если бы я оказался совсем не тем, за кого меня здесь принимают? — И он пристально посмотрел ей в глаза.
— Неужели? — вроде насторожилась, а на губах промелькнула едва заметная улыбка...
Он признался. Не только в любви к Наташе. Признался в главном.
— Могу я надеяться, что все останется между нами?
— Да, конечно, я ведь все понимаю... Мой отъезд из Советского Союза — ошибка. Я долго не решалась покинуть родину. Но семья, муж, дочь без отца... Выехали в Болгарию легально, по разрешению советских властей и по советскому паспорту. Но семья разладилась, мы развелись. Осталась с дочерью одна, проклиная тот день и час, когда покинула Россию. Но во мне не угасает надежда когда-нибудь вернуться домой...
Они нашли друг друга — Николай и Александра Семеновна, два советских человека, очутившиеся в логове врага.
— Вы заметили, что из окна моего зубоврачебного кабинета отлично виден вход в штаб РОВСа?
Он увидел, что лучшего пункта наблюдения за ровсовцами и не придумаешь.
Она сказала, что из ее квартиры можно пройти в штаб РОВСа по внутренней лестнице...
Николай понял: отныне Александра Семеновна его соратник по борьбе.
Вскоре генерал Абрамов надел свой парадный мундир с аксельбантами, брюки с красными лампасами, лакированные ботинки, форменную фуражку и отправился к Александре Семеновне.
— Что это сегодня с вами, ваше превосходительство? — удивленно встретила его хозяйка дома. — Никогда не видела вас в таком параде!
— Я пришел просить руки Наташи, — взволнованно сказал он. — Для Николая, он безумно любит вашу дочь. Уверен, он будет верным спутником жизни Наташеньке.
— Но она ведь еще совсем ребенок — ей нет полных восемнадцати, — слабо сопротивлялась Александра Семеновна.
— Подождем, — улыбнулся генерал. — Будем считать их пока нареченными.
Весной 1933 года, когда Наташе исполнилось восемнадцать, сыграли свадьбу.
Квартира зубного врача на Оборище, 17 стала конспиративной квартирой советской контрразведки. Александра Семеновна играла роль гостеприимной хозяйки. Она встречала приезжавших в Софию связных из Западной Европы. Через этих связных передавалась в Москву информация о планах белогвардейцев и их хозяев — разведывательных органов определенных капиталистических стран.
Испытание «на прочность» Николай выдержал. Попытки Браунера уличить его во враждебной РОВСу деятельности проваливались одна за другой.
Исчерпав все средства проверки, Браунер чистосердечно признался генералу в необоснованности своих подозрений.
Стена недоверия, окружавшая Николая, рушилась. Искусно маневрируя, он сумел убедить и ровсовских контрразведчиков и болгарскую политическую полицию в своей полной лояльности. Белогвардейская эмиграция признала, наконец, «бежавшего от большевиков» генеральского сына своим человеком. Сам Браунер, ведавший в РОВСе подготовкой к переброске в СССР террористов и диверсантов, так расположился к Николаю, что стал обращаться к нему за консультациями по «советским вопросам». Иногда такие консультации Николай давал лично ровсовским «боевикам» перед их отправкой в СССР. Авторитет генеральского сына был настолько безупречен и высок, что в Софию стали посылать на окончательную «шлифовку» «боевиков» из других отделов РОВСа — из Парижа и Хельсинки.
Николай «помогал» РОВСу во многих делах. Даже Браунер поддержал предложение Николая о том, чтобы делать в Софии фальшивые удостоверения личности и различные справки для отправляющихся в СССР агентов. Заправлял этим делом сам Николай. И Центр практически имел данные о каждом ровсовце, отправляющемся в СССР.
В штаб-квартире РОВСа появилась фотолаборатория. В поте лица трудился Николай, чтобы переснимать попадавшие ему в руки документы — переписку с центром в Париже с другими отделами Общевоинского союза. Фотографировал каждого кандидата для переброски в Советский Союз, фотокарточки отпечатывались дважды: один экземпляр хранился в архивах РОВСа, а другой — в Москве, на Лубянке.
Однажды в одном из тихих переулков Софии, на первом этаже большого дома, появилась небольшая вывеска:
«Покупаем и продаем марки всех времен и народов, континентов и государств».
Это филателистическое международное «акционерное общество» состояло всего из двух коммерсантов: одного болгарина и одного русского. Болгарскую часть представлял коммунист-подпольщик «чичо Славчо», то есть дядя Славчо, а русскую — «бежавший от большевиков» генеральский сын Николай Абрамов.
Финансовые обороты этой фирмы были не так велики, но значение ее для прикрытия положения и деятельности Николая Федоровича было довольно весомым. Это «акционерное общество» служило почтовым адресом и местом встреч надежных людей, через которых своевременно по цепочке передавалась Центру информация Николая.
Царь Борис, любивший называть себя «царем всех болгар», хотя в нем не было ни капли болгарской крови — только немецкая и итальянская, был разгневан и огорчен. Он нервно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, нетерпеливо часто поглядывая на стоявшие в углу напольные часы.
Потом он сел за стол и уже в который раз перечитал лежавшую перед ним бумагу. В дверях появился дежурный генерал:
— Ваше величество, министр внутренних дел.
— Просите.
Через минуту вошел тучный человек в аккуратно отутюженном черном костюме с мясистым лицом и конусообразной головой, на которой отсвечивала изрядная лысина.
Царь приподнялся, протянул министру руку и, кивнув на кресло, стоявшее напротив, предложил сесть. Потом придвинул к нему бумагу. Министр углубился в чтение. Нота Советского правительства произвела на него ошеломляющее впечатление. Дело было, конечно, не только в том, что СССР стало известно о готовящемся РОВСом покушении на советского посла в Софии. Самое главное и самое неприятное заключалось в том, что Советское правительство узнало мельчайшие детали готовящейся террористической акции.
— Вы понимаете, к чему могло бы привести осуществление этой затеи? — спросил царь Борис перепуганного насмерть министра.
— Понимаю, ваше величество.
— Предупредите политическую полицию, чтобы она тотчас же приняла меры к ликвидации заговора. Будем делать вид, что это дело белогвардейцев.
— Слушаюсь, ваше величество.
— И еще, — продолжал царь. — Надо обязательно выяснить, каким образом Советскому правительству стали известны все подробности. Эти старикашки из Российского общевоинского союза не умеют хранить своих секретов. Кто и как мог проникнуть в их замыслы?
